Табаков: …Вот здесь был вход в подвал. Уголь уже давно не использовался в разумных целях. Это был «прах от угля», украшенный пирамидками фекалий, которые оставляли местные алкаши. И вот, мои дружки — комсомольцы из Бауманского райкома дали отмашку, и нас впустили в этот подвал. Мы выгребли уголь, а также все, что сопутствовало углю, и уже после этого маляры и штукатуры стали приводить это в божеский вид...

Но когда мы после всех потрясений сюда вернулись, за неделю до 1 марта 1987 года, я понял, что никакого открытия театра не будет. Потому что через подвал проходила труба, по которой горячая вода доставлялась в квартиры кандидатов в члены ЦК и членов МГК КПСС. Ее надо было удалить. От отчаяния я позвонил помощнику Ельцина. Помощник был очень любезен, сказал: «Приходите», и я пришел. Мы с Борисом Николаевичем, Царство ему Небесное, были знакомы и до того. Я относился к нему с большой симпатией, видимо, он ко мне тоже, и за три часа с небольшим — не на уровне «ля-ля, тополя», а с конкретными заданиями конкретным лицам — вопрос был решен. Вот так мы дожили до открытия.

Вообще этот дом знаменитый. Помимо академика Чаплыгина и других достойных людей здесь еще проживала жена нашего буревестника Алексея Максимовича Горького. В эту квартиру Алексей Максимович пригласил бывшего помощника присяжного поверенного Владимира Ильича Ульянова. И попросил Исая Добровейна сыграть ему нечто, что товарищ Ленин назвал «изумительной, нечеловеческой музыкой…» Прошло время, уже не было товарища Ленина, а был товарищ Сталин. И Алексей Максимович позвал сюда товарища Сталина и прочел ему поэму «Девушка и смерть». После чего Иосиф Виссарионович Джугашвили оставил на книге автограф: «Это штука сильнее, чем «Фауст» Гёте (любовь побеждает смерть)». И вот в подвале именно этого дома зародилась театральная гидра инакомыслия.

культура: Олег Павлович, а что Вами двигало? Знаменитый киноартист Табаков, уже после «Семнадцати мгновений весны», в расцвете славы — и вдруг какой-то подвал. Что Вы там потеряли?

Табаков: Знаешь, моя первая жена, Людмила Ивановна Крылова, очаровательная, изящная, родив второго ребенка, сказала что-то вроде: «Хорошенького понемножку». А у меня своя история: папа мой Павел Кондратьевич после войны завел другую семью, и мама растила меня и сводную сестру, поила, кормила, одевала, обучала. И когда я приходил к своим друзьям и видел за столом семь или восемь человек детей, это было нестерпимо... Ну вот, я надумал, что надо продолжить эту работу — по деторождению. Но поскольку просто так я не умею — надо сначала полюбить, а Марина Вячеславовна была совсем маленькой... В общем, пришлось взять тайм-аут и потратить это время не на то, чтобы детей делать, а на то, чтобы растить учеников. Они были на самом деле как дети. Сколько им досталось любви — не только моей, но и Андрюши Дрознина, и Кости Райкина, и Гарика Леонтьева, моих ближайших единомышленников...

культура: Но откуда свободное время? Нынешние звезды Вашего театра на вопрос относительно педагогики отвечают: «Некогда, некогда!».

Табаков: Я тебе скажу, это ведь кризис мировой. Он заключается в том, что обучают актерскому ремеслу в основном те, кто является не самым совершенным актером. Самые совершенные — они за большие деньги в кино снимаются.

культура: Так почему же Вы стали исключением?

Табаков: Каждый сходит с ума по-своему, только и всего. У меня такая потребность была. «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой» — помнишь, да? Ему — я имею в виду «наше всё» — было что после себя оставить. А что мог оставить я? Учеников. Это материальное подтверждение небесполезности твоего бытия — причем долгосрочное.

культура: Кинопленка тоже живет долго.

Табаков: Ученики — более качественный хранитель памяти и событий, нежели пленка. Потому что они живые и у них живое отношение ко всему, что было.

культура: Вы человек респектабельный, ценящий благополучие и комфорт. Сомневаюсь, чтобы Вы когда-нибудь были искренним поклонником студийности...

Табаков: Я был кооптирован Олегом Ефремовым в возрасте 21 года в коллективный руководящий орган театра «Современник» под названием «совет». Я там отвечал за административные проблемы. Женьку Евстигнеева прописал в Москве. Не сам конечно, прописал один из заместителей председателя Мосгорисполкома, но я ходил, добивался. Так что я прошел самую светлую часть строительства театра «Современник». Когда «раньше думай о Родине, а потом о себе». Там это считалось нормой, над этим не иронизировали.

культура: И Вам хотелось повторить это в подвале? Или «Современника» хватило на всю жизнь?

Табаков: Я достаточно хитер, чтобы не повторять чужих ошибок. Но я понимал, что надо пройти этот отрезок строительства дела. Хотя самая оптимальная форма руководства театром, по моему глубокому убеждению, — просвещенный абсолютизм.

культура: Ну, а строить театр своими руками Вы считаете полезным для артистов? Чистить, убирать, уголь таскать?

Табаков: А как же! Мы с Гариком Леонтьевым мыли общий сортир первые три недели. Потом ребята привыкли: «Они моют, значит, и нам надо, чтоб пахло хорошо», и это был уже цивилизованный сортир. С тех пор и по сей день мало сортиров в Москве так хорошо пахнут.

культура: Хотя новые актерские поколения давно уже ничего сами не моют...

Табаков: А зачем? Мы достаточно зарабатываем, чтобы нанять специальных сотрудников. Уже одиннадцать лет подряд продукция этого театра приносит стопроцентные сборы, причем не только в «подвале», но и на тысячных площадках.

Думаю, причина таких вот показателей — в том, что мы редко подводили нашего зрителя. Он к нам возвращается. Детей, внуков приводит на спектакли.

Почему Катаев здесь много времени проводил? Алеша Аджубей? Или: я репетирую, репетирую, репетирую, оборачиваюсь в зал и вижу, как уже не первый день стоит в проеме двери академик Харитон — маленький человек, со светлыми глазами, в очках, и смотрит на то, что здесь происходит... Многие были заражены «бациллой подвала». Серьезные, звонкие фамилии. Мы возникли в то время, когда ничто не плодородило на нивах искусства. А тут — случилось.

Конечно, здесь была, как это называется?.. «Республика ШКИД»? 
Была «республика театроманов», чокнутых на театре. Отчего трагедия-то произошла? Они поверили, как Икар, сын Дедала, что уже там, в поднебесье. А мандарин московский Гришин через колено все сломал.

культура: В 1987-м воссоединилась далеко не вся первая студия. Елена Майорова, Игорь Нефедов, Лариса Кузнецова, Сергей Газаров... — у кого-то судьба сложилась удачно, у кого-то трагически. Ни перед кем из них не чувствуете никакой вины?

Табаков: Вины — нет. Не может быть вины у человека, который первым идет под пули.

культура: Почему именно с инсценировки Полякова решено быть начать официальную летопись театра?

Табаков: Объясняю: это литература, пытавшаяся осмыслить время. Пожалуй, на тот момент самый толковый разбор. Повесть не поднималась до больших художественных высот, но о молодежном подразделении нашей партии там было сказано очень весело и саркастично.

культура: Но ведь именно комсомольское подразделение нашей партии предоставило Вам когда-то этот угольный подвал...

Табаков: Это мне друзья дали... Я не хочу сказать, что в комсомоле были одни только герои «ЧП районного масштаба». Нет, встречались очень толковые ребята. Прежде всего, назову Борю Пастухова. Человек со светлой головой, совестью не поступавшийся на любых постах. Могу других назвать из Бауманского района: Колю Гончара — депутата Госдумы, Виктора Коробченко, который служит в московской мэрии… Мне повезло, эти люди сделали для меня очень много доброго, рискуя всерьез.

культура: В последние годы Вы часто бываете здесь, в подвале? Сколько времени здесь проводите?

Табаков: Немало. Меньше, чем раньше, но немало. Все равно я остаюсь главным добытчиком. Поэтому сколько надо, столько и бываю.

культура: Не считаете, что «Табакерке» не хватает Вашего внимания, что она притормозила в творческом росте с тех пор, как Вы руководите еще и Художественным театром?

Табаков: Думаю, мы наверстаем темпы развития за ближайшие два сезона. Просто мы исчерпали это пространство. Подвал сожрал нашу фантазию. Если — с помощью Божией и Сергея Семеновича Собянина — 31 декабря 2012 года будет сдано новое здание Театра под руководством Табакова, тогда посмотрим, кто, кого и каким образом...

культура: Вы решили поменять жесткие деревянные скамейки на мягкие кресла. Студия превратилась в престижный театр для «буржуев»?

Табаков: Нет, дорогая моя, эти кресла, хоть и помягче скамеек, но не позволяют откидываться и расслабляться. Они все равно формируют зрительскую физику так, чтобы внимание было там, на сцене.

культура: Вы человек ностальгического склада? Не грустите по тому, что было четверть века назад?

Табаков: Это глупо — тосковать, грустить. Я человек из медицинской семьи, знаю все про ограниченность сроков пребывания на земле и про несовершенства человеческого организма. Поэтому сидеть и ностальгировать для меня — не мужское занятие. А вот ходить в театральный колледж и учить шантрапу пятнадцати-шестнадцатилетнюю — мужское занятие. Это называется «мой прайд» на языке зоологическом.

культура: Сколько ребят Вы набрали в свой колледж для одаренных детей? И сколько сейчас по факту учится?

Табаков: Набирается ежегодно 24 человека. От первого курса осталось 18. И со второго набранного курса уже одного парня уволил. Но, видишь ли, я ведь для себя учу. А что же я буду для себя учить не первый сорт?

культура: Ваше любимое слово «селекция», я помню.

Табаков: Да. Это очень важное слово. Слово, которое позволяет мне быть уверенным, что они на кусок хлеба ремеслом своим заработают. О чем думают далеко не все люди, обучающие актерской профессии. Далеко не все.

культура: Трудно, наверное, сказать подростку: «Нет, парень (или девочка), эта профессия не для тебя»?

Табаков: Трудно или не трудно, надо говорить. Если ты честен и не о своей карьере думаешь, а о его судьбе.

культура: У Вас теперь и сын Павел в этом колледже учится?

Табаков: Да. Павел по праву туда попал, он не был лоббирован.

культура: Он что, уже принял решение по поводу будущей профессии?

Табаков: Ну, это еще рановато. Я думаю, он посоветуется с мамой — с папой. Но сейчас в колледже он не занимает место сына руководителя. Он занимает свое место. У него хорошие оценки, даже по танцу. Вот у меня, например, в дипломе единственная не пятерка была — по танцу. А он уже четверку в первом семестре заработал, посмотрим, как дальше пойдет.

культура: А со старшим поколением «Табакерки» у Вас сохранились те отеческие отношения, с которых все начиналось?

Табаков: Человеческие сохранились. Как ты думаешь, почему Володя Машков полчаса тому назад мне звонил?

культура: А почему бы и не позвонить? Вы его учитель.

Табаков: Вот и я про то же. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий кому-то опора — могучий русский язык, а кому-то — учителя. Он мне говорит, что он меня любит. И я говорю, что его люблю. Это форма поддержки.

культура: Среди Ваших учеников есть такие, кого Вы любили да разлюбили?

Табаков: Нет. Я никогда за свою любовь ничего не требую. Я люблю для себя.

культура: Но ведь были, наверное, люди, которые Вас разочаровали, не оправдали ожиданий?

Табаков: Нет. Я рассуждаю другими категориями. Всегда помню о тех, кто идет вперед, развивается, не теряет этого райского счастья и получает удовольствие от занятия нашим замечательным ремеслом.

В чем объективные причины того, что это дело до сих пор живо? Могу сказать. Первое: по-моему, внятная репертуарная линия. Второе: здесь никогда не было известной формы общественной жизни «против кого дружите». Ты знаешь, что они до сих пор дают друг другу взаймы?

культура: Значит, они у вас недостаточно зарабатывают...

Табаков: Ну почему? Думаю, что вознаграждение за работу у артистов этого театра несколько выше, нежели аналогичное вознаграждение у артистов муниципальных европейских театров. Подчеркиваю — муниципальных, не коммерческих.

Как и в МХТ, каждый работник «подвала» получает деньги на детей. Это очень важно. Все эти слова, потерявшие смысл: «театр-дом, театр-семья»... Я думаю для людей, работающих в «подвале», здесь дом. Почему у нас нет склок, интриг, всей той дряни, которая выплеснулась наружу в некоторых театрах в прошлом году? Очень просто: людей мало, каждый виден, и изначально было как-то неприлично тянуть одеяло на себя. Свойство, обретенное в самые тяжелые годы. Тогда же научились жить «спинами вовнутрь» — это до сих пор есть. «Вера», о которой писали Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко, верность своей эстетике — она так или иначе приводит к сохранению этики. Что во многих театрах уже просто прахом пошло.

культура: А женские интриги у вас есть?

Табаков: Никаких. Или они быстро самонейтрализуются.

культура: Как это возможно, если в труппе работает жена худрука?

Табаков: Жена худрука — не глупая, во-первых, женщина. Во-вторых, ей досталось полной мерой, когда она лет десять проходила по списку наложниц и была лишена бенефисов. А потом сыграла у англичанина Энтони Уоллера в фильме «Немой свидетель», и все сказали: «Ну надо же! Ты смотри!» Так что с женой все нормально.

культура: Может ли сейчас появиться в репертуаре «Табакерки» спектакль, столь же остросоциальный, как «Кресло», на злобу дня?

Табаков: У нас есть «Околоноля».

культура: Нечеловеческая смелость...

Табаков: Как бы то ни было, больше никто не рискнул за это взяться.

культура: Откуда возникла идея поставить во дворе театра памятники троим драматургам — Володину, Розову и Вампилову?

Табаков: Памятники — это... Ну как тебе объяснить? «Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Виктор Розов, Александр Володин и Александр Вампилов — три человека, дававшие кусок хлеба русским актерам на протяжении почти полувека. Я добыл деньги, и вот стоит памятник уже пять лет. Приходят люди с детьми, новобрачные из Грибоедовского загса. Фиксируются, так сказать, на фоне. То есть это стало неотъемлемой частью района. И я, когда приезжаю в театр, выхожу из машины, подойду, постою минуту... Вроде как я к маме прихожу — она в Долгопрудном похоронена, я постою над ее могилой, и у меня после этого несколько дней дела хорошо идут. Вот так и здесь.

культура: При этом у Вас в текущем репертуаре Вампилов есть, Володина нет...

Табаков: Будет.

культура: А насчет Розова — даже не представляю, что сейчас можно было бы поставить....

Табаков: Следующая наша премьера — «Гнездо глухаря».

культура: Олег Павлович, если я попрошу Вас поздравить зрителей с 25-летием Театра Табакова, что Вы им скажете?

Табаков: Моим зрителям я всегда желаю того же, что и самому себе, а именно — здоровья. Дай вам Бог здоровья, дай вам Бог удачи и терпения. И спасибо — от души.