«Черный квадрат» или черная дыра?

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА, обозреватель «Культуры»

09.06.2015

21 июня «Черному квадрату» Казимира Малевича исполняется сто лет. Считается, что именно в этот день художник-самоучка, трижды безуспешно пытавшийся поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, закончил работать над будущей эмблемой современного искусства. Юбилей, скорее всего, отметят без помпы, но и не обойдут молчанием. Например, «Третьяковка», где хранятся два варианта полотна — оригинал, показанный на известной выставке «0,10» в декабре 1915-го, и авторское повторение 1929 года, уже посвятила Малевичу недавно прошедшую «Ночь в музее». А также анонсировала летний фестиваль и экспозицию графики, намеченную на начало 2016 года.

Скандалы вокруг «Квадрата» не смолкают с того момента, как его впервые предъявили публике. Шок вызвало размещение картины — в красном углу, где традиционно висят иконы. Содержание, впрочем, тоже оставило немало вопросов. Черный квадрат на белом фоне: что может быть примитивней? Наиболее распространенный аргумент — мол, это сможет нарисовать даже ребенок — сторонники Малевича поспешили заклеймить как вульгарный. Более того, некоторые критики считают создание «Квадрата» переворотом, сравнимым с появлением шедевров Джотто. И подобные утверждения множатся день ото дня.

Малевич и сам любил поиграть словами, разъясняя свои художественные идеи. В этом плане он предвосхитил искусство XX века, которое невозможно представить без пухлых каталогов и пространных речей искусствоведов, взявшихся просветить дремучую публику. Главной целью Казимир Северинович считал уход от предметности — многовекового проклятия художника — в область чистого цвета. Никаких портретов и натюрмортов: по мнению художника, «изображение природы в художественной рамке» — все равно, что «мертвец, украшенный живыми цветами». Даже кубисты, игравшие осколками вещей и тел, казались для него недостаточно радикальными. План был дерзок: еще до создания «Квадрата» Малевич вместе с Михаилом Матюшиным и Алексеем Крученых работал над оперой «Победа над Солнцем». Название выбрано не случайно: дневное светило ассоциируется с аполлоническим началом — с созиданием, а значит, с культурой, которая противостоит дикому хаосу природы. Отрицание Солнца, предметности, а также разума, провозглашенные Малевичем, нашли много последователей среди философов XX века.

Сегодня можно смело утверждать: эти интеллектуальные поиски не увенчались особым успехом. Более того, оказались утопией, мечтой. А вот становлению современного искусства Малевич действительно поспособствовал. Точнее, помог развитию арт-рынка, где кубисты и абстракционисты стоят дороже старых мастеров, а ценность произведения определяется не эстетическими свойствами, но исключительно уплаченной суммой. Дорого — значит, хорошо. Например, в мае на открытых торгах Сhristie’s был установлен очередной мировой рекорд: «Алжирские женщины» Пабло Пикассо ушли с молотка за 179 млн. долларов. Профессор Гарварда Дональд Томпсон, автор книги «Как продать за $12 миллионов чучело акулы», объясняет подобные парадоксы тем, что Рембрандт и Веласкес в продаже появляются редко: лучшие картины давно в музеях, а новых шедевров нет. Рынку же, который с каждым годом надувается как мыльный пузырь, необходимо бесперебойное «топливо», товар, картины на продажу. В итоге главным «поставщиком» стало современное искусство, большая часть которого, как честно пишет Томпсон, никому не нравится. Зато у него есть неоспоримое преимущество: этот источник еще долго не иссякнет.

В общем, «Черный квадрат» Малевича был лишь первой ласточкой. Точнее, исключительно дерзкой попыткой перечеркнуть многовековую историю живописи и заставить искусство играть по новым правилам. Его картины — как весь мейнстрим XX века, будь то работы Роя Лихтенштейна или Марка Ротко — требуют концептуального, а не эмоционального восприятия. Именно Казимир Малевич вывел изобразительное искусство за рамки эстетики — факт, ставший большой трагедией для многих зрителей. А также — причиной постоянно возникающей путаницы: люди приходят в музей посмотреть на Микеланджело, а им, грубо говоря, подсовывают инсталляцию из таблеток Дэмиена Херста — успешного творца нового времени. Возможно, лучше бы подобрать для contemporary art другое название, никак не связанное с искусством. Однако нынешний арт-рынок — маркетинг чистой воды. И современные художники прекрасно понимают: прикрываться многовековой историей куда выгоднее, чем начинать с нуля.

Спрашивается — что ж тогда празднуем? Конец прекрасной эпохи? Исчезновение традиционных живописи, графики, скульптуры, сгинувших в черной дыре актуального искусства? Крушение надежд на то, что когда-нибудь появятся новые Рафаэли и Тицианы? Неужели, все, что нам осталось — это херстовские коровы в формальдегиде и бессвязный лай Олега Кулика?

Хочется верить, что нет. Ведь желание получать эстетическое удовольствие неистребимо. Ни один фотоаппарат не сможет заменить воображаемые миры, рожденные в голове художника и перенесенные на холст. Как ни одна инсталляция — любой из портретов Серебряковой, всегда что-то рассказывающий о жизни и бессмертии. Без ловких манипуляций вроде пространных подписей в каталогах.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции