11.04.2019

9 апреля из жизни ушел Вадим Михайлович Межуев — ​один из ведущих отечественных философов, мыслителей второй половины ХХ века. Человек-эпоха — ​так о нем, соболезнуя, написали многие. Ведь, подобно также ушедшим на днях мэтрам советского кинематографа Марлену Хуциеву и Георгию Данелии, он сохранял и олицетворял то лучшее советское, о котором многие с ностальгией вспоминают сегодня, чувствуя, что с уходом таких людей рушится чуть ли не единственная настоящая связь с той великой страной, которую мы потеряли.

Вадим Михайлович всю жизнь был марксистом (сам он, правда, говорил, что марксистом западного типа). Но так или иначе, удивительным образом в постсоветское время, когда в отечественных гуманитарных науках произошел практически стопроцентный отказ от марксизма, когда над «классовым формационным подходом» многие смеялись, если не презирали его, Межуев продолжал развивать положения философии основоположников. В исторической науке такого не случилось — ​в 1990-е годы «формационный подход» предали поруганию и забвению. Да, кто-то сохранил «левые» убеждения (или перешел на «левые» позиции), но исторический научный мейнстрим полностью стал «антимарксистским», а позитивизм серьезно потеснили различные постмодернистские веяния.

Полагаю, в том, что этого не произошло в предельной форме и в предельных объемах в современной российской философии, во многом заслуга Вадима Михайловича. Вообще данный феномен — ​сохранения и развития «левой» философии в отечественных интеллектуальных средах, особенно в 2000–2010-е годы — ​еще требует своего осмысления.

И если на современном Западе «левые» — ​это неотъемлемая часть постмодернистского мира, выросшего из «культурной революции» 1968 года, мира безграничной толерантности и бесконечного утверждения «свобод» для «меньшинств», то в России сохранился модерный марксизм. В этом тоже есть заслуга Вадима Михайловича. Сам он неоднократно подчеркивал: одна из ключевых проблем нашей страны — ​недоразвитость модерна, склонность мышления либо к антимодерну, либо к постмодерну.

Помню, как в 2008 году — ​похоже, то был новогодний праздник, — ​в небольшом кабинете сына Вадима Михайловича, Бориса, возглавившего тогда «Русский журнал», где я работала, собрались «младоконсерваторы», к тому времени уже не представлявшие единое, сплоченное идейное течение: Михаил Ремизов, Егор Холмогоров, Павел Святенков, сам Борис и — ​Межуев-старший, немногословный и ироничный. Каждый раз, когда он начинал говорить, казалось, все сидевшие или стоявшие рядом — ​очевидно, далеко не глупые — ​люди начинали ощущать собственное интеллектуальное бессилие.

И сейчас проект политической консервативной мысли «Русская Idea», который вот уже пять лет возглавляет Борис Межуев, — ​это во многом и заочный диалог сына с отцом, и развитие идей Вадима Михайловича; прежде всего, в обоюдоострой критике и традиционалистского антимодерна, и постмодерна. Мы считали (как и Межуев-старший), что Россия не пережила модерн, полагая лишь, что он может развиться в России только в консервативном виде.

Первая монография Вадима Михайловича «Культура и история», изданная в 1977 году и до сих пор сохраняющая свое научное значение, как и многие последующие его работы, была посвящена осмыслению феномена культуры, надматериальных благ, именно с точки зрения марксизма. Парадоксальным образом Межуеву удалось показать, что многие экономические категории (такие как собственность, например) — ​в марксистской парадигме имеют не только материалистическое, но и духовное обоснование, что это во многом — ​категории культуры.

И сейчас, в XXI веке, когда общество потребления все более усиливает свои позиции, становясь, по сути, доминирующей ценностью для новых поколений, размышления Вадима Михайловича о культурном, духовном содержании материального «базиса» имеют особое — ​колоссальной важности — ​значение. Его же вклад в сохранение в интеллектуальных кругах постсоветской России марксизма, как и «левой» философии в целом, думается, еще станет предметом специального анализа. Вадим Межуев этого более чем заслуживает.