12.02.2015
Год культуры завершился, и газете с одноименным названием следовало бы освободить авансцену для профильных изданий, посвятивших себя русской словесности. Именно такой нам виделась собственная будущность: кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть. Дай повоевать другому.
Однако жизнь, как говорится, вносит коррективы. И если граждане, не допущенные в сакральное закулисье литературного мира, осмелятся по ходу 2015-го — изредка — высказывать свое частное недоумение, пусть коллеги-профессионалы отнесутся к нам снисходительно. Цитируя Михаила Зощенко: «Автор просит у этих лиц извинения за то, что он, работая в своем деле, мимоходом и, так сказать, как свинья, забрел в чужой огород, наследил, быть может, натоптал и, чего доброго, сожрал чужую брюкву».
Сначала жизнь внесла официальное открытие Года литературы, случившееся в МХТ имени Чехова. Нельзя ведь назвать скоропостижное, дурно подготовленное мероприятие состоявшимся. Залучить к себе с приветственной речью целого президента России (причем в тот исторический момент, когда у него имеются дела поважнее) и развить упомянутую речь школьным литмонтажом с явно тенденциозным подбором авторов — какой досадный прокол, какая игра на понижение...
Судя по мхатовской вечеринке, не существовало в русской литературе ни Тютчева, ни Некрасова. Ни Гончарова, ни Тургенева. Ни Шмелева, ни Бунина. Есенин, Рубцов, Шолохов, Твардовский — словно не рождались. Шукшин? А кто это? Ну, с Беловым и Распутиным — понятно: как они могут звучать в стенах, откуда вылупляются то Серебренников, то Богомолов?
«Чего вы хотите, ребята? — думала я, глядя на разнокалиберных начальников, приветливо растягивающих лица в партере. — Какого соработничества от культуры ждете, если считаете улыбку толерантности единственно допустимой реакцией? Ну, хоть брови насупьте — ведь половина русской литературы под нож ушла! Смеются над вами в вашем же присутствии, упорствуют в ереси, уверены, что вы опять и опять прогнетесь под неизменчивый либеральный мир... Хотите кому-нибудь здесь рассказать про патриотизм, скрепы, традиционные ценности? Думаете, кого-то на сцене и в зале волнуют санкции, грозовые предчувствия, Родина в опасности? Да им что совой о пень, что пнем о сову...»
Вкусовщина, короткая мысль, торгашеский цинизм, прозападный кукиш, а то и банальное невежество — в современной России, все это, увы, живет не по углам. Это явления глобальные, занявшие ту пустоту, где обязана находиться политика в области культуры, стратегическое регулирование, осмысленное руководство.
Для меня Год литературы начался открытием — не мхатовским, но личным и вполне шокирующим. Оказывается, сегодня в Москве практически невозможно купить Пушкина.
Не верите? А вы попытайтесь. Я тут, обустраивая новый дом и не желая раздербанивать фамильную библиотеку, провела эксперимент. На полках главных книжных магазинов столицы обильно представлены «Пушкин и 113 женщин поэта», «Любовный быт Пушкина, «Гончарова и Дантес», et cetera. Сам классик занимает на полке пространство длиной примерно 0,75 м. Если «Сказку о рыбаке и рыбке» вы помните близко к тексту, да и «Капитанская дочка», изданная в стиле школьной хрестоматии, вам уже не по возрасту, что остается? Весь Пушкин «в одном томе» — снаряд для развития мускульной силы. Папиросная бумага, слепой шрифт, ни ссылок, ни примечаний. Ужимайся, солнце, бар нынче нету.
Ах, вам полное собрание? Будьте любезны — подарочный выпуск, в коже. Без малого 80 000 рублей. Более бюджетно, хотя для рядового интеллигента тоже весьма кусаче — закатанный в целлофан (то есть неопределяемого содержания) трехтомник. 5 800.
Приличный (не «утоптанный», с иллюстрациями и комментариями) Пушкин — у букинистов. Кого не смущают чужие книги в слегка потрепанном состоянии, может выбирать год: 1949-й, 54-й, 59-й, 62-й, 77-й... Тут одна закавыка: разыскивать Пушкина по букинистическим — абсолютно нормально, если вы проживаете в стране под названием, скажем, Зимбабве. Но для России подобный дефицит — дикость. Для России верно следующее: если в доме нет хорошего, более или менее полного, издания Пушкина, значит, и дома нет.
А что штабелями громоздится на самом видном месте — у касс — в магазине на Тверской? «Духless». Поперек книжки восторженный захлеб: «Теперь с автографом автора!».
Да зашибись (искьюз май бэд рашн). Некогда самая грамотная страна в мире «теперь» будет читать автограф Минаева. Когда, наконец, иссякнет это дебилоидное «теперь»? Когда у нас время сдвинется и пойдет вперед?
Вторая назойливая рекомендация — кипами повсюду, мимо не пройдешь — очередной опус Бориса Акунина. Человека, который отбыл на ПМЖ во Францию, предварительно сообщив: «С путинской Россией у меня нет точек соприкосновения, мне чуждо в ней всё. И находиться здесь в период всеобщего помутнения рассудка мне стало тяжело... Трезвому с пьяными в одном доме неуютно. Буду периодически навещать — смотреть, не заканчивается ли запой».
Не заканчивается, Григорий Шалвович, будьте финансово покойны. Пьем-с. Разве на трезвую голову такое возможно?
«Чего вы хотите, ребята?» — тянет спросить у разнообразных начальников, проникновенно заглядывая им в глаза. Каких перемен ожидаете, если не в состоянии влиять даже на политику издательств и книготорговли? На какое улучшение человеческого материала надеетесь, отпустив в вольно-рыночное плавание отрасль огромной идеологической важности? Не нравится слово «идеологической», подставьте вместо него «воспитательной». Товарища Сталина с трибун цитировать необходимости нет, но почитывать иногда, знаете ли, полезно. «Ты хочешь сделать передовой свою страну в смысле поднятия ее государственности, — подымай грамотность населения, подымай культуру своей страны, — остальное приложится». Так говорил человек, который знал все про силу слова. Не хуже сегодняшних российских либералов разбирался в нюансах.
...Пушкина я все-таки приобрела. Не за восемьдесят штук, конечно. Тот самый трехтомник. Дома распечатала, посмотрела — никому не советую. Бумага шершавенькая, буковки микроскопические. Шут с ними, с потраченными деньгами, — за Александра Сергеевича обидно. Чего мы хотим от грядущего, если в текущем все настройки сбиты, все ориентиры спутаны?
Напоследок — повторный пардон за потраву брюквы. Но что-то плохо она у вас растет, ребята.