03.03.2021

Железный Феликс как памятник и Александр Невский вживую есть символы одного и того же. Оба воплощают идею возрождения крепкой государственности перед лицом внешнего унижения и угрозы.

Голосование по вопросу, вернуть ли на Лубянскую площадь памятник Феликсу Дзержинскому, или же поставить там Александра Невского, как фигуру более исторически компромиссную, начавшись, так и не было завершено. Московские власти отказались от идеи ставить там что бы то ни было, потому что дискуссия между сторонниками разных исторических фигур стала столь напряженной, что обещала закончиться мордобоем. Но давайте все-таки разберемся, что так взорвало защитников различных мнений.

Аргументы противников «железного Феликса» очевидны: «чрезвычайка», военный коммунизм, впоследствии — «холодная гражданская война», вылившаяся в репрессии 1930-х — 1950-х годов. Впрочем, и у князя Александра находятся свои критики. Так, петербургский историк Даниил Коцюбинский посоветовал повесить знаменитому Рюриковичу на грудь пайцзу — «знак Ярлыка — документа, подтверждающего статус холопа Великого Хана», а также придать его лицу монголоидные черты, ведь Александр Ярославич был как минимум на четверть половецких кровей.

Наблюдая очередной виток истории как политики, обращенной в прошлое, писатель Андрей Лазарчук заметил, что «...памятники ставят не людям, а символам. Триста спартанцев, двадцать восемь панфиловцев, вождь мирового пролетариата, мученик Николай, он же Кровавый, верховный правитель России, пламенный рыцарь Революции — всё это рекламные слоганы, полностью затмевающие самих людей, которые так или иначе оставили свой след в истории, и одновременно затмевающие тех, кого ими прикрыли впоследствии». И при том, что Лазарчука обычно называют писателем-фантастом, в данном случае к реальности он куда ближе историка Коцюбинского.

Работая на Донбассе, я получила редкую возможность воочию увидеть, как формируется символ-памятник и насколько в реальности он может быть отделен от реального прообраза. Взять хотя бы так называемых «половецких баб» — каменные изваяния, которые здесь встречаются повсеместно и которые часто и не бабы вовсе, а мужики с окладистыми бородами, прямо скажем, не характерными для типичного монголоида. Современность, однако, сделала меня свидетелем такой стадии культурно-исторического процесса, когда на твоих глазах создающаяся история превращается в миф, оперирующий символами.  

Так, в конце января этого года в Донецке была представлена доктрина «Русский Донбасс», в разработке которой приняли участие как местные, так и московские специалисты. Каково же было мое удивление, когда в главе о восстании 2014 года я не увидела не только фамилий ряда лидеров донбасского сопротивления, которые действовали в то время и, что более существенно, были на виду и на слуху, но даже имени Игоря Стрелкова. А ведь он был человеком, к добру или к худу, но ставшим детонатором произошедшего на Донбассе пассионарного взрыва. Всего лишь семь лет назад эта фигура мелькала на центральных телеканалах и царила, что называется, в умах — сейчас для нее не нашлось строчки в важном идеологическом документе. Почему же?

Стрелков, как к нему ни относись, в определенных кругах и сегодня продолжает пользоваться популярностью. Но, по всей видимости, озвучиваемые им эмоциональные лозунги и радикальные суждения не совпали с необходимыми сегодня политическими векторами и конъюнктурой. Поэтому из этой фигуры не стали делать символ и отправили на скамейку запасных.

Нечто подобное, только наоборот, ведь произошло с «железным Феликсом», которого, как вспоминает Лазарчук, долго числили фигурой второго ряда, а в хрущевское время «подняли на щит как безупречного рыцаря революции — и своего рода антипода кровавым сталинским палачам». Превратность вхождения в историю захватила и таких легендарных полевых командиров Донбасса, как Гиви и Моторолу, которых, при всей их безусловной отваге, сделали символами интернет и телевидение. В то время как на этой войне были командиры, к которым телевидение попросту не приехало, и они так и остались безвестными. Были и другие еще более печальные истории на эту тему. Как писал по горячим следам бывший глава министерства госбезопасности ДНР в 2014–2015 годах Андрей Пинчук: «Я увидел героев, которых называли предателями, и предателей, которых называли героями».

Пытаясь опрокинуть уже в будущее сегодняшнюю историю, которой я была свидетелем, еще животрепещущую и кровавую, я ответственно заявляю, что никто, никогда и ни в чем не разберется до конца. Всегда будут герои, назначенные предателями, всегда будут фигуры первого ряда, отодвинутые в забвение, и фигуры ряда второго или третьего, вызванные со скамейки запасных в соответствии с логикой очередного исторического момента. Люди сами создают символы и вкладывают в них то, что хотят видеть, чего им не хватает — в своей ли жизни, или в развитии общества.

Таким образом, по существу принципиальной разницы между памятником Дзержинскому и монументом Александру Невскому нет вовсе. Вопросы лишь в деталях — оба воплощают идею «русского ресентимента», возрождения крепкой государственности перед лицом внешнего унижения и угрозы. Парадокс разве в том, что если Александр Невский противостоял «западной колонизации» русских земель середины XIII века вживую, то «железный Феликс» выступает против той же тенденции уже в виде памятника, демонтированного в 1991 году, когда одновременно с пересмотром истории советского периода страна распахнула объятия «свободному миру». И голосовавшие сейчас за возвращение Дзержинского на Лубянку люди выступали не за возвращение «черных воронков», но за пересмотр результатов демонтажа Советского Союза, шире — русского пространства, произошедшего тридцать лет назад. А выступая за князя Александра — выступают за ту же «суверенность», только в сглаженном, освященном веками и Церковью варианте. А монгольские или же польские черты будут у этого символа, или же черты артиста Черкасова — для русского человека это никогда не имело определяющего значения.