Денис БОЧАРОВ

19.05.2023

Собеседник «Культуры» — блистательный музыкант, корифей саксофона, народный артист РФ Игорь Бутман.

— Недавно в Большом зале Московской государственной консерватории состоялся ставший за последние годы уже традиционным концерт, посвященный Международному дню джаза. Вы выступили главным организатором и основным творческим мотором мероприятия. Что для вас означает этот праздник?

— Это не только праздник для каждого джазового музыканта и поклонника джаза, возможно, вообще один из лучших дней в календаре, но и некое символическое чествование того вида искусства, которым мы занимаемся. Для нас, джазменов, очень важно и ценно, что этому жанру профессионально обучают, его постоянно исполняют на самых разных площадках по всей стране.

У него несметная армия поклонников, причем не только в России: джаз звучит и в таких, казалось бы, экзотических для этого музыкального направления странах, как Индонезия, Таиланд, в других азиатских государствах. Что очень важно для популяризации жанра.

Каждый раз, выступая на таких знаковых мероприятиях, мы видим, что джаз нужен не только исполнителям, но и всем поклонникам хорошей музыки. Убеждаемся в том, что жанр не является неким суженным географическим понятием — он давно получил всемирное распространение и признание.

— Год джаза в России идет полным ходом, можно даже скаламбурить что-то вроде «джаз свингует по стране». Каким образом он «свингует», какие знаковые события проходят, какие еще предстоит провести в рамках этого масштабного действа?

— Проводится масса концертов и фестивалей при поддержке Президентского фонда культурных инициатив и при помощи Фонда культуры. Открываются академии джаза — в частности, совсем недавно в Новокузнецке появилась Академия джаза Кузбасса при поддержке губернатора и губернаторского джаз-клуба «Геликон». В Москве подобная академия, которой я имею честь руководить, существует уже пять лет, а недавно такое же учебное заведение открылось и в Санкт-Петербурге...

Активно выступают по всей стране музыканты, имеющие к джазу самое непосредственное отношение. Лариса Долина, например, помимо сугубо артистической деятельности, с успехом руководит вокальной академией, которая основана на джазовом вокале, на импровизационности.

Телевидение, слава Богу, тоже не забывает уделять заметное внимание джазовым программам, не говоря уже об онлайн-порталах. Так что ведется большая работа в этом направлении, музыкальная жизнь бурлит. Джаз постоянно на виду, и особенно отрадно то, что отечественный джаз — очень высокого качества. Этому направлению преданны многие талантливые и в хорошем смысле амбициозные молодые исполнители.

— Однако джаз — все же элитарное искусство, в отличие, скажем, от рока или эстрады. Чем привлекателен джаз для массового слушателя?

— Давайте отталкиваться от истории и вспомним, что до тех пор, пока джаз не стал более сложным, он был именно массовым. Все танцевали под джазовые композиции — в России, Америке, Англии, Франции. Поэтому мы должны понимать, что эта культура осталась и развлекательная «фишка» джаза никуда не делась. Функцию джаза как части популярной музыки негоже ставить под сомнение.

Просто со временем джаз стал более разнообразен, а значит, сложен. Следовательно, для правильного восприятия этой формы искусства начал требоваться некий более искушенный слушательский опыт. Возникла необходимость обогащаться новыми знаниями.

Но я бы не стал говорить, что джаз элитарен, скорее он бесконечно разнообразен. Порой мы слушаем музыку и даже не отдаем себе отчета в том, что это джаз. В нем обилие тонких граней, именно этим он интересен и уникален...

Музыканта привлекает в джазе возможность обнаружить в себе, если можно так выразиться, неизвестное известное. То есть джаз позволяет исполнителю открыть в недрах собственных души и сознания неизведанные потоки фантазии, которые могут отобразиться в выступлении. Между артистом и зрителем возникает волшебная химия: ты ожидаешь чуда от собственной игры, а слушатель в свою очередь ждет его от тебя.

Джаз непредсказуем: если, скажем, на одном выступлении ударник исполнит определенный эпизод, сделав акцент на малом барабане, то на следующем концерте он в этом же месте сыграет его при помощи тарелки. А может и вовсе не сыграть. Вся хитрость и прелесть момента в том, что ни зритель, ни сам артист этого до определенной секунды не знают. Все уверены, что будет сюрприз, восторг, но почему именно это произойдет — никто сказать не может.

В этом и состоит основное отличие джазовой музыки от, скажем, симфонической. Если ты присутствуешь на концерте классики, то знаешь, что именно в этом месте будет тот самый фантастический пассаж, здесь будут гармонические и мелодические ходы, сыгранные доселе уже миллион раз, — это потрясающе, и именно это доставляет истинное удовольствие. Но это удовольствие — ожидаемое.

А в джазе ни в чем нельзя быть уверенным наперед — магия происходит здесь и сейчас. Поскольку двух одинаковых джазовых концертов не бывает. Нельзя, например, выйти на сцену и объявить: «Соло Чарли Паркера. Исполняет Игорь Бутман». Конечно, это соло можно «снять» с какой-нибудь канонической аудиозаписи и раз за разом повторять, но это будет неинтересно. Джаз, повторюсь, должен постоянно удивлять — как музыкантов, так и поклонников.

— Когда мы говорим о классическом джазе, то подразумеваем прежде всего нью-орлеанскую школу: в этом крупнейшем городе южного штата Луизиана джаз, как принято считать, в первой половине XIX века и зародился. Чуть более ста лет назад эта музыка возникла и у нас. В чем, на ваш взгляд, состоит особенность отечественного джаза?

— Надо прежде всего учитывать, что российская музыкальная школа, с ее богатейшей консерваторской историей, подарила нашему композиторскому и исполнительскому искусству соответствующих мастеров. Неудивительно, что на первых порах в джаз мало кто шел. Те, кто все-таки обращал внимание на джаз, были людьми с консерваторским образованием — со знанием классической теории музыки, гармонического построения композиции и так далее.

Но именно в силу полученной пионерами нашего джаза мощнейшей академической подготовки они были подлинными виртуозами, ни в чем не уступавшими западным «аналогам». Однако главной проблемой отечественной джазовой культуры была невозможность его продвижения: мы редко куда выезжали, реклама практически отсутствовала.

И такое положение вещей сохранялось довольно долго. Даже когда я еще учился, вокруг было не так много студентов, желавших связать свою жизнь с джазом, попросту отсутствовала сфера приложения и применения таких профессионалов после окончания образования. Музыканту ведь всегда хочется, чтобы его таланты были востребованы. Выступать же в ресторанах, где в первом отделении ты играешь джаз, словно «в нагрузку», а во втором исполняешь произведения советской и зарубежной эстрады, не всегда отвечало амбициям артистов.

Словом, больших перспектив для самореализации в джазовой нише не было. Сейчас, благо, положение вещей кардинально изменилось: музыкантам не обязательно идти в эстраду, популяр или рок, дабы выжить. Вот и складывается тот самый российский джаз, который, к слову, очень перспективный. Плюс, повторюсь, наличествует большой зрительский интерес как у взрослых, так и со стороны молодежи.

— Известно, что джазом ваши музыкальные интересы не исчерпываются. Когда-то вы работали с Виктором Цоем. Ваш саксофон звучит на ранних альбомах «Кино» — «Начальник Камчатки» и «Ночь». Какие сохранились воспоминания о работе с этим человеком?

— Самые приятные — как о работе, так и о совместном времяпрепровождении с Виктором, которого всегда считал человеком неординарным. Запись, о которой вы говорите, была осуществлена во многом благодаря Сергею Курехину, лидеру группы «Поп-механика», с которым я был хорошо знаком. Сергей тогда всячески пытался «оджазить» рокеров: приводил к ним трубачей, флейтистов, саксофонистов.

Я записывался в «Кино» в качестве сессионного музыканта. Не могу сказать, что был особо погружен в творчество Цоя. Меня просто пригласили выступить с известными в определенных кругах музыкантами, и, разумеется, я старался сыграть как можно лучше. Помимо того, что мне, как джазовому музыканту, было любопытно попробовать себя в чем-то новом, неизведанном, тот опыт оказался бесценен еще по одной причине: тогда я впервые поработал в студии как саксофонист...

Появление советского рока в начале — середине 1980-х позволило джазовым музыкантам как-то себя проявить, поскольку джазу в то время, как вы понимаете, в полной мере «зеленый свет» еще не был дан. Но дело в том, что для меня самым главным всегда было качество звучания музыки и ее исполнения. И в этом смысле к тому опыту сорокалетней давности, о котором вы говорите, у меня двоякое отношение.

С одной стороны, поэзия Виктора мне казалась, безусловно, интересной. С другой, если говорить именно о музыке и об исполнении, мне было довольно непросто сравнивать российский рок с лучшими западными образцами этого жанра. Многие наши самодеятельные ансамбли той поры мало отличались по уровню игры и пения от дворовых команд. И тот же Виктор Цой, с точки зрения музыкального мастерства, был, прямо скажем, слабоват — к чему лукавить? Но я с удовольствием и даже порой с трепетом вспоминаю то время: концерты, вечеринки, душевное общение... Такие вещи не забываются.

— Почему именно саксофон среди духовых инструментов остается королем? Почему юные люди идут учиться именно на нем, а не осваивают массово фагот или, скажем, тубу?

— Дело, я думаю, даже не в самом инструменте, а в том, кто на нем играет. То есть дети и их родители видят, что с этим инструментом у того или иного музыканта связана успешная карьера, вот и думают: а почему бы нет? (Улыбается.) А потом, саксофон просто хорошо звучит, его всегда показывают, о нем рассказывают, он красив с эстетической точки зрения.

Ну и, наконец, саксофон — не самый сложный для освоения музыкальный инструмент. По крайней мере, он гораздо проще, чем флейта, кларнет или тот же фагот. На нем можно достаточно быстро научиться хорошо играть. Другое дело, что очень много саксофонистов — в особенности джазовых — все равно по окончании образования остаются не у дел, поскольку не могут себя реализовать.

Во-первых, импровизационная техника далеко не всем подвластна, во-вторых, конкуренция в саксофонном мире запредельная. Ну и, наконец, работать над овладением какой бы то ни было профессии, и игре на саксофоне в том числе, все равно необходимо — не у всех хватает терпения.

— Способен ли саксофон, будучи одним из самых международных музыкальных инструментов, в сегодняшнем тревожном мире сыграть, простите за каламбур, первую партию в вопросах объединения людей?

— В этом смысле у меня оптимизма остается все меньше, к величайшему сожалению. В мире сейчас политизировано абсолютно все, не осталось практически ничего, о чем можно было бы сказать: «Вот оно, именно то, что может нас объединить!» Увы, «инструментарий» для совместного общения стремительно оскудевает.

Со многими джазовыми музыкантами во всем мире я поддерживаю хорошие отношения, мы постоянно говорим о том, чтобы что-то сделать для нахождения точек соприкосновения, но из этого мало что получается. Хочется повторять друг другу: давайте играть музыку, творить искусство, созидать, создавать, и все в таком духе... Но дело в том, что создавать готовы все, однако на всех давят. А порой подавляют, особенно в недружественных странах, — даже обычное музыкальное сотрудничество считается как минимум неправильным...

Но мы все равно должны верить в знаменитый постулат Федора Михайловича Достоевского о роли красоты в этом мире. Просто каждому следует качественно трудиться на своем месте: мы, например, музыканты, должны как можно лучше играть, и так далее, по цепочке... Тогда, возможно, и наступит то самое светлое будущее, о котором все мечтают, но пока что ждут не дождутся. Ведь может теряться оптимизм, но вера никуда не уходит.

Фотографии: Андрей Никеричев, Кирилл Жуков / АГН Москва.