06.09.2022

Материал опубликован в №6 печатной версии газеты «Культура» от 30 июня 2022 года в рамках темы номера «Конец «эпохи эгоизма».

Взбаламученная тридцатью годами рыночных экспериментов Россия внезапно сбросила в осадок все нерастворимые элементы индивидуализма и принципа «каждый за себя».

— А Родины нету! — после первой недели спецоперации сообщил мне старый приятель, ругавший меня за патриотизм.

— У нас не Родина, а уродина, — добавил он и заржал.

Для человека, происходившего из старой московской семьи, это был неожиданный ход. Его многочисленные дедушки защищали страну на фронтах Великой Отечественной, писали мемуары, участвовали в космическом проекте и считали Россию не только Родиной, но и смыслом жизни. Люди были заметные. Многие прошли лагеря, но странным образом обиды на страну не держали. Некогда было. Но у внука время на обиды нашлось.

— Родина — это моя семья. Больше меня ничего не интересует, — через неделю уточнил мой приятель.

А еще через месяц он уже эволюционировал до полноценной мировоззренческой декларации:

— Есть только личность. Общества никакого нет и быть не может. Это все советские выдумки. Только личность способна мыслить самостоятельно и быть свободной. Коллектив — это машина для убийства.

Я уже понимала, что спорить бессмысленно.

К началу четвертого месяца военных действий на Украине наши с приятелем разговоры все больше напоминали диалоги Платона. Великий русский вопрос «кто виноват», к которому добавилось неизбежное «чей Крым», он предпочитал рассматривать не политически, а ценностно. Основал свою концепцию он на философии крайнего индивидуализма. Приятель не был гуманитарием, его выбор системы доказательств был чисто интуитивным, но носил следы религиозной истовости. В его трактовке общество для личности играло роль токсичной нагрузки, мешающей реализации ее, личности, свободы. Никаких обязательств перед этим самым проклятым обществом личность не несла. Все общественное — медицина, образование, транспорт и прочее — во-первых, было очень плохим, во-вторых, дарилось личности просто по факту ее морального превосходства. Личность при этом имела права на все. И на ненависть к обществу, и на его физическое разрушение, и на любое презрение к его законам и уж тем более морали. Последняя, по мнению приятеля, была придумана ради ограничения прав личности. Естественно, идеал этого индивидуалистического рая находился строго на Западе. Российская личность вот уже тысячу лет как страдала от тоталитарного ущемления прав. Увлеченный первым опытом рефлексии, приятель не замечал, что описываемое им состояние социума ведет к распаду связей и переходу к стадии животного выживания. Он не столько анализировал, сколько упивался мыслью о «врожденном русском тоталитаризме» и своим сомнительным мужеством это заявить.

Парадоксальным образом ту же религию индивидуализма (разной степени тяжести и научной подготовки), как выяснилось, исповедовали почти все из моих знакомых, кто желал России поражения. Сторонники победы России, напротив, интуитивно противопоставляют залихватскому «я» своих оппонентов соборное «мы». Здесь военный и социальный сюжеты на моих глазах стали сплетаться в сети устойчивых мировоззренческих концепций. Там, где победа противостоит поражению, коллективизм всегда противостоит индивидуализму. И наоборот.

При этом индивидуализм партии поражения напоминает скорее не о поучительном примере Робинзона Крузо, а об опасениях либерала фон Хайека: «Если современное мышление, в своей самонадеянности не относящееся с уважением ни к чему, не поймет со временем, где надо остановиться, мы можем, как предупреждал Эдмунд Бёрк, «быть совершенно уверены, что все вокруг нас будет постепенно приходить в упадок, пока наши дела и интересы не сморщатся до размеров наших мозгов».

Между тем среди моих знакомых и россиян вообще обнаружилось огромное количество противников подобного индивидуализма. Партия победы активно реабилитирует забытого либеральным культуртрегерством Бердяева, который видит в русской соборности (или, как он выражается, «коммюнотарности») высшую форму самореализации человека: «Коммюнотарность и соборность всегда признают ценность личности и свободу. Коммюнотарность есть духовное качество, общность и братство в отношениях людей. Коммюнотарность оставляет совесть и оценку в глубине человеческой личности».

Российский социум, чья юность проходила через веселую общность советских субботников и дружные трудовые подвиги «на картошке», вдруг осознал, насколько истосковался по настоящей дружбе, взаимопомощи, искренности и радости общего дела. Тридцатилетие разобщенности, когда втоптанная в нищету страна, потерявшая опору и чувство локтя, царапалась за жизнь, внезапно сменилось взрывом радостного товарищества.

Это новое состояние общности смыслов и целей требует осмысления и мощнейшей интеллектуальной работы. Такое впечатление, что взбаламученная тридцатью годами рыночных экспериментов Россия внезапно сбросила в осадок все нерастворимые элементы индивидуализма и принципа «каждый за себя». Мы, умеющие только «один за всех, и все за одного», как будто снова вступаем в бурную реакцию воссоединения, восстановления.

Бросившись в этот плавильный котел алхимического перерождения, мы понятия не имеем, какой новый элемент получим на выходе.

Перебирая наследие прошлого, мы не можем найти в собственной истории того золотого века, которому могли бы подражать. Царская Россия была сословным государством без равноправия и современной политической системы. СССР был слишком идеологичным и неэффективным в экономическом отношении. Мы не помним и не можем помнить ту Россию, которая удовлетворила бы современный запрос на новую Родину. Но при отсутствии исторической памяти мы странным образом ощущаем память генетическую, которая сейчас жар-птицей бьется внутри наших телеграм-каналов, превратившихся в алхимическую лабораторию, где железо индивидуализма перерождается в золото новой общности.

Там, где для моего приятеля настал конец истории, для большинства россиян история только началась. Россия отчалила от старых либеральных берегов и отправилась в невиданное доселе путешествие, цель которого обретение своей генетической духовной родины. Сейчас в ход идут любые подсказки, любые карты океана русского мира. Мы судорожно перечитываем Бердяева и Розанова, Блока и Маяковского, Флоренского и Федорова. Мы вдруг страстно поверили в то, что великий континент под названием «русский мир», который Запад давно объявил несуществующим, все-таки есть, и именно нашему поколению выпала честь найти и первыми ступить на его обетованную землю. Мы пока не знаем, какой будет эта земля надежды нашей. Но точно знаем, что мы там будем все вместе, что эта земля будет полна не только ресурсов, но и воли к великим свершениям, свободе, добру, справедливости и любви. Мы не знаем, где закончится наше путешествие, когда погаснет огонь и какое вещество останется в реторте, мы знаем только, что остро, до боли нуждаемся в этой настоящей Родине, которую у нас отняли.