24.07.2017

В годы перестройки и ускорения некоторым удавалось сколотить состояние, кое-кто выпрыгнул из окна, большинство растерянно бедовало-выживало, меньшинство пробовало на вкус «Курвуазье». Помню, в начале девяностых пришли мы с одним теперь главным редактором важной газеты в первый частный ресторан столицы — он назывался «Московские зори» и располагался в Козихинском переулке — пропить со вкусом свой улучшенный, я бы сказал, кооперативный, гонорар. Это нам блистательно удалось, что могут подтвердить участники летучки, поныне благополучно работающие по всем московским СМИ: после застолья мы имели наглость притащиться в редакцию. И даже выступить с, как нам казалось, яркими перестроечными речами. А что? Свобода!

Тогда произошло несколько реперных событий, без которых невозможно представить всей картины. Алан Чумак зарядил воду. Людмила Иванова на знаменитом телемосте сказала, что в СССР секса нет, — а финал фразы «у нас есть любовь» заглушил обоюдный российско-американский хохот. Нина Андреева «не могла поступиться принципами» — и, кстати, верна той статье до сих пор. Режиссер, коммунист Марк Захаров театрально сжег свой партбилет в прямом эфире программы «Взгляд». А предприниматель, глава кооператива «Техника» Артем Тарасов и его заместитель, напротив, уплатили все налоги и даже партийные взносы (последний являлся коммунистом) с жалованья. Зарплата у них была по три миллиона рублей. В окошечко партбилета с трудом влезла поражающая воображение сумма взноса: 90 тысяч. Три процента. Девять автомобилей «Волга».

Сейчас это называется «вынос мозга».

Тогдашним людям, совершавшим, как принято говорить, «транзит» из СССР в неизведанное, приходилось нелегко. Работая в газете, к примеру, я однажды получил премию газовым пистолетом. Оружейный завод рассчитался с рекламщиками бартером. Сама возможность ситуации, при которой в Москве придется отбиваться от нападения с оружием, у советского человека не укладывалась в голове. Но на улицах-то уже гремели не игрушечные выстрелы! Иногда даже из танков! По Верховному Совету! Как-то ночью я вышел из дому, огляделся — никого. Достал пистолет. И пальнул в воздух. Ветерок донес едкий запах. Хоть так и не научился носить пистолет с собой, но притягательный, вороненый, он лежал на полке в прихожей. Я «мог себе это позволить».

Видите ли, граждане, не заставшие кооперативных кафе, крыс на Тверской, разоблачительного беснования в «Огоньке», бойкого лозунга «разрешено все, что не запрещено», мудрой, да не услышанной речи писателя Юрия Бондарева про летчиков, которые, когда поднимают в воздух самолет, обязаны знать, где и как его посадить, люди, которые «родились — а уже Путин», — должны вот что понимать. Мы тогда делились на тех, кто безжалостно рвал с прошлым, — и тех, кто пытался модернизировать его под новые задачи. Но воздух свободы пьянил головы тем и другим плейшнерам.

Тот же Артем Тарасов заработал свои миллионы в теснейшем сотрудничестве с государственными структурами, обслуживая… да, советских бюрократов. Те, впрочем, уже не сидели в нарукавниках над счетами: были компьютеры, ксероксы и факсы, которые надо было обновлять, ремонтировать — и это оказалось золотой жилой! Предприниматель формально не нарушал закона, устанавливая себе гигантскую зарплату, потому как хозяин-барин, «что не запрещено — то разрешено». Но, разумеется, лукавил, когда уверял вместе с прогрессивными журналистами «Взгляда», раскрутившими его историю, что все заработал легально: если бы он заплатил все причитающиеся налоги своему кормильцу-государству, личный доход бы упал в разы. Именно трюк с выводом денег на гигантскую зарплату руководителю позволял минимизировать расходы.

А дальше то был вопрос его совести — пропить шальные деньги в «Московских зорях», раздать бедным, найти способ реинвестировать в свое производство… Теперь, конечно, вольницы поубавилось, а в Англии, куда Тарасов уехал, опасаясь тюрьмы, и подавно. Что интересно: тут же начала закатываться карьера «первого легального миллионера».

И сколько он ни пытался позже, покинув Лондон, повторить тот взлет, как ни пробовал конвертировать известность в политику, ничего значительного больше не сделал, на днях умер как-то странно, не бедняком, конечно, но одиноким человеком в своей московской квартире.

Для таких, как Тарасов, исчезла питательная среда. Перестроечная эйфория ушла. Вода Чумака разрядилась. «Огонек» приугас. «Московские зори» закрылись — даже дом тот снесен. Осталось вспоминать: цены в «Зорях» были оглушительные, как канонада у Белого дома, еда вкусная — а главное, мы были молоды и «могли себе это позволить». Вчера еще не могли, а сегодня — пожалуйста. Дымок гриля щекотал ноздри и вызывал в памяти формулировку «угар НЭПа».

Вспоминать об этом странно, щемяще, весело и совестно — как и о том времени в целом.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции