29.09.2016

Еду вчера по Москве, обдумываю эту заметку. Поводом к ней — очередная стрельба в свадебном кортеже. И тут на перекрестке в параллель мне тормозит длинный белый лимузин с букетом на капоте. Что творится у него в протяженной закрытой части, не разглядеть. Стекло же задней двери опущено, виднеется светлый локон и белое платье. Но лучше всего можно рассмотреть молодого бородатого человека — может, это жених, может, свидетель. Он смеется какой-то шутке, потом нетерпеливо откидывается на кожу сиденья. Секунды бегут. Он высовывается в окно, складывает кисть руки, как если бы хотел показать собачку в театре теней. Поднимает ее вверх — и произносит: «Бах! Бах!»

В уличном шуме я не слышу междометий. Но угадываю. И тут наши взгляды встречаются. Бородатый жених (или свидетель?) делает виновато-сожалеющий жест, двигает плечами, и брови его страдальчески выстраиваются домиком. Он как бы говорит: извини, брат. Вот до чего нас довели — мы вынуждены выражать свои чувства пантомимой, оставив дома (который уже построен, остались сын и дерево) такие прекрасные вороненые стволы. Выражающие радость гулким и дробным эхом, сладким запахом пороха — точно так, как выразили бы ее в наших родных горах. 

Я тоже как бы развел руками, держась за руль: за все надо платить, старина. По горам бы ты не проехал на таком лимузине. А, может, и невесту такую, со светлым локоном, не нашел бы. Это да, вздохнул жених. Понты, понятно, но все-таки было бы здорово — в миллионной Москве, которая лежит у ног, как прекрасный ковер, в Москве, за зубчатой стеной в которой сидит Путин, а Шакира прилетает спеть по щелчку, еще и пострелять. Не в людей, конечно, чай не 90-е, — в воздух. В этот осенний стылый купол. Чтобы вороны врассыпную. Чтобы счастье стало полным. Враз и глобальным, и автохтонным. Но полиция совсем озверела: ловят, прессуют, иногда даже откупиться не удается, портят праздник, свадьба запаздывает, Шакира нетерпеливо мечется в гримерке, Путин сердится и звонит папе (ну, не сам, но от него, чесслово).

Красненькие циферки сменились зелеными. Мы поехали каждый своею дорогой. Он на свадьбу, я в магазин за кефиром. И по пути вспоминал, какие за кем из нас, жителей равнин, водились понты. 

Самокритично надо признать, что кое о чем и вспоминать не хочется. Признаю — и довольно, и без подробностей, я ж пишу эту заметку, я ей хозяин-барин. Сосредоточусь на других. Один коллега в перестроечные годы резко сменил профессию — и открыл ресторан. Тут же обзавелся большой черной машиной, но это еще мелочи: поскольку из его ресторана выезд на дорогу влево перекрывала белая сплошная полоса на асфальте, он нанял гаишника, который дежурил и разрешал проезд как самому нанимателю, так и авто с номерами по утвержденному списку. Это было очень круто. Тогда у меня водились «жигули», и я не забуду выражение лица милиционера, взявшего под козырек, когда он пропускал мою «шестеру» — немытую, но с правильными номерами из волшебного перечня. 

Другой мой коллега решил сразу посадить на даче вековые деревья (дом и сын имелись). Логика его была проста: жизнь коротка. Половина уже прожита в СССР, на зарплату. И если начать с рассады, с прутиков, саженцев — не успеть сполна насладиться усадьбой. Другое дело крупномер. Чтоб оттянуться за все года. Ну и соседи ахнут. И что? Опять-таки хозяин-барин. Расторопная фирма уже готова была, только плати, посадить ему хоть баобабы. Однако коллега, человек исконно русской души, пожелал елей, сосен, берез, груш и яблонь. И через месяц жил в лесу. Был ли он счастлив? Недолго. Во-первых, душа закапризничала: «Понимаешь, выйду, притронусь к березе, а сердце даже не колыхнется. Чужие они, выдернули их откуда-то, сюда воткнули, год гарантии дали. Не то!» Во-вторых, половина засохла, едва гарантия истекла. Ушлые они, эти ребята, торгующие готовым счастьем (ну, или понтами под ключ), и претензий потом предъявить некому. 

Вот тут берет меня охота, так и зудит рассказать, что на свою дачу я вез крошечные росточки кедра, клена ложнозибольдова и багульника прямо из уссурийской тайги. Доехали, прижились, вытянулись. И каждую весну я с волнением смотрел, откроются ли почки, не вымерзла ли завязь, как он, вольнолюбивый кедр, в подмосковной-то почве? Но мой рассказ об этом (который как-то сам собою уже просочился на страницу) тоже ведь в известном смысле понты. С обратным знаком: вот, мол, какой я скромный, правильный — и на «жигулях» ездил, и ростки сажал (кучу денег сэкономил, кстати, а выросло все — оглянуться не успел, м-да), и на свадьбе стрелял разве что белыми пластиковыми пробками «Советского шампанского»... Так что с понтами все неоднозначно.

А восточным попутчикам, которые теперь из пальца стреляют, — респект. Совет да любовь. Не забудьте сад посадить.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции