Кнут Гамсун: великий непрощенный

Даниэль ОРЛОВ, писатель

03.08.2019

Современная западная проза выросла из «Голода» Гамсуна, как русский реализм, по словам Достоевского, из «Шинели» Гоголя. Произведения норвежского писателя — ​предвестник и европейского экзистенциального романа, и антиэстетической исповедальности Генри Миллера или Чарльза Буковски. Возможно, даже злая метафизика Кафки берет начало из «Голода», «Виктории» и «Мистерий» Гамсуна. Но после всего этого норвежец еще и родоначальник того неуловимого направления, которое, благодаря кинематографу, принято называть «скандинавским нуаром». Во времена всемирного негласного запрета каких-либо социальных идей подобная эстетика грубоватого полубытия, содержащего в себе начало и конец, оказывает огромное влияние на все сферы современного западного искусства.

Кнут Гамсун (Педерсен) родился 4 августа 1859 года в небогатой семье. Ключ к пониманию его творчества, как, возможно, и всей судьбы, — ​неприятие писателем наступления современной ему технократической цивилизации, вину за торжество которой он возлагал на Британскую империю. Лютая ненависть к прагматичности англосаксов привела его, как он сам считал, на другой мировоззренческий полюс — ​к пангерманскому романтизму, а по факту к сотрудничеству с нацистами в годы оккупации Норвегии. Эмиграция королевской семьи в Великобританию стала для Гамсуна метафорой национального предательства. Судьба его тем трагичнее, что в основе мотивов данного поступка — ​несомненные идеалистические воззрения, еще юношеские социалистические фантазии и нереализованное сострадание к собственному народу.

Как это согласуется с оправданием идей нацизма? В том-то и дело, что никак… Потому трагедия великого писателя, по сути проклятого соотечественниками, волнует уже несколько поколений норвежцев — ​потомков тех, кто в 1945-м кидали книги Гамсуна в его палисадник в Нерхольме, тем самым демонстрируя непрощение.

Роман «Голод», написанный в последние месяцы временной эмиграции автора в Америку, увидел свет в 1889 году. С тех пор коллеги-современники ревновали литературу к гамсуновскому таланту и языку, сколь простому и грубому, столь же изысканно метафорическому. Эта ревность тем не менее была формой величайшего уважения к писательскому мастерству норвежского самородка.

Максим Горький, уже наш самородок, в 1928 году писал о Гамсуне: «В современной литературе я не вижу никого, равного ему по оригинальности творчества. Я думаю, что для него совершенно не важны, не интересны «школа», «стиль» и вообще все то, что влачится тенью вслед за истинным искусством, которое, точно так же, как наука, создает «вторую природу», с тем различием, что наука заботливо окружает человека «второю природой» извне, а искусство создает эту природу внутри нас».

Волошин и Плеханов, Горький и Луначарский откликались на постановки модернистских пьес Гамсуна. Европейские интеллектуалы и маргиналы, социалисты и реакционеры страстно отзывались о его романах. Чехов, Блок и Куприн писали восторженные статьи. Герои «Пана», «Бенони», «Розы», «Виктории» волновали всех. Гамсун слыл, что называется, «властителем умов». Когда в 1920 году вышел роман «Женщины у колодца», стало окончательно ясно, что это один из величайших писателей ХХ века. В том же году он был удостоен Нобелевской премии, формально за роман «Соки земли», не самый лучший, к слову, но несомненно знаковый, эпически воспевающий крестьянский труд.

В своем последнем романе «Круг замкнулся», антитезе «Голода», вышедшем в 1936 году, Гамсун, споря с модными политэкономическими теориями, делал нелестное для всей цивилизации наблюдение: «Самое неприятное для человека при деньгах то, что он обречен на бездеятельность. Ему незачем ломать голову над вопросом, где раздобыть еду на завтра, одежды у него вдоволь, есть и крыша над головой, и кровать».

А дальше началась большая война. В 1943 году Гамсун вместе с женой оказался в Германии, в гостях у Йозефа Геббельса. Собрание сочинений писателя было издано стотысячным тиражом на немецком языке. Однако, сотрудничая с коллаборационистским правительством Квислинга, Гамсун спасает приговоренных к смерти и заключенных концлагерей, содействует освобождению студентов и смягчению участи военнопленных. К нему с просьбами и надеждами обращаются родственники бойцов антигитлеровского сопротивления. И писатель считает себя не вправе отказать просящим. Несколько раз в месяц он посещает правительственные учреждения, вызволяя из застенков своих соотечественников.

Но в это же время в своих статьях он приветствует нацистскую программу, согласно которой тысячи норвежских женщин рожают детей от немецких солдат, а добровольческий легион СС «Норвегия» отправляют на Восточный фронт под Ленинград. В марте 1945 года Гамсун заступается за арестованных лидеров сопротивления, а 7 мая, следуя собственному пониманию рыцарского подвига, пишет некролог Адольфу Гитлеру.

Эта двойственность не могла не сказаться на здоровье восьмидесятилетнего писателя. За время войны у Гамсуна случилось три инсульта. И после каждого он посчитал своим долгом продолжать работу «на благо Норвегии»…

Есть великие мастера, судьба и литература которых спаяны в одно целое: Эрнест Хемингуэй, Юкио Мисима и Виктор Астафьев, Джек Керуак и Эрих-Мария Ремарк. Их биография — ​подтверждение подлинности их текстов. Но случившееся с лауреатом Нобелевской премии 1920 года не вписывается в данный ряд. Что это? Досадная ошибка? Причуда пожилого человека? Возможно, за двадцать с лишним лет до коллаборационистского вояжа норвежца все тот же Максим Горький объяснил произошедшее: «Рассказывая, он размышляет, но, на мой взгляд, было бы бесполезно искать, что именно хочет утвердить Кнут Гамсун. Его размышления совершенно лишены «педагогических» намерений, его мысль не подчинена никаким моральным догматам и социальным гипотезам, мне она кажется идеально свободной».

Судьба Гамсуна — ​повод для размышления над ответственностью и свободой писателя. Его книги — ​повод для прощения Человека. Пусть самого Кнута Гамсуна многие так и не простили.


     Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции