31.08.2012
Есть такой анекдот. Живут на одной лестничной площадке Хосе Каррерас, Пласидо Доминго и Лучано Паваротти. Амбиции, понятное дело, захлестывают, а концентрация непомерных «эго» на единицу площади превосходит все мыслимые пределы. И вот, в один прекрасный момент, Хосе Каррерас не выдерживает внутреннего напряжения и вешает на своей двери табличку с надписью: «Лучший тенор на планете Земля». На следующий день возмущенный такой дерзостью Пласидо Доминго приколачивает дощечку со следующей информацией: «Лучший тенор Галактики». Лучано Паваротти подошел к каждой квартире, изучил надписи, хмыкнул и через некоторое время прикрепил на своей двери записку: «Лучший тенор на этом этаже»...
Италия всегда славилась сладкоголосыми «соловьями». Ни одна другая страна не сделала столь много для того, чтобы возвести вокальное искусство в ранг настоящего культа — причем отнюдь не элитарного, а, напротив, всепроникающего, доступного свойства. Паваротти, продолжавший традиции таких вокальных корифеев, как Энрико Карузо, Тито Скипа и Марио Ланца, являлся одним из тех мэтров, которые сумели принести большое певческое искусство практически в каждый дом.
Этот уроженец Модены (итальянского города, расположенного северо-западнее Болоньи) — пожалуй, последний мастер бельканто, которому рукоплескали миллионы людей во всем мире, вне зависимости от их музыкальных предпочтений и вкусов. Казалось бы, оперное пение — жанр, по определению не способный апеллировать к массовому слушателю: поп-музыка второй половины двадцатого века сделала все для того, чтобы если не удалить «академизм» из широкого меломанского восприятия, то уж точно его потеснить. Но благодаря вокалу Лучано понятие «классика» засияло новыми красками — вдруг оказалось, что «высоколобое» пение может быть таким же массовым, всеобъемлющим и доступным, как и популярная музыка самой высшей пробы. Секрет феномена элементарен — красота. Обыкновенная обезоруживающая красота, перед которой устоять невозможно.
Разглагольствовать о прелести вокала этого внушительных габаритов итальянца бессмысленно — его надо просто слушать, переслушивать и восхищаться. Паваротти прекрасно осознавал свои величие и недосягаемость. Однако, относясь к собственному статусу чуть ли не вокального небожителя более чем серьезно, этот многократный обладатель премии «Грэмми», фигурант Книги рекордов Гиннесса (после исполнения в 1988 году на сцене Дойче Опера «Любовного напитка» занавес по просьбе зрителей поднимался 165 раз) мог себе позволить и «поломаться», и «похулиганить».
Так, известно, что, будучи натурой довольно капризной, Паваротти мог отменить свое выступление в самый последний момент, причиняя значительные убытки устроителям концертов. А его нашумевший проект «Паваротти и друзья», в рамках которого певец выступал на одной сцене с такими поп- и рок-идолами, как Брайан Мэй, Стинг, Элтон Джон, Эрик Клэптон, Боно, Джон Бон Джови и Брайан Адамс, хотя и стал своего рода сенсацией на музыкальном рынке, не мог не вызвать саркастических замечаний иных критиков. Полагавших, что Лучано невольно заставляет людей воспринимать серьезную музыку как развлечение. Но время показало, что подобное «опопуляривание» классики блестяще сработало. Однако на смену этому феноменальному итальянцу пока никто не пришел. Да и подобный синтез двух полярных музыкальных культур носил, в общем-то, экспериментальный характер. Любое повторение было бы воспринято без особого энтузиазма. «Революционность» и новаторство итальянского гения в другом: во время безраздельного царствования поп-культуры Паваротти сумел стать живым символом красоты и мощи человеческого голоса.