14.10.2021

А что, если мы уже живем в мире, где настоящая литература и истина — удел лишь немногих понимающих бессребреников, а вовсе не масс?

Попала я в наши ковидные времена на одно культурное мероприятие. Оно только начиналось, и участники собирались в холле, улыбались, обнимались, обменивались троекратными поцелуями. Видно было, что все они между собой знакомы, даже близки, можно сказать, и чрезвычайно рады друг другу. Их поведение намного напоминало встречу баптистов перед церковной службой, хотя внешне они выглядели скорей как хипстеры: модная одежда, современный стайлинг на волосах, очки в стильной оправе. Я спросила, что это за мероприятие, оказалось — торжественное вручение дипломов участникам литературной школы.

— Э-э, —сказала я себе. — Вот оно что!

О литературных школах я знаю не понаслышке, сталкивалась с ними с разных сторон. Лет десять назад сценарная школа CINEMOTION объявила конкурс на бесплатное место (курс «Художественная проза»), я отправила творческую работу, выиграла и прошла полугодовой курс. Занятия делились на теорию и практику. На практических мы выполняли нехитрые задания и упражнения для усовершенствования стиля письма. Не скажу, что чему-то научилась за эти полгода, к тому времени я уже побывала и на форуме в Липках, и на студии Костюкова, и на семинарах в ЦДЛ от Союза писателей Москвы. Да и можно ли научить художественному слову (Аристотель в одном из своих трудов писал, что научить поэзии нельзя, можно лишь заразить ею, как вирусом)? Но в целом пребывание в творческой атмосфере доставляло мне удовольствие.

На теоретических же занятиях нам читали лекции известные литераторы. От них мы узнавали о трендах и тенденциях книжного рынка, литературных группах, премиях, конкурсах, фестивалях, новых именах. В общем, обо всем, что можно назвать современным литпроцессом и чего не прочитаешь в специальных пособиях (потому что таких еще не написано).

Чуть позже, когда у меня стало что-то получаться, меня несколько раз приглашали в разные школы уже в качестве «звезды». А в этом году я сама начала вести курс короткой прозы в литературной школе журнала «Менестрель».

Делая все это, где-то на заднем фоне я не перестаю думать совсем о другом. О том, что «коронавирус доломал систему книжной торговли», «литература теперь никому не нужна, и все мы, зачем-то продолжающие ею заниматься, необратимо превращаемся в маргиналов и чудаков», а сам литпроцесс «превратился в чисто формальное, бессмысленное по сути воспроизведение механизмов и ритуалов». Обо все этом недавно мы с моим коллегой Михаилом Гундариным даже написали целую серию статей.

Зачем и кому нужны все эти писательские школы? Литература интересна людям все меньше и меньше, а литературных школ все больше и больше. Зачем нужно учить трактористов в стране, где сельское хозяйство пришло в упадок и продукция, произведенная на полях не нужна потребителю?

У Дмитрия Быкова в романе «Сигналы» упоминается некий утопический завод, который производит исключительно сам себя и рабочую атмосферу. Мне кажется это хорошая метафора для описания современного литпроцесса. На теоретических занятиях, слушая о том, какие сейчас неблагоприятные времена для обретения писательского ремесла, одна девушка заметила: «Мы пришли не литературу делать, а получать удовольствие».

Удовольствие — дело большое, но есть еще один аспект. Недавно, перечитывая роман Андрея Дмитриева «Крестьянин и тинейджер», встретила такую мысль: традиционная интеллигенция, которая сегодня верит в слово, в смыслы, в ценности, окажется в положении средневековых евреев, будет всеми гонима и всеми презираема. Об исключительном и незавидном положении «книжников» писали и Рэй Брэдбери в романе «451 градус по Фарингейту», и Стругацкие в «Трудно быть богом». У современных авторов тоже можно встретить подобные мысли: у Татьяны Толстой в романе «Кысь» доступ к культурному наследию имели только выжившие после взрыва «прежние», а у Михаила Елизарова в «Библиотекаре» право читать книги, дающие некую мистическую энергию, могли только члены тайного общества.

А что, если то самое утопическое будущее, обещанное писателями-абсурдистами, фантастами и мистиками, уже наступает? Что, если прорваться через информационный хаос и получить «тайное знание» о новых литературных именах, удачных романах и талантливых стихах можно будет только на занятиях в литературных школах? И обладать знаниями о происходящем в культурном пространстве смогут только немногие избранные и посвященные? Со временем это может трансформироваться в подобие античных философских школ. Александр Македонский очень рассердился, узнав, что его учитель Аристотель издал свои некоторые труды. Он обратился к философу с письмом, где заявил: «Неправильно ты сделал, издав рассуждения, излагавшиеся устно: чем же мы будем отличаться от других, если произведения, на которых мы воспитывались, станут общими для всех? А ведь я хотел бы обличаться знанием того, что прекрасно, а не могуществом».

Умение отделить прекрасное от ужасного Македонский ставил выше могущества. А ведь этому тоже можно научить в литературной школе, если грамотно подобрать учителей.