17.03.2016

У Владимира Соловьева обсуждалось создание Общества русской словесности — событие, оказавшееся в топе новостей, ибо возглавил новую организацию патриарх Кирилл. Как объявил Предстоятель Русской православной церкви, первоочередной заботой Общества станет преподавание русского языка и литературы в средней школе.

Центральная Россия увидела наш эфир в 01.20. Не «Воскресный вечер...», а «Ночь на понедельник». Заходили мы в студию на Масленой, появились на экранах у москвичей уже Великим постом, и, быть может, поэтому как послевкусие остались тревожные мысли о судьбах разнообразных ток-шоу. Ну и отечественной словесности, само собой. Не по той лишь причине, что приглашенные к Соловьеву лингвисты упорно поминали ЕГЭ в среднем роде...

Как известно, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий одна у нас поддержка и опора — великий и могучий. Он же правдивый и свободный. Намеренно отказываюсь от кавычек, сознательно допускаю вольное цитирование. Беззапиночным воспроизведением хрестоматии есть кому блеснуть и без меня. Целые отряды токующих борцов за все хорошее против всего плохого мигрируют с канала на канал, твердят патриотические мантры и удивляются, почему ни мудростью своей, ни красноречием не способны развернуть ситуацию хотя бы на полградуса. Оглушительный треск стоит на всех кнопках, однако шумовой фон так и не становится смысловым. Если в спорах и рождается какая-нибудь истина, ее закапывают, даже не окрестив. «Слова, слова, слова», — как сетовал принц Датский, тоже крупный любитель поговорить.

Совершенно очевидно, что на нашу голову обрушился очередной кризис — кризис токования.

Ну, хорошо, — скажете вы, — а Общество русской словесности разве не для того собирается, чтобы разговаривать? И вообще, нет ли у нас перебора с плотностью общественных структур на душу населения?

С одной стороны, удар в точку. Активизация общественников свидетельствует о недоработках профессионалов. В данном случае — о недоработках хронических и злостных. Шутка ли: чтобы одолеть Минобрнауки, понадобился целый Патриарх Московский и всея Руси.

Проблема в том, что у так называемого профессионала, то есть человека, облеченного должностью и получающего зарплату, в руках рычаги. При помощи коих можно трансформировать реальность без лишнего шума. Любой вредоносный тихушник, допущенный к рычагам, молча и быстро одолеет самого патетичного общественника.

Тем более, хозяйство у Святейшего хлопотное, подчиненные — как у всех. Некий протоиерей уже исхитрился выступить против изучения в школах отдельных рассказов Чехова, Куприна и Бунина, вынудив патриархию к официальным оправданиям. Пусть несчастный никак не связан с Обществом русской словесности, кого это волнует, когда можно проораться: «РПЦ вводит цензуру в школах!»...

Но. И в этом «но» вся надежда. У профессиональных тихушников есть слабость — они никогда не выходят за границы корпоративного палисадника. Как дворники, поделившие участки: здесь метлой машет Алишер, там — Улугбек, а вон тот угол ни к кому не относится, зарастает мусором. Дворники не видят землю целиком, они видят участок. С большинством чиновников та же история. Этикет бюрократа, помноженный на «как бы чего не вышло», возведенный в степень «не моя забота», запрещает выглядывать за забор. Соответственно, нейтральные полосы между ведомствами, та самая живая жизнь, где люди смеются, плачут, задают вопросы, остается безнадзорной.

Нет ведомства, которое могло бы полюбопытствовать у производителей рекламы и телевизионных начальников, где они взяли уродливый глагол «шерь» («Трещи, шерь, катайся»). Или: как пришло в голову непотребное «Жарить — это мое!» — под взглядом поперхнувшегося мужа. Рогоносец-то сразу раскусил, что Нагиев не индейку имеет в виду...

О какой словесности мы беспокоимся, если член каждой российской семьи — телевизор — изъясняется на смеси англицизмов и блатного жаргона?

Собирать из фрагментов целостную картину можно только на общественном поле. И, боюсь, если уж патриарх обременил себя еще и тяжким крестом школьного образования, словесностью ограничиться не удастся. Внимания требует комплекс предметов — даже не гуманитарных, но мировоззренческих (поскольку многие из них гуманитарными не являются). Невозможно проигнорировать плачевные итоги Всероссийского географического диктанта. Трудно не поддержать тех, кто предлагает вернуть в школьную программу астрономию. Литература должна вызывать у ребенка трепет перед беспредельностью души человеческой. Астрономия — трепет перед неохватностью Вселенной. Два этих предмета выполняют одну задачу. Точнее, в данный момент НЕ выполняют.

Предыдущий министр образования призывал воспитывать не творцов, а «грамотных потребителей». Не сознавая при этом (или, напротив, отлично сознавая), что потребители не складываются в единый народ. Потребитель потребителю — волчара. При наилучшем, цивилизованном, раскладе — конкурент.

Затем выяснилось, что потреблять вот-вот станет нечего — и педагогическую поэму слегка перерифмовали. В нынешних школьных программах с их так называемой вариативностью заложено взращивание функций. Отдельных частей механизма. Это — винтик, это — шпунтик. Винтику не нужна литература, шпунтику — математика. Забывается только, что у винтиков и шпунтиков по-прежнему свободная воля. И сужением горизонтов вы ее не ограничите. Не захочет быть винтиком — станет детонационной шашкой либо запалом. Поскольку преимуществ созидания перед разрушением ему никто не объяснил.

Есть, впрочем, серьезный шанс, что очень скоро понадобится человек сложный, человек во всем его многообразии. И понадобится он не политике, не идеологии. Любая идеология готова (даже рада) удовольствоваться человеком простым. Это относится к патриотам, многие из которых, упоенно токуя, всегда предпочтут смелой мысли готовую цитату. В неменьшей, а то и в большей степени это относится к либералам: на днях на заседании Совета по культуре и искусству при президенте РФ Александр Сокуров призывал всех собравшихся подписать петицию на имя главы государства с призывом освободить Олега Сенцова. Приводя «железный» аргумент: «Не важно, прав Сенцов или нет, давайте не будем разбираться. Просто он режиссер и не должен сидеть в тюрьме». Согласитесь, что индивиду с такой логикой сложные сограждане ни к чему. Ему выгодны примитивные.

Сложный человек понадобится экономике. Нация формируется общностью интересов и ценностей. Интересы включают благополучие и безопасность: это наука, промышленность, сельское хозяйство, финансы, оборона. Ценности — то, чем мы аукаемся. Что взяли у родителей и хотим передать детям. Естественная, духовно насыщенная, душевно комфортная среда, пространство для узнавания и взаимопонимания.

Тут нет ни базиса, ни надстройки: интересы и ценности неделимы. Удовлетворить первые можно только в присутствии вторых. Школьную программу просто придется менять — вместе с программой всей нашей жизни. Развитость, глубина, образованность снова станут почетными и престижными. Иначе — хоть горло сорвите, составляя списки обязательной литературы, ребенок (за редким исключением) читать не будет. Поскольку не имеет никаких оснований верить, будто читавший и знающий — круче. «Смотри, чего добиваются в жизни начитанные люди». Да ничего они, как правило, не добиваются.

Не надо преувеличивать качество преподавания русского языка и литературы в советской школе. Стенгазетовский жанр «Из школьных сочинений»: «Герасим и Муму быстро нашли общий язык», «Кутузов мечтал хоть одним глазком взглянуть на Париж», «Тварь я ходячая или право имею?» не в последние двадцать лет придуман. Деление авторов на прогрессивных и реакционных, классики, приколоченные гвоздями — и над классной доской, и в детском сознании, — все это тягу к чтению, скорее, отбивало. Однако сохранялась в России традиция читающих семей, их было много, и мы, кому посчастливилось в таких семьях родиться, измеряли свой рост полками книжного шкафа. Лучшей шкалы и придумать нельзя. Сегодня у тебя глаза на уровне Гоголя и Некрасова, через год — Гончарова и Лермонтова, спустя два — Чехова и Есенина; наконец, поднимаешься до Толстого и Достоевского — а дальше расти некуда. Про Пушкина не говорю — его томик в хороших семьях клали в колыбель.

Попробуй положи сегодня — если не являешься наследником фамильной библиотеки. В наших магазинах невозможно купить классику в приличном издании за сколько-нибудь приемлемую сумму. Хотите вернуть интерес к чтению? Для начала обеспечьте народ книгами. Кстати, обязуюсь поднять этот вопрос на ближайшем заседании Общества русской словесности.

«Нейтральной и благожелательной» назвал патриарх площадку Общества. Памятуя о его практически бесконфликтной истории, но главное — задавая крайне разумный вектор на будущее. Не надо спорить: Рубцов или Бродский, Шукшин или Солженицын. Почему «или»? И! Дайте юному человеку вместо «классиков» мятущихся, страстных, живых людей. Пушкин на разных этапах своей недолгой жизни — это разный Пушкин. Толстой в расцвете и на закате — фактически два Толстых. Достоевский до декабря 1849-го и после — сам себя не узнавал. 

Школьная программа по литературе (как и по истории) должна рассказывать о личностях, желавших блага своему Отечеству. Просто благо они понимали сначала так, затем — в процессе становления — несколько иначе. Добро, правда и красота — вот чему следует обучать на уроках словесности. В конце концов, не суть важно, что человек прочел. Важно — каким он стал, закрыв книгу.