05.09.2019

Я проснулся в тот день пораньше, потому что во сне мою карму озарил лучик решения: я сменю пол, стану веганом, зоозащитницей и феминисткой.

Чтобы стать феминисткой, я стану некрасивым, очень гладко побреюсь, надену бесформенную хламиду и, возможно, выкрашу волосы фиолетовым. Потом подумаю об остальном.

Чтобы стать веганом, я съем немного сельдерея и запью соком сельдерея.

Чтобы стать зоозащитником, я куплю воздушку, пойду в парк и наконец-то убью проклятых, черных, как новая ментовская форма, ворон, которые разоряют гнезда милых синичек с хорошими клювами. Хлоп! Падает злобная ворона. Что? Она тоже птица? И у нее тоже есть детки? Вы еще скажите, что особи, жрущие шашлык, это люди. Уроды, которые ходят в цирк смотреть на дрессированных тигров, — ​люди. Их надо самих загнать в клетку, тыкать в них острой палкой, хлестать бичами, заставлять прыгать сквозь горящее кольцо. Особенно если они чиновники. Особенно мэрии. Особенно московской.

Потом я выйду на одиночный пикет. Всегда есть куда выйти на одиночный пикет, если ты веган, зоозащитник и феминистка. В мире очень много несправедливости. К тому же, пока ты стоишь в пикете, можно спокойно подумать, звонить ли своей бывшей. Все-таки жаль, что она ушла, потому что, кроме нее, у меня никого не было.

Мы познакомились в нашем палаточном лагере. Я назвала его «Радуга одиноких сердец». В соцсетях я объявила о том, что создается такой женский лагерь: все, кому дороги идеи феминизма, веганства и защиты животных и кому нечего делать с будущей среды, могут взять палатку, удобную обувь и кеды. Встречаемся в среду в Гурзуфе возле белой статуи лежащей девушки. Анжела приехала. Выяснилось, что ей вовсе не близки идеи феминизма и прочего. Но ей нравятся мои фиолетовые волосы. «Клевый цвет», — ​сказала она. Работа в стеклянном офисе ее достала. Коворкинг там подозрительно был похож на колхоз, а супервайзер на Сталина. Она хотела ходить босиком, как героиня последнего фильма Тарантино. Но в чертовой Москве, которую всю устлали проклятой плиткой, негде ходить босиком. Как в фильмах Тарантино. Который зачем-то приезжал в проклятый Мордор, поднимая ему самооценку, а ведь там стаи черных ворон разоряют гнезда милых синичек.

На этом мы и сошлись. Конечно, она была удивлена, когда поняла, что я не завершила еще всех манипуляций по перемене пола, «Но это даже мило», — ​сказала Анжела. И современно. И необычно. Мы много ходили босиком по теплой гальке, рассуждая об аннексии и петтинге.

Мы придумали даже свой язык. Свой словарь. В нем нельзя было называть друг друга котиком и киской, потому что это оскорбление животных, а у них тоже есть права. Мы придумали даже свою новую, лишенную отвратительного мужского доминирования матерщину: положить на проблему, к примеру, мужское гендерное отличие больше было нельзя, а можно было только женское.

Но однажды Анжела сказала, что наигралась в веганство и задолбалась ходить босиком.

Увы, и я не смогла ей простить, когда она жевала антрекот и смеялась. У меня не хватило настоящего каждодневного терпения пройти с ней «20 шагов на пути к истинному веганству» — ​этот путь в самых трудных случаях занимает несколько лет. А я? Что сделала я? Мы сидели уже в чертовой Москве в кафе «Дантон и Шарлотта», когда я крикнула ей: «Как ты можешь есть несчастного теленочка?» А она, положив на проблему гендерное отличие, поливала дымящееся мясо перечным соусом и отвечала, скаля ровные зубки: «Да ладно, это жестковатый бычара! Так ему и надо! Хочешь кусочек?»

В тот вечер она ушла со спартаковским фанатом, а я плакала, как дура. Я выпила примерно литр сока сельдерея, но помогли мне двести грамм водки и Катюха по кличке Рамштайн. К тому же я вспомнила, что сова, а не ворона или синица, вся ночь впереди, Москва никогда не спит, и еще не так давно я была парнем. Наутро меня разбудил чмокающий звук открываемой пивной банки. Катюха в моей рубахе на кухне жарила яичницу, пела «Du Hast», и я не пошел на одиночный пикет. В смысле, не пошла. Нет, все-таки не пошел. Катюха сказала, что я клевый, только вот фиолетовые волосы ни к чему.

Весь остальной день я, чертыхаясь, напевал «Du Hast», ел себя поедом, потому что предал идеи смены пола, феминизма, веганства и зоозащитничества. В качестве покаяния, часть меня решила присоединиться к развернувшемуся в соцсетях движению Me Too, но я, честно говоря, до решения стать феминисткой жил скучно: меня никто не насиловал — ​ни Вайнштейн, ни Эпштейн. Да и после тоже. Тут счастливая мысль озарила: я написала пост, что против моей воли сбила меня с истинного пути Катюха Рамштайн. Слушайте, мой пост набрал сотни лайков, Катька звонила мне в ярости и грозилась забанить по-настоящему.

А этого было бы жаль: у меня же теперь никого нет, кроме Катюхи.

И знаете? Ночью мне в карму постучался Тилль Линдеманн и на чистом немецком языке посоветовал сбрить на мужское гендерное отличие фиолетовые волосы, пол не менять, есть бифштексы и не защищать животных, а покормить вон ту худую дворнягу. «Ну хотя бы на митинги в защиту незарегистрированных кандидатов в Мосгордуму мне можно ходить?» — ​спросил я. «Как Катюха скажет», — ​ответил Тилль.

В тот день «Спартак» не порадовал, но потом в баре я, обнимая Катюху под косухой, заметил у стойки Анжелу со своим качком. Она мне подмигнула и подняла большой палец.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции