19.11.2015

Выставку «Романтический реализм. Советская живопись 1925–1945 годов» на минус втором этаже столичного «Манежа» планировали закрыть 22 ноября. Однако «в связи с наплывом посетителей» решено продлить ее еще на двенадцать дней. Парадоксальным образом несколько скромных залов и всего лишь восемь десятков экспонатов догнали и перегнали по резонансу масштабную экспозицию «Православная Русь. 1914–1945 гг. От великих потрясений к Великой Победе», разместившуюся выше.

Нельзя сказать, впрочем, что у «Романтического реализма» много поклонников. Выставку преимущественно ругают. Одни — за потакание «совковым» вкусам и мифологизацию «проклятого прошлого», другие — за фиги в кармане, выглядывающие из каждой аннотации. Читать в какой-то момент становится интереснее, чем смотреть. Потому как — чего ждать от Пименова, Лактионова и Дейнеки, мы себе представляем. А вот на что способны специалисты «Росизо» вкупе с создателем театра «Практика» и членом попечительского совета института «Стрелка», выяснилось впервые.

Хотите краткий цитатничек?

«С высоты наших знаний об этом времени, невозможно представить себе, чтобы Иосиф Виссарионович кому-то был другом...»
«Хотя под картиной стоит зловещая дата 1937...»
«Насаждение идеи единого всеобщего счастья — важная пропагандистская задача...»
«Советская идеология довлела и за Кавказским хребтом, и в песках Средней Азии...»
(Высота знаний у автора, конечно, зашкаливает, но значение слова «довлеть» хорошо бы выяснить — откройте толковый словарь, там все очень доступно написано.)

Ряд пассажей взыскуют если не диагноза врача-клинициста, то уж точно — заключения психотерапевта.

«В одиночестве простой советский человек может чувствовать себя полноценным, пожалуй, только во сне...»
«Территория счастья — всюду, где есть солнце, простор, тишина. И недремлющее око справедливой власти...»
«Эскизы, предназначенные членам худсовета, выполнены так, будто в любой момент их может затребовать Верховный Зодчий...»

А вот диагноз пострашнее:
«Из частных воспоминаний живых людей советская идеология лепила образ «народа-победителя» и «народа-страстотерпца», гордящегося не столько отвоеванным миром, сколько стигматами и размахом пережитых лишений...»

Бог весть, в каких закоулках подсознания проступили вдруг католические стигматы. Удивительнее другое: оказывается, сегодня прямо под стенами Кремля можно заключить народ-победитель в кавычки и при этом считать проект успешным.

В языке креативного класса для подобного состояния имеется термин — когнитивный диссонанс. Народ формулирует проще: нашим, вашим, давай спляшем. Пляски развернуты повсеместно, не «Росизо» открыло этот бал. Мы дискутируем, надо ли похоронить вождя мирового пролетариата, и зазываем туристов в реконструированные Горки Ленинские. Вроде бы хотим переименовать «Войковскую», однако выносим вопрос на общественное обсуждение, и москвичи предсказуемо голосуют против: в нынешней жизни и без того мало стабильности. Сначала формируем художественную выставку по сугубо идеологическому признаку — ибо откровенная мазня нарочно соединена здесь с работами классиков, а потом «опускаем» и профанов, и гениев с высоты нашей якобы сакральной осведомленности.

Все чаще думаю: не ошиблись ли мы, объявив главным козырем современной России историческое знание? Изучать историю важно, но в тысячу раз важнее ее творить. Нация не сплачивается учебником — даже единым и выверенным до последней запятой (тем паче, что трактовку отдельно взятых преподавателей, как и выставочных кураторов, не удастся унифицировать никогда). Она сплачивается общими деяниями, претендующими на звание исторических. Дать людям «правильную» историю значительно легче, чем предложить им новые масштабные задачи. Более того, государство всякий раз приходило к деградации и распаду, когда граждане становились только школярами в классе Истории, перестав быть пахарями на ее нивах.

Мы любим вспоминать пушкинское: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие». Менее известно его же: «Люди никогда не довольны настоящим и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения». Безмерный интерес к истории не менее опасен, чем полное историческое невежество. Что вы скажете о человеке, который живет исключительно воспоминаниями: мол, раньше и трава была зеленее, и воздух чище, и все меня уважали, и рекорды я ставил, и ценные подарки получал... Очевидно: у бедняги все позади, он безнадежно стар или не шибко удачлив. Зачем такой имидж целой стране?

Живая историческая память недолгосрочна. Пока она, к счастью, распространяется на Великую Отечественную, и дай нам Бог не сократить эту обратную перспективу как можно дольше. А вот «запустить» искреннюю душевную боль по поводу более ранних событий вряд ли удастся. Пробовать можно, но потеряем время. Это показало столетие Первой мировой, это доказывает растянувшийся на годы сюжет с идентификацией царских останков. Все исторически грамотно, разумно, справедливо, однако сердца народного не задевает. Никто не посмеет сказать, будто сердце это черство и холодно, просто ему не прикажешь. Да и отдано оно уже — героям более близкого времени, той истории, у которой есть пока живые свидетели, и дети этих свидетелей, и фотографии в семейных архивах, и непросыхающие слезы в каждом доме 9 Мая...

«Надо вернуться к корням!» — зазвучали призывы лет десять назад, и люди трезвомыслящие радостно согласились. «Главное — возвращение к корням», — твердят по сию пору, и это начинает тревожить. Корни не могут быть самоцелью. Здоровая корневая система нужна ради крепкого ствола, раскидистой кроны, благоуханных цветов и созревающих в итоге плодов. Почему мы не говорим о плодах? Почему упорно обращаем взгляд не кверху, а в землю?

Большинство так называемых «культовых» советских фильмов, по-прежнему любимых народом песен фиксировали жизнь здесь и сейчас. От заводской проходной до человека в космосе, от хоккейной баталии до умиротворенности дачных вечеров. Иначе ухаживают ребята за девчонками, иначе женятся, путешествуют, празднуют, скорбят, трудятся и служат Родине — перемены (реальные или желаемые) обязаны отражаться в литературе, на экране, на сцене.

Шедевры зачастую являлись из абсолютного «сора»: жилищный вопрос, типовая архитектура, бытовое пьянство, излишества всякие нехорошие... Забытые старики, участившиеся разводы, рано взрослеющие дети — искусство старательно обрабатывало социальную почву. И историческую тоже — разумеется. Однако «тоже», а не «только». Человек, который в меняющихся обстоятельствах пытается не растерять человеческое, — вот главный герой. А происходит это вчера, сегодня или завтра, особого значения не имеет.

В конце концов, и мускулистые бегуны Дейнеки, и пацан в синей кепочке, читающий письмо с фронта у Лактионова, и пластовские колхозницы в розвальнях, и пионеры Кончаловского — горячие, родные, «тутошние». В них не былое чтили, но узнавали себя. Или своего соседа. Или — собственную мечту. Нам нужны не бесплодные разобщающие споры о Романовых, Керенском, Сталине, Хрущеве et cetera, а обаятельные художественные образы, полные жизни герои, с которыми чувствуешь себя заодно. 

Аннотации к «Романтическому реализму» лишний раз обостряют неприятный вопрос: наплевать в чужой колодец ребята горазды. А выкопать новый — слабо? Да так, чтобы водичка в нем была чистая, вкусная, людям испить захотелось?..

Какая неудержимая сила постоянно опрокидывает нас в советское прошлое? И мы валимся назад, кто — с наслаждением (ведь знаешь, что нелепо, смешно, безрассудно, безумно, но — волшебно), кто — с возмущенными воплями. Какой магнит утягивает нас, будто Электроника в клетчатый чемоданчик? Очень простой — наличие идеала. Жизнь без идеала — как путь без цели: сначала смена впечатлений, потом уже только усталость и безнадега. Спокоен и счастлив не тот народ, который наиболее сыт, а тот, который нашел свой идеал и пытается ему соответствовать. Цель может маячить сколь угодно далеко, однако ты знаешь, что она есть, и путь преодолевается гораздо веселее.

Помните, у всезнаек из «Рос­изо»: «Насаждение идеи единого всеобщего счастья — важная пропагандистская задача». Важная задача культуры — я бы сказала. А в остальном не вызывает возражений.