16.07.2015

Милая девушка улыбается сквозь слезы. Молодой человек, утешая, прижимает ее к плечу. «До свиданья, Москва, до свиданья...» в теплой августовской ночи. Связка шаров, словно бы уносящая надувного Мишку — не на Воробьевы горы, в Историю.

Это — картинка навсегда. 35 лет прошло с XXII Олимпийских игр, и полвека минует, и век — более того, чем дальше, тем вернее — люди будут вспоминать високосный 1980-й именно таким. Восторженные глаза. Мокрые щеки. Разлитая в воздухе нежность. Многотысячный соборный порыв — в небо.

Такова сила художественного образа. Есть образ — есть эпоха. Не позаботились драпировать к лицу и со вкусом — время, тщедушное в своей наготе, выглядит нелепо и забывается, будто его и не было.

Очки, голы, секунды, «ты на целый миг быстрее всех» — экстаз недолгий. Прежние рекорды вскоре сотрут, чтобы записать поверх новые. Стадионы, инфраструктура — все это остается на десятилетия, а потом дряхлеет, реконструируется либо сносится (наследие Олимпиады-80 вообще пережило позор барахолок). Зато образ времени — категория нетленная. Память сердца не истребляется ржавчиной, не подкапывается ворами. А формируют эту память художественные таланты.

К московской Олимпиаде творцов привлекли в великом множестве. Не все были гениальны, подобно Пахмутовой и Тухманову, но у каждого существовал тот зазор между порученной работой и итоговым вознаграждением, откуда произрастают самые вдохновенные идеи, самые красивые решения. Произрастают не ради цацек и премий, а просто из удовольствия быть рожденными.

Возможно, Олимпиада-80 — финишный рывок, последний триумф советского менеджмента. В том числе культурного. Ведь что такое, в сущности, руководить культурой страны? Угадать и поддержать талант — раз. Лаской и убеждением привлечь его к реализации задач государственного масштаба — два. Обеспечьте это и больше ничего не потребуется.

Талант легко берет высоты, недоступные для пропагандистов. Он прививает человеку вакцину лояльности. Да шут с ней, с лояльностью — прочь новомодные заимствования — он гарантирует пожизненную верность человека Родине. Восьмиметровый Мишка до сих пор машет из моего детства прорезиненной лапой, и мне наплевать — нравится кому-то или нет страна, где нас вырастили и твердо научили различать добро и зло. Моя любовь не ржавеет.

Ну, давайте, попробуйте напугать меня 1980-м. Ах, в СССР опять начали глушить западные радиостанции!.. Сегодня мы понимаем, сколько в этом было «сермяги». Ай-ай-ай, покидает страну Войнович!.. Не то горе, что покинул, а то, что вернулся. Сахарова лишают наград и высылают в Горький... Прискорбно, но разве академик — единственный, кто испорчен женским вопросом? Вручает себе Ленинскую премию в области литературы тяжелобольной, уставший Леонид Ильич... Да его бы пожалеть — как любовно жалеют на Кубе Фиделя, как всякий нормальный человек щадит родных стариков — увы, ресурсы в душевных закромах потихоньку иссякали.

1980-й — год, когда в Польше сгустилась «Солидарность», Горбачев стал членом Политбюро... Под зеленой травкой уже подрагивала трясина, страна висела на волоске. Точнее — на гирлянде разноцветных шариков. Их подъемной тяги хватило, чтобы мы продержались еще несколько лет. Кстати, плохой киноартист Рейган вылез со своей «империей зла» только в 1983-м. Олимпийское звонкое эхо должно было окончательно погаснуть, прежде чем американцы совладали с медвежьей болезнью и снова начали обзываться.

Недаром сетевые болтуны распустили про олимпийского Мишку столько диких домыслов, столько порочащих слухов — так злословят лишь про само воплощение чистоты. Помимо закона о «праве на забвение», подписанного президентом, следовало бы принять закон об охране чести и достоинства национальных символов. В том числе от интернет-клеветы.

А как вопиюще неумны попытки сложить контрастную картину мира из ликования Олимпиады и похорон Высоцкого! В действительности, перед нами события противоположных знаков, но одного порядка. Лето 80-го подводило черту. Это был пик прощания — с очень разным, но живым, уникальным, искренним — чему в завтрашнем дне места не бронировалось. Все, кого мир потерял в 1980-м — будь то Дассен, Леннон, Родари, Сартр, Алексей Косыгин и даже Аркадий Северный, — закрывали эпоху имени себя. Мишка улетел и не обещал вернуться.

Сама судьба отменила Пахмутовой и Добронравову первоначальный заказ на песню «До свидания, Москва, здравствуй, Лос-Анджелес». Не до Лос-Анджелеса тогда было. Господь послал нам шанс помахать рукой целой жизни. До свиданья, страна, до свиданья... — вот как слышится теперь этот текст.

Будем песню беречь — поскольку новых с тех пор не придумано. Но пора бы уже проявить заботу о том, в каких образах запечатлеется наше время. Не материальных — художественных. Кому интересны сегодня полные магазины, распахнутые кафе и импортная жратва Москвы-80? Вон они — рестораны на каждом шагу; в любом сельпо — деликатесы, которые поразили бы гостей столичной Олимпиады, а образа счастья нет. Поскольку счастье — это не пепси в одноразовом стаканчике. Это — чтобы на земле прибавилось тепла и радости прибавилось.

Мыслить исторически — значит хотя бы иногда всем народом устремляться ввысь. И Мишка из доброй памяти 1980-го — не последний, у кого можно поучиться высокому полету.