26.05.2018

В этом году Нобелевскую премию по литературе, как известно, решили никому не вручать. Когда ее давали современным авторам, заслуженным и не очень, популярным и малоизвестным, всякий раз думалось: а скольким великих и бесспорных обделили? И они уходили один за другим, так ничего и не получив. И в 2018 году, всего за 10 дней, мы потеряли двух знаменитых американских писателей, главной литературной награды не удостоенных — ​Тома Вулфа и Филипа Рота. Остался в США Кормак Маккарти. Надеюсь, его комитет не проморгает.

Да, в коллекции наград Филипа Рота не хватало только премии от шведских академиков. За свои 20 романов, многие из которых экранизированы (симпатичнее всего фильм «Людское клеймо» с великим Энтони Хопкинсом) он удостоился десятка наград, в том числе Пулитцеровской премии, трижды — ​премии Фолкнера и Международной Букеровской. «Мой первый роман сразу после выхода станет сенсацией», — ​заявил юный Филип своим родителям и оказался прав. Он начал писать в конце 50-х и 60 лет оставался на вершине.

Первое, что я прочел у него, — ​роман «Умирающее животное», заключительную часть трилогии о Дэвиде Кипеше, одном из alter ego автора (впрочем, ближе к нему другой герой — ​Натан Цукерман). В аннотации говорилось о том, что главный персонаж с успехом «бежит от глубоких привязанностей». Рот занимался в творчестве чем-то похожим, только не бежал, а, скорее, разрушал их, нащупав и обозначив. Умирающее животное — ​очень точная характеристика для главных героев его книг, тех, кого писатель через привычки, воспоминания, окружение, эмоции всякий раз воскрешал, чтобы умертвить снова.

«Что делает из животного человека?» — ​спрашивал Рот. И отвечал: связи. Лучше всего они проявлялись в экстремальных ситуациях, словно проволоку тестировали максимальной температурой накаливания. Выдержит, не сломается — ​значит, годна для жизни. Писатель всегда ставил героя и читателя перед крайностями. Отсюда, в том числе, и столь нарочитая провокационность его книг. Он писал о гранях, исследовал их, и неудивительно, что его постоянно в чем-то обвиняли — ​в порнографии, антисемитизме, женоненавистничестве… — ​все знакомые грехи и грешки.

Но только поставив героя, автора и читателя в экстремальную ситуацию в обыденном контексте, можно было добраться до сути — ​найти ключевую связь и с собой, и с миром. А дальше начинался своеобразный сеанс психоанализа. Собственно, книга, прославившая Рота («Случай Портного»), и написана в форме монолога, произнесенного на кушетке у психоаналитика.

Однако и другие романы писателя — ​по сути, исповедь, в которой герой не кается, а исследует себя. Не случайно про его книги любили говорить, что они автобиографичны. Действительно, в них почти один и тот же персонаж — ​выходец из Ньюарка — ​кочует из текста в текст, страдая от крайностей, в которые с такой охотой погружается. Проволока, тестируемая на прочность, получает всё новые и новые клейма, но тот, кто ставит их, — ​один и тот же.

Кто этот человек на самом деле? Кто есть автор? Умирающее ли животное, набор привычек и связей или некто сложносочиненный, умеющий создавать и убивать? Сочинил ли он сам себя? Или его сочинили? Рот не только исследует себя и собственную оптику восприятия, но и создает мифы для большей полноты эксперимента. Они нужны, как те картинки на приеме у психоаналитика: что или кого вы видите? Это игры с читательским и, прежде всего, со своим подсознанием.

Однако мифы, превращенные обществом в паттерны, у Рота становятся, вспоминая Хаксли, дверьми восприятия для другого мира — ​того, где существуют и правят метафоры уже универсальные, общечеловеческие, визуализированные миллионами людей. Оперирование ими задает насколько удобную, настолько и тоталитарную матрицу, выйти из которой можно, лишь определив точки экстремума для каждого человека. И вот, когда ситуация диагностирована, Филип Рот, будто хрустальные черепа кувалдой, начинает разбивать легенды, а вместе с тем рвутся и связи, которые оказываются совсем непрочными. Остается ли в результате сам герой? Остается ли автор?

Фокус в том, что Рот писал не столько о себе, как привыкли считать, сколько о современном обществе, которое больно в гораздо большей степени, чем каждый индивид по отдельности. В романе «Заговор против Америки» автор попытался предсказать появление Дональда Трампа и почти не ошибся: он думал, что ультраправые захватят власть ради диктатуры, а они пришли на вершину ради медиа, пиара и лайка. Технология (и не важно, какая именно) пока побеждает живое, то самое, которое знаменитый литератор пытался описать через страдания и боль.

Филип Рот умер, и в мире стало чуть меньше человеческого.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции