01.10.2019

Похоже, все резолюции Евросоюза, осуждающие роль СССР в последней мировой войне и политику сегодняшней России, рождаются лишь для того, чтобы подтвердить диагноз, вынесенный еще Пушкиным: «Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна».

Пророческая сила данной максимы в том, что любая попытка аргументированно обвинить современных европейских бюрократов в неблагодарности, будет разбиваться об их агрессивное невежество. Поэтому ныне подобная педагогика выглядит занятием достаточно бессмысленным. То же самое уместно сказать об отечественных западниках и прогрессистах, уверенных, будто бы в 1945-м один тоталитарный монстр одолел другого, заплатив за победу непомерную цену, в которую входит и более чем полувековое отсутствие баварского.

Хуже, когда патриоты и государственники мыслят в той же исторической парадигме, пусть и с обратным знаком, сводя внешнюю и внутреннюю политику державы к тотальной отмобилизованности. При таком подходе теряется не только геополитический и цивилизационный смысл великой войны, но и народу-победителю отказывается в праве на самосознание, на ощущение им собственной исторической роли.

Между тем советские люди оставили непреложное свидетельство, если не уничтожающее примитивную концепцию битвы двух режимов, то во всяком случае доказывающее цветущую сложность тогдашней духовной жизни, многообразие проявлений «скрытой теплоты патриотизма» (Лев Толстой).

Речь о памятнике, который и сегодня с нами, — ​поэзии времен Великой Отечественной, и, пожалуй, главным образом — ​песенной поэзии. Поразительно, но тот культурный феномен, который мы определяем как «песни военных лет», о войне как таковой практически не рассказывает.

«Папа! — ​сказал я, когда последний отзвук его голоса тихо замер над прекрасной рекой Истрой. — ​Это хорошая песня, но ведь это же не солдатская». Думаю, юный барабанщик из повести Гайдара отказался бы признать полноценно «солдатской» нашу песенную лирику военных и первых послевоенных лет. Примирило бы Сережу Щербачёва с ней, наверное, очевидное обстоятельство: большинство этих песен, конечно, о солдатах, людях на войне. А разочаровало бы… В них практически отсутствуют сцены боев и сражений, тяжелейшая повседневная рутина, цена побед, ненависть и проклятия врагу.

Этот феномен первым отметил Вадим Кожинов, рассуждая о военной поэзии в целом, но особо выделяя песенную: «…Преобладающая часть этих стихотворений написана не столько о войне, сколько войною (используя меткое высказывание Маяковского). С «тематической» точки зрения — ​это стихотворения о родном доме, о братстве людей, о любви, о родной природе во всем ее многообразии и т.п…

Преобладающее большинство обретавших признание стихотворений (включая «песенные») тех лет никак нельзя отнести к «батальной» поэзии; нередко в них даже вообще нет образных деталей, непосредственно связанных с боевыми действиями…»

Песенные тексты писали официальные — ​или, если угодно, профессиональные — ​поэты: Михаил Исаковский, Алексей Фатьянов, Евгений Долматовский, Алексей Сурков, Лев Ошанин, Владимир Агатов. Текст «Синего платочка» еще до войны создал Яков Галицкий, а фронтовые строки, про пулеметчика, специально сочинил для Клавдии Шульженко на Волховском фронте лейтенант Михаил Максимов — ​история очень показательная. Песни стремительно уходили в народ и с тех пор воспринимаются именно в качестве национального фольклора.

Может быть, игнорирование «собственно боевых сцен» имеет простое объяснение — ​поэты были людьми сугубо штатскими, к передовой не приближались и поэтому аккуратно обходили фронтовую конкретику. Ничего подобного — ​Долматовский, например, работал военкором с 1939 года, с частями РККА освобождал Западную Белоруссию, потом была финская; бежал из плена, выходил из окружения, в 45-м присутствовал при подписании акта о капитуляции Германии. И он такой далеко не один.

При этом поразительно отсутствие ненависти и агрессии. Советская военная песня — ​в диапазоне от марша до лирики — ​совершенно девственна в пробуждении, так сказать, чувств недобрых. От ненависти социально-классовой до ксенофобии. В песнях периода Великой Отечественной вообще очень редко попадаются «немцы» и «фашисты».

Чаще речь идет о неких «врагах», причем даже в предельно откровенной для того времени «Враги сожгли родную хату» Исаковского на музыку Блантера (1945). Понятно, что есть враги, их надо уничтожать, но жизнь сильнее смерти, и огромность и хрупкость ее воплощает образ Родины с ее далекими любимыми, соловьями, осенним лесом, травой заросшим бугорком в широком поле, фронтовым братством с махорочкой, чарочкой и задушевным разговором…

Какое разительное отличие от военной публицистики того же Ильи Эренбурга — ​разумеется, тоже на тот момент необходимой. И даже когда русские ребята поют «В Германии, в Германии, в проклятой стороне» понятно, что эмоциональное отношение к территории, откуда пришел жестокий агрессор, не распространяется на людей, ее населяющих…

Нам продолжают объяснять, в годы какой свирепой всеобщей мобилизации все это создавалась и пелось: цензура, идеологический пресс, диктатура и СМЕРШ… Однако песенная военная поэзия — ​и аутентичная, и та, что из нее мощно выросла позже, в 60–70-е, неизменно и последовательно противоречит подобным идеологемам и дидактике.

И вот тут все познается в сравнении — ​в Третьем рейхе ничего подобного в песенном творчестве не существовало. Военные марши («собачьи», по выражению Виктора Курочкина) — ​пожалуйста. Бытовые, преимущественно фольклорные песенки — ​да, исполнялись. Но песни, рожденные всей полнотой сознания воюющего народа — ​отсутствовали как культурный факт.

Кстати, именно из «народного» корпуса военных песен с их подтекстами, полутонами, проблематикой случившегося выбора выросло мощное советское экзистенциальное искусство последующих десятилетий: поздний Заболоцкий, отчасти «деревенская» и «лейтенантская» проза, Василь Быков и тот же Курочкин, Шукшин, Тарковский и вообще многие образцы и образы антропологического кинематографа 70-х, военные и метафизические баллады Высоцкого…

Это, да, были солдатские песни. Но и песни внутренне свободного народа, раз и навсегда определившего свое место в мире.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции