27.08.2018

«Донна Роза, я старый солдат и не знаю слов любви!» — ​проникновенно вешал лапшу на якобы женские уши «донны Розы» хромой вояка полковник Чесней в исполнении Михаила Козакова. Вряд ли только что упокоившийся сенатор Джон Маккейн смотрел «Здравствуйте, я ваша тетя!». Сомнительно, что его знакомство с нашей культурой вообще зашло дальше газетных вырезок. Но сознательно и бессознательно он отыгрывал именно этот, глубоко кинематографический и эпатажный образ солдафона.

Можно сказать, что судьба Маккейна — ​типично американская история self-made man. Однако стоит задуматься о том, сколько в этом скандалисте было действительно «самости», а сколько — ​удачного попадания в одну из ниш маркетинговой типажности, создаваемых современной постмодернистской и постголливудской политической культурой. Появился спрос на бравого до некоторой карикатурности борца с Россией в ее новой исторической ипостаси — ​и Маккейн удачно на этом сыграл.

Собственно, карьеру человека-функции сенатор начал строить еще до того, как стал политиком. Его образ летчика, прошедшего сквозь ад вьетнамского плена, искалеченного, но несломленного, гордо пожимающего руку президенту Никсону, был призван как-то поправить ситуацию острого дефицита героев. Американскому правящему классу нужно было хотя бы для внутренней аудитории — ​если не выиграть, то свести вничью войну, проигранную на поле боя. Маккейн удачно вписался в кампанию, при этом реальный его героизм вызывает вопросы: говорят, там он числился чуть ли не осведомителем своих мучителей, за что своевременно получал медицинскую помощь.

Став политиком, Маккейн довольно долго бесцельно блуждал в поисках подходящей маски и в итоге смог позволить себе на некоторое время скромную роскошь оставаться собой: он оказался деятелем достаточно миролюбивым — ​ближе к «голубям», чем к «ястребам». Выступал против пребывания американских солдат в Ливане, ездил в страну своих былых невзгод и мучений, Вьетнам, и наводил с бывшими врагами хрупкие мосты. Более того, уже став тем Маккейном, которого мы знали и не любили, он в некоторой мере продолжал быть гуманистом с точки зрения отношения к конкретной человеческой жизни, той, чье досрочное окончание, в отличие от массовой гибели, трагедия, а не статистика. Пример? «Поправка Маккейна», законодательно запрещавшая пытки заключенных, в том числе в одиозной тюрьме Гуантанамо.

Но Маккейн «какой он есть» к началу XXI века все реже проглядывал из-под маски политика, наконец-то нашедшего нишу, в которой можно быть не одним из множества американских элитариев, а настоящей звездой, рекордсменом по узнаваемости и цитируемости. США осознали себя единственной на планете сверхдержавой и сформулировали новые международные цели. Первой была «демократизация» недостаточно демократичных, по мнению Вашингтона, государств, а одним из главных объектов такой миссии — ​Россия. Тут-то Маккейн и оказался вновь за штурвалом.

Конечно, сводить его политические достижения исключительно к антироссийским словам и поступкам и только им же приписывать его взлет — ​наивно и несколько эгоцентрично. Даже в нынешнюю эпоху всесильных «русских хакеров» американская жизнь не вращается вокруг нашей страны, а полтора десятка лет назад говорить об этом и подавно было глупо. Но и на внутренней арене сенатор был не менее ярок и результативен — ​шутка ли, дважды участник президентских предварительных гонок, весьма небезуспешный. Он проповедовал довольно либеральную и нехарактерную для консервативных республиканцев программу: поддержка ЛГБТ, однополых браков, массовой иммиграции. Сочетание с агрессивным стилем в международных делах заставляет вспомнить позднюю Римскую империю, на которую Штаты весьма похожи. Римляне, открыв ворота Вечного Города разноплеменным кочевникам со всех концов империи, одновременно с этим сохраняли убежденность в своем праве определять, какой Карфаген должен быть разрушен.

Сомнительно, что Маккейн имел какое-то особенное личное отношение к России. У него не было чудовищно плодотворной, почти биологической русофобии Бжезинского и интеллектуальной неутомимости и изощренности Ричарда Пайпса, тысячами страниц доказывавшего генетическую склонность русских к рабству и дикости. Старый солдат был похож не только на полковника Чеснея, но и на военных из американских фильмов, которые долгие годы ведут собственный одиночный бой в джунглях, ничего не ведая об окончании войны. Маккейн десятилетиями маскировался в унылых пиджачных зарослях, ожидая, когда, наконец, оживет его рация, скрытая рядом, в кустах, петициями и законопроектами. И вот она заговорила, и Новая Американская Эра голосом сержанта Хартмана из «Цельнометаллической оболочки» прохрипела: «Вперед, боец, борись с осью зла! Особое внимание — ​России! Получится — ​представлю к награждению».

Маккейн может упокоиться и успокоиться. Кто-то другой займет его место, которое напоминает курортные тантамарески с прорезями для головы. В такую прорезь каждый может всунуться и сфотографироваться в образе популярного героя массовой культуры: Супермена, Человека-паука… Щит с изображением Капитана Америка, бьющегося за страну против зловещей России, временно свободен. Посмотрим, кто первым подсуетится. За кандидатами дело не станет, но кто сможет переплюнуть старого солдата — ​большой вопрос.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции