Светлана НАБОРЩИКОВА

28.01.2015

К 175-летию со дня рождения Петра Ильича Чайковского Большой симфонический оркестр, носящий имя композитора, подготовил фестиваль «Час, день, вечность...» Художественный руководитель оркестра, народный артист СССР Владимир Федосеев рассказал «Культуре» о том, как открыть слушателю нового Чайковского.

культура: У вашего фестиваля есть подзаголовок «Чайковский — известный и неизвестный». 
Федосеев: Да, меня спрашивают, что значит «неизвестный». Остался ли еще такой? Остался. «Ундина» — опера совсем неизвестная, будем исполнять ее в этом сезоне. Но имеется и другой смысл у названия. Есть очень известный Чайковский, но он должен стать неизвестным, восприниматься абсолютно по-новому. Время привнесло множество разных традиций в интерпретацию его произведений и не все традиции хороши, поэтому нужно очистить эту музыку, привести ее к нормам Чайковского. Взять хотя бы Первый фортепианный концерт — мы его исполнили в оригинальной версии, как сам композитор играл. 

культура: А как не надо исполнять Чайковского?
Федосеев: Есть разные исполнительские традиции, разные традиции восприятия. Японцы, например, воспринимают Чайковского как своего родного композитора. Если им предлагаешь какого-то другого автора, отказываются, хотят только Чайковского, он для них — бог. В апреле едем в Японию, естественно, будем играть Петра Ильича. 

Чайковский на Западе склоняется в сторону сентиментальности — к сожалению большому, потому что Чайковский абсолютно не сентиментальный композитор. У него открытая, откровенная мелодика, он очень прост в своем выражении. Но простота — это не простоватость, ее труднее почувствовать, поэтому Чайковский на Западе иногда интерпретируется совсем не по-русски.  

А вот русские музыканты свободно интерпретируют, например, и Бетховена, и другую немецкую музыку, совершенно ее не искажая. Это наша национальная черта. Поэтому, когда Глинка писал  испанскую музыку, испанцы говорили, что это их композитор. Такое проникновение в суть другого народа, его культуру у нас существует давным-давно.

культура: В «Ла Скала» Вы недавно дирижировали «Щелкунчиком» — постановкой, которую Начо Дуато перенес из Михайловского театра. Притом, что Вы не очень любите  современные прочтения классики. 
Федосеев: А знаете, модерна там практически не было. Все осталось в классическом поле. Хореограф — очень симпатичный человек — ничего не испортил, сохранил, так сказать, и авторство балета, и музыку. Я весь процесс видел и могу сказать, что он действовал очень аккуратно. В «Ла Скала» публика особенная — может «забукать» исполнителей, или прогнать со сцены, или даже спектакль остановить. Ничего подобного не случилось — полный восторг от начала и до конца. Конечно, я был очень горд за нашего Петра Ильича, который прозвучал в «Ла Скала» с таким успехом. Тем более, что он любил этот балет. Сделал сюиту из восьми частей, назвал ее «Рождественская елка», сам дирижировал, представлял на концертах — в одном вечере с оперой «Иоланта». В октябре мне предстоит повторить этот замысел. Сейчас подбираю певцов для оперы, а «Рождественскую елку» уже сыграл в концерте. 

культура: Вы не раз говорили, что считаете Чайковского выразителем русской души. О ком еще из наших композиторов можно так сказать?
Федосеев: О Рахманинове, конечно. Это выражение абсолютно русского характера, его боли, страданий, надежд. Он все это воплотил в своей музыке, особенно в последних сочинениях. Бородин, Мусоргский — тоже очень русские композиторы, но они выразили историю нашего народа, а Рахманинов — именно душу. 

культура: Что думаете о Георгии Свиридове? Столетие со дня его рождения будет отмечаться в этом году.
Федосеев: Свиридов — наш современный Мусоргский, Бородин, Рахманинов, Чайковский. Он вобрал в себя их всех. Это последний композитор на нашей земле. После него других уже не видно, к сожалению. В декабре мы организуем фестиваль Свиридова.

культура: За пределами России Свиридова мало знают.
Федосеев: Да и в России, я бы сказал, его стали хуже знать, потому что мало исполняют. Единственный оркестр, который играет его музыку, — наш. Конечно, он мало писал для симфонического оркестра, но то, что сделал, — гениально. Когда мы включаем Свиридова в зарубежные программы, публика после концерта становится в очередь с вопросами: а что это за композитор, что еще из его музыки можно послушать? 

Свиридов много создал для голоса — любил работать с певцами, воспитывал их. Когда я присутствовал на его уроках с Образцовой, у меня дрожали руки от счастья. И как он говорил о той же Образцовой... «Один певец имеет голову и ум, а вот Образцова поет печенкой», — такое выражение у него было. 

культура: Есть мнение, что эпоха композиторов закончилась — современной жизнью эта профессия не востребована.
Федосеев: В истории бывают провалы, и в 1990-х мы упустили целое поколение, но сейчас я надеюсь на молодых, совсем молодых, тех, кому сегодня 10–12 лет. Они должны поднять высоко нашу культуру, в том числе и композиторскую. Чайковские не могут рождаться часто, после них идет провал, затишье, потом новый взлет. Это процесс нормальный, естественный. Главное — уделять культуре больше внимания, потому что страна наша великая, и культура всегда была великой. 

культура: В 2015-м Вы планировали большой тур по городам России с концертами песен военных лет — в честь 70-летия Победы. В 2013-м такой концерт прошел в Минске, успех был огромный.
Федосеев: У нас есть программа, солисты, в том числе белорусский баритон Илья Сильчуков, который прекрасно показал себя на «Большой опере», и замечательная певица из Петербурга Олеся Петрова. 5 мая будет концерт в Санкт-Петербурге, затем выступим в Москве на ВДНХ 9 мая. 

Да, была идея сделать тур по российским университетским городам,  но пока нам никто финансово не помог, а самостоятельно трудно это осуществить, хотя идея прекрасная. Был план в Берлине выступить 6 мая с этой программой. Ситуация в Европе, понятно, сейчас не в нашу пользу. Прислали нам пожелание, что лучше сыграть Шостаковича и Чайковского.

культура: Есть ли военные песни, которые Вы напеваете?
Федосеев: Конечно. «Темная ночь», «В землянке», «На солнечной поляночке»... Все песни помню, единственное — слова могу  подзабыть, но мотивы всегда на слуху. 

культура: Сложный вопрос для человека, войну пережившего, но какое влияние на Вашу жизнь она оказала?
Федосеев: Война привела меня к мысли: я должен стать музыкантом и отобразить все, что пережил, все, что видел, — я всю блокаду прожил с родителями в Ленинграде. Из дома почти не выходил — опасно было, и музыку начал познавать через тарелку  репродуктора. Звучала в основном классика. С утра до вечера играли прекрасную музыку, и она меня зацепила очень сильно. Поэтому военные песни — это возврат к тем событиям — и страшным, и победным. 

культура: Помню, в Минске, на репетиции Вы просили солистов петь проще.
Федосеев: Конечно, нужно лишить их оперного пафоса — чтобы пели не как в опере, а как драматические актеры поют, подчас они делают это очень здорово. 

культура: Молодые исполнители чувствуют эти песни?
Федосеев: Да, и чувствуют, и понимают. Тут гены, наверное, сказываются, да и качество музыки имеет значение — это ведь не то, что трудно повторить. Естественная мелодика, она легко запоминается. Военные песни особенные — написаны душой, кровью, сейчас таких просто нет. 

культура: Сорок лет руководить оркестром — каково это?
Федосеев: Сложно. Сам удивляюсь, как я эти годы существую. Но считается, что лучшие оркестры — те, которые долго находятся под одним началом. Мравинский 40 лет руководил, Караян — 30. Думаю, наш оркестр в России — один из самых достойных. С чем бы я его сравнил? С семьей (у нас, кстати, семейных пар довольно много). Или с детским садом — взрослым таким: возраст музыкантов — от 20 до 80. Соединить их в одну линию, сделать так, чтобы они в унисон дышали, понимали единую задачу — исполнительскую, интерпретационную — очень трудный процесс. Легче быть просто дирижером, который приходит на пять дней — продирижировал и уехал, и нет ему дела, кто чем живет.

культура: В чем видите уникальность вашего оркестра?
Федосеев: В звуке. Для меня главное — звук, выражающий человеческую душу. Подобный человеческому голосу, потому что голос — лучший инструмент в мире. И каждый день я работаю именно над этим — технически все музыканты обучены в консерватории. Глубокое, теплое, красивое звучание — вот это самое сложное. Трудно его достичь. Еще труднее — удержать. 

культура: И надо бы оркестр вовремя поддержать. Но в 2015-м году вам уменьшили финансирование.
Федосеев: Да, это, конечно, плохо — и материально, и психологически. Но надо переждать, терпения набраться. У меня нет уныния, верю, что музыка спасет мир. Как Гоголь сказал — что бы было с нами, если бы музыка нас оставила? Конечно, нынешнее время не благоприятствует культурным свершениям, но, думаю, мир поймет, что нельзя жить без музыки, без культуры, без духовности. Народ без духовности вымирает.

культура: Но мы сейчас не в этом состоянии? Не вымираем?
Федосеев: Нет, нет, нет. У нас есть заряд бодрости. Вера, надежда и любовь — у нас все есть.

культура: Тяжелое время во всех отношениях. Хватит этого заряда?
Федосеев: Хватит. Народ у нас терпеливый. Надо этот момент пережить, не отчаиваться.