Евгений ТРОСТИН

03.04.2023

Материал опубликован в мартовском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Полтора века назад в селе Семенове Старорусского уезда в родовой усадьбе появился на свет Сергей Рахманинов. Этот не знавший праздности «баловень судьбы» был настоящим вундеркиндом. Когда мать Любовь Петровна дала ему первые уроки игры на фортепиано, мальчик необыкновенно увлекся и уже довольно скоро не только поражал знатоков исполнительской техникой, но и демонстрировал глубокое проникновение в стихию музыки, тайны гармонии. Своими уникальными пальцами одаренный от природы виртуоз мог без труда охватить сразу 12 белых клавиш, неслучайно его произведения изобилуют весьма замысловатыми аккордами. Играть вещи Рахманинова без срывов и помарок дано немногим.

ИЗЫСКАННЫЙ ЖИРАФ

Девятнадцатилетним он с большой золотой медалью окончил Московскую консерваторию и как пианист, и как композитор. К тому времени публика уже признала его гением, этаким русским, погруженным в круговерть ХХ века Моцартом.

С огромным успехом Рахманинов выступал и как дирижер. Он первым в России стал выступать спиной к публике. Изящный, высокий, почти двухметровый, с торжественными и порывистыми движениями длинных рук, маэстро выглядел на сцене, как гумилевский «изысканный жираф». В искусстве не бывает путей, устланных лишь розами и лаврами. Первый концерт для фортепиано с оркестром, на который композитор возлагал большие надежды, провалился, показался публике чересчур «экспериментальным». Впоследствии Сергей Васильевич не раз возвращался к этому произведению, переделывал его. Еще более мучительной стала для молодого автора неудача дебюта Первой симфонии. За что ее только не бранили...

Недовольство собой, сомнения в достоинствах сочиненной им музыки Рахманинова не покидали. Однажды он признался: «Бывают моменты, когда мне кажется, что следовало бы быть только композитором, иногда я думаю, что я только пианист. Теперь, когда прожита большая часть жизни, меня постоянно мучает мысль, что, разбрасываясь по разным областям, я не нашел своего подлинного призвания».

МИСТЕР ДО-ДИЕЗ МИНОР

Кумиром публики в России он все же стал. Талантливых, всеми уважаемых композиторов в годы его творчества было несколько, но самым любимым из поколения Серебряного века оказался у наших меломанов именно Рахманинов.

Среди незабываемых творческих побед — каватина Алеко из одноименной оперы, драматичный, нервный пересказ с кульминацией, оказавшейся достойной пушкинской поэзии. «Земфира не верна!» — кажется, что Евгений Нестеренко пел это совсем недавно... Рахманинов написал произведение в 19 лет, и сам Чайковский в то время относился к нему, как к равному.

Мировую славу ему принесла сочиненная в 20-летнем возрасте прелюдия до-диез минор — монументальная, взволнованная, ставшая новым словом в мировой музыке. Стиль автора, его характер выразились в этом опусе сполна.

«Прелюдия явилась с такой силой, что я не мог от нее отделаться, несмотря на все мои усилия. Это должно было случиться и случилось. Я также помню, что получил только 40 рублей за нее. Пьеса была напечатана большим тиражом и распродана во всем мире, но я больше никогда не получал за нее никакого вознаграждения. Однако признание, которое принесла мне пьеса, было для меня очень важно», — вспоминал композитор.

Не менее хороша трагическая и светлая прелюдия № 5 соль минор. Много лет спустя Сергею Васильевичу будет не по себе оттого, что за рубежом его станут считать автором лишь этих двух коротких, хотя и чрезвычайно эффектных композиций, что прилипнет к нему прозвище «мистер До-диез минор»... Как истинный джентльмен, он приучит себя скрывать эмоции.

Его чудный распев с колокольным звоном (в симфонической поэме «Колокола»), духовная мощь его церковной музыки — это настолько русское, корневое, что выраженные композитором мысли и чувства захватывают наших ценителей классической музыки раз и навсегда. В 1912 году он опубликовал 34-й опус из цикла «Четырнадцати песен» с посвящением певице Антонине Неждановой. С тех пор прозвучало немало блестящих исполнений самого известного из русских вокализов. Его пели почти все знаменитые сопрано, выдающиеся теноры, в том числе Иван Козловский. У этой «песни без слов» есть прекрасные переложения для оркестра и фортепиано.

Музыку трудно объяснить словами, рахманиновский вокализ, наверное, уместно сопоставить с бередящим душу русским пейзажем, искусством Левитана и Саврасова, стихами Блока и Есенина. Есть там и тревожное предчувствие скорой, неотвратимой войны — той, что разрушит привычный, бесконечно дорогой для автора мир.

Через два десятилетия, в 1934-м, Рахманинов сочинил очень популярную по сей день рапсодию на темы Паганини. Она сопровождает нашу жизнь не только на концертах серьезной музыки, но и, к примеру, на спортивных состязаниях. Ее яркий, образный язык особенно полюбился фигуристам и гимнастам.

Однако самым узнаваемым произведением Сергея Васильевича был, есть и будет написанный им еще в России Второй концерт для фортепиано с оркестром. Удивительные ритмы в сочетании с изысканной мелодичностью, однажды услышав, забыть невозможно. Если кто-то и сумел воплотить в музыке пушкинский идеал «светлой печали», то это Рахманинов.

«ТЕПЕРЬ БЫ ПОБЕЖАЛ, ДА НЕКУДА»

В рождественские дни 1900 года он вместе с другом Шаляпиным впервые появился в московском доме Льва Толстого в Хамовниках. У молодого композитора дрожали колени. Визитер покраснел, в глазах появились слезы небывалого волнения. Казалось, вердикт великого писателя мог решить его судьбу. Известный на всю Россию певец спел песню Рахманинова «Судьба», после чего автор сел к роялю и, по-прежнему сильно смущаясь, исполнил несколько своих и чужих произведений. Собравшиеся были восхищены его техникой и душевным настроем, грянули восторженные аплодисменты. Вдруг, словно по команде, все замерли и повернули головы в сторону Толстого, который выглядел усталым и мрачным. Граф не аплодировал, поглядывал на гостей с укоризной. Потом все пили чай. И тут пребывавший в скверном настроении хозяин улучил момент, чтобы незаметно подойти к музыканту и выпалить у него над ухом громким шепотом:

— Я все-таки должен вам сказать правду. Знали бы вы, как мне все это давно не нравится! Бетховен (его вещи тоже играл в тот вечер Рахманинов) — это вздор! Даже Пушкин, Лермонтов — тоже!

Стоявшая рядом Софья Андреевна дотронулась до плеча пианиста и тихо сказала:

— Не обращайте внимания, пожалуйста. И не противоречьте, Левочка не должен волноваться, это ему очень вредно.

Через какое-то время Толстой снова подошел к Рахманинову:

— Извините меня, пожалуйста, я старик. Я не хотел обидеть вас. Правда не в этом.

— Как я могу обижаться за себя, если не обиделся за Бетховена?

Вспоминая много лет спустя эту историю, великий композитор непременно добавлял: после того случая он просто боялся встречаться с Львом Николаевичем. И завершал рассказ с ностальгической грустью: «А теперь бы побежал, да некуда». Полученный урок Рахманинов запомнил на всю жизнь: оказывается, гений не обязан всегда и во всем быть правым...

Россию Сергей Васильевич покинул в 1918 году. Думал, что едет ненадолго на гастроли, оказалось — навсегда. Как пианиста и дирижера его носили на руках, но некоторые созданные им творения очень долго оставались непонятыми и совершенно потерялись в тени творческих метаний Стравинского, Прокофьева, Шостаковича...

Музыка Рахманинова в какой-то момент стала казаться старомодной. Он действительно рано постарел на своих заграничных гастролях. Но под шерстяным скромно-элегантным пиджаком, как и прежде, взволнованно билось пылкое сердце. Именитый музыкант тосковал по Родине, чаще всего — по Ивановке (усадьбе в Тамбовской губернии), с которой навеки сроднился, где поля на горизонте сливаются с небом, а очертания колокольни в хорошую погоду видны за пять, а то и десять верст. Разве такое забудешь?

Да, в отрыве от России ему не писалось, а березы, которые Сергей Васильевич сажал под окнами своего американского дома, отчего-то не приживались. Выдающийся пианист и дирижер прожил на чужбине в лучах славы и в достатке 25 лет, создав за это время лишь шесть опусов, правда, первоклассных. Рахманинов не раз говорил: «Лишившись Родины, я потерял самого себя». Его музыка все так же перекликалась в душе с воспоминаниями о перелесках и холмах Новгородчины.

Он демонстративно пренебрегал известностью, одевался неброско, без богемного шика, избегал публичных скандалов. В редких интервью был сдержан и раздумчив, частенько повторял: мол, в нем восемьдесят пять процентов музыканта. И никто не мог понять, шутил маэстро или был серьезен.

— А на что приходятся остальные пятнадцать? — спрашивали самые смелые интервьюеры.

— Ну, видите ли, я еще немножко и человек... — отвечал Рахманинов

Тоскуя об утраченной России, помогал соотечественникам, как никто другой. «Он любил делать людям добро, но старался делать его по возможности тайно», — отмечал музыкальный критик Александр Оссовский. Среди тех, кого композитор, совершенно не афишируя, выручил словом и делом, — выдающийся авиаконструктор Игорь Сикорский.

В первые дни Великой Отечественной Сергей Васильевич явился в советское посольство, чтобы поддержать Родину чем мог. Выступил с гастрольным туром, отдавая все заработанное в фонд Красной армии. Рахманинов хотел вернуться и скорее всего нашел бы возможность приехать в Москву, в Ивановку, но... Помешала болезнь — краткосрочная и смертельная, унесшая его вскоре после Сталинградской победы. Мэтра похоронили в запаянном гробу, дабы когда-нибудь его можно было перевезти в Россию: друзья знали, что он мечтал найти вечное упокоение в любимой новгородской земле.

Притом что вклад Сергея Рахманинова в мировую культуру огромен, музыку этого композитора любят здесь, как нигде на планете. Ведь, когда мы задумчиво вглядываемся в синее русское небо, в душах многих из нас звучит его неповторимый вокализ.