Денис БОЧАРОВ

22.11.2013

В этом году композитор, написавший музыку к любимым несколькими поколениями фильмам, знаменитым рок-операм «Юнона и Авось» и «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», а также автор многих симфонических произведений, отмечает 50-летие творческой деятельности. Корреспондент «Культуры» задал маэстро несколько вопросов.         

культура: Полвека в профессии — солидный срок, но довольно расплывчатый. С какого именно момента Вы ведете отсчет?
Рыбников: Весной 63-го, только поступив в Консерваторию, я впервые выступил на пленуме Союза композиторов СССР. Проходил концерт, состоявший из произведений молодых авторов, на котором я играл свою первую сонату для фортепиано. Конечно, до этого тоже было творчество: можно сказать, что с 1953 года сочинял музыку. Но первое публичное выступление состоялось именно пятьдесят лет назад. Если музыка официально исполнялась на пленуме — это означало, что ты признан как композитор.

культура: Сравнительно недавно Вы завершили работу над оперой «Война и мир». Когда ждать премьеры?
Рыбников: Для того чтобы поставить это произведение, необходимо создать музыкальный театр нового типа. Премьера может состояться только тогда, когда на сцене будут симфонический оркестр, большой хор с оперными певцами, драматические актеры с микрофонами — и они смогут гармонично ужиться друг с другом. Такого симбиоза до сих пор не существовало. Организовать все очень сложно. С этой оперой наш театр уже ждут во многих городах, в том числе за рубежом. Но скоро только сказка сказывается: проекты такого масштаба быстро осуществляться не могут. На «Войну и мир» возлагаю большие надежды — верю, ее ждет не меньший успех, чем тот, что выпал на долю «Юноны и Авось». Но торопиться не будем: все надо сделать по высшему разряду.

культура: На конец ноября запланирована премьера новой версии «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты». В чем отличие от оригинальной постановки? 
Рыбников: Это совсем другое произведение, с новым текстом и даже иным сюжетом. Музыка в основном осталась та же, но сегодня она по-другому звучит. Дело в том, что «Хоакин Мурьета» сейчас нигде в старом виде не идет. Автор первого текста, Павел Грушко, запретил использовать стихи и вообще непонятно себя повел. Но не скажу, что не доволен сложившейся ситуацией — очень понравилось либретто, которое написал Юлий Ким. Арию Звезды сочинил Игорь Кохановский. В результате произведение стало звучать более современно, оно острее по сюжету и глубже с философской точки зрения. В оригинальном варианте присутствовала некая сказочность, что было хорошо для 70-х. Но сегодня «Хоакину» требуется свежее прочтение, в него необходимо вдохнуть новую жизнь. 

культура: Насколько знаю, в последнее время Вы сосредоточены на сочинении симфонических произведений. Музыку к кино, по которой композитора Рыбникова знает подавляющее большинство слушателей, создаете не так охотно. Что это, усталость от поднадоевшего формата или желание выразить себя в более серьезных, академических жанрах?
Рыбников: Зачем человек вообще занимается творчеством? Наверное, не ради денег или популярности. Скорее, чтобы выразить себя, максимально раскрыть внутренний мир. Если в какой-то период композитор может высказаться посредством рок-оперы, — как получилось у меня, — здорово. Когда начал писать «Литургию оглашенных», мой театр (собственно, под это произведение его и создал) встал на ноги. Мы успешно работали, ездили с гастролями в Америку. Но «Литургия» была уже не рок-оперой, а музыкальной драмой. Я невольно почувствовал тягу к симфонической музыке, начал развиваться в этом направлении. Поскольку именно так, как мне показалось, смогу самовыразиться наиболее полно. 

Сегодня для меня рамок уже не существует. Точнее, стремлюсь расширить границы. В частности, пишу Симфонию для четырех хоров и компьютера, где есть и электронная музыка, и натуральные звуки, и симфонический оркестр. Хочется верить, что слушать это должна не только избранная аудитория, но и широкая публика. Отталкиваюсь от опыта вышеупомянутой «Литургии оглашенных»: она адекватно воспринималась и здесь, и за рубежом. И барьера между более и менее подготовленными слушателями не существовало. Мне не говорили: «Знаете, в симфонии мы ничего не поняли — лучше будем продолжать слушать ваши песни». 

Смысл в следующем: повести за собой аудиторию, увлечь более сложными произведениями. Для меня сейчас важна не столько форма — будь то симфония или рок-н-ролл — а музыка в самом широком смысле слова, которая затрагивает серьезные и философские темы. 

культура: Но Вы же психологически готовы к тому, что песню про Буратино или, скажем, «Я тебе, конечно, верю» воспринимает и любит несоизмеримо большее количество слушателей.
Рыбников: Люди разные. Надо понимать: и «Буратино», и «Красная Шапочка» по определению рассчитаны на массовую аудиторию. Эти фильмы смотрели миллионы. А симфонии миллионы слушать не будут. Хотя бы потому, что концертные залы просто не вместят такого количества публики. Симфоническую музыку слушают те, кому интересны темы, которые я поднимаю. Прекрасно осознаю: все самое популярное идет с экрана. Но для фильмов в последнее время не пишу: интереснее работать со своими проектами, а не с чужими. 

культура: Музыка в кино присутствовала всегда. Но одни произведения остаются в памяти, другие — нет. Не кажется ли Вам, что сегодня музыка в фильмах играет сугубо оформительскую роль? Проще говоря: стало меньше запоминающихся тем. 
Рыбников: Верно. Дело в том, что сейчас режиссеры такую задачу перед собой и не ставят. Когда звукоряд начинает выделяться на общем фоне и представлять самостоятельную ценность, они стараются сделать его потише — дабы не мешать изображению. Чтобы никто, не дай Бог, не сказал: «Знаете, фильм не очень, зато музыка отличная». Для режиссера это самое страшное. Поэтому, если он видит, что музыка получается ярче и интереснее, чем сама картина, старается увести ее в тень. Раньше было так: новая лента — новая мелодия. Сейчас этого нет. Установка сделана на другой зрительский поток: отсюда и заниженные требования к музыке.  

Мне важно, чтобы в моих симфонических работах были такие мелодии, которые тоже запоминаются и становятся хитами. Кстати, сегодня многие музыканты просят разрешения использовать мои симфонические темы. Чтобы сделать переложения с современными аранжировками, дабы их слушала широкая аудитория.  

культура: Вы обмолвились про Симфонию для четырех хоров и компьютера, над которой работаете. Звучит интригующе. А как это осуществимо с технологической точки зрения?
Рыбников: Безумно сложно. Сейчас речь идет о записи — создана специальная студия, оборудованная системой звука, которая может все воспроизвести в должном виде. Для живого исполнения тоже потребуются технические приспособления. Четыре хора, расположенные в разных местах, должны петь синхронно. Задача компьютера состоит в том, чтобы их синхронизировать, а также давать необходимое аудио-наполнение: шумы, звуки природы и так далее. Это произведение, надеюсь, станет новаторским. В данном случае музыка представляет собой не только некую ткань — крайне важно еще и создать ощущение пространства. Мы воспринимаем мир именно так: музыка — то, что перед нами, а остальное пространство попросту не работает. И я пытаюсь этот стереотип сломать. 

культура: Не свидетельствует ли подобный поиск новых средств выразительности о том, что музыка, как таковая, исчерпаема? И творец попросту этого боится?
Рыбников: Она неисчерпаема. Исчерпаем талант людей, ее создающих. Ведь профессиональной музыке всего несколько сотен лет, нотный стан был изобретен в ХI веке. А уж сочинять ее, не только в прикладном смысле (для свадеб, похорон и прочих ритуалов), но как некую самоценную форму искусства, начали лет триста-четыреста назад. Как этот необъяснимый дар был дан человечеству, так его могут и отнять те, кто ниспослал. Когда творил Моцарт, говорили, что ангелы спускались на землю...

культура: Музыки сегодня в мире колоссально много. Может быть, поэтому достойную крайне сложно расслышать? Как слушателю разобраться в этом потоке, отделить зерна от плевел?
Рыбников: Здесь речь не только о музыке. «Благодаря» интернету, свободно распространяющему информацию, человеческий мозг попросту зависает. Эта проблема окутала весь земной шар. Разве в политике легче разобраться? А в литературе? Да и в чем бы то ни было: я, например, не знаю, где купить качественное мороженое — настоящий пломбир, а не какую-нибудь ерунду на кокосовом масле.  Бедная человеческая психика подвергается страшным испытаниям. Восприятие притупляется. Надеюсь, мы переживем этот период, и люди снова научатся отличать настоящее от подделок. 

культура: Не устаю спрашивать композиторов: есть ли такая штука, как вдохновение? Или это романтические выдумки? Ни за что не поверю, что изумительно трогательная музыка из «Усатого няня» родилась исключительно благодаря прагматическому расчету и голому профессионализму. 
Рыбников: И правильно делаете. Потому что кроме вдохновения вообще ничего нет. И если кто-то вам говорит, что вдохновения не существует, значит оно просто этому человеку недоступно. Редчайшее, особое состояние души и психики человека. Оно подвластно лишь единицам, хотя занимаются творчеством (или думают, что делают это) очень многие. Но творчество без вдохновения имеет четкое определение — графомания. Хотя кропотливо работать, конечно, необходимо. Еще Чайковский говорил: «Вдохновение не любит посещать ленивых». Без труда... вы сами понимаете. Однако в какой именно момент посетит вдохновение, никто не знает. Суть лишь в том, что подлинного произведения искусства без него не бывает. Любое творчество сродни процессу добычи золота: руда, руда, руда, и вдруг — бац! Вот оно!

культура: Упомянули, что в свое время Вам был интересен жанр рок-оперы. Увлекались роком?
Рыбников: Конечно. Любил его и много слушал. Это была очень перспективная линия развития музыки, но к концу 70-х все заглохло. Лучшие произведения созданы именно в то десятилетие. Потом пошли повторы, и ничего особо интересного сделано, по большому счету, не было. 

культура: Помимо того, что хотелось бы вывести оперу «Война и мир» на мировую сцену, остались ли еще у композитора Рыбникова какие-нибудь нереализованные творческие амбиции?
Рыбников: Конечно, и очень серьезные. Хочется снять на основе собственной музыки кино. Не сочинять к чужим картинам, а именно делать самоценные музыкальные проекты. Речь о фильмах-концертах, фильмах-спектаклях — то есть о том, что помогло бы при помощи музыки раскрыть идею произведения. Сегодня ведь музыкальные картины государством не финансируются, а следовательно, и не снимаются. Так что амбиция моя состоит в том, чтобы, сделав достойный музыкальный фильм, сломать эту систему.