Восток обогащающий. Как Запад стал самим собой благодаря Востоку
17.08.2022
Любой психолог вам скажет — понять, кто вы такой, можно только через взаимодействие с другими людьми. Абстрактного, в вакууме, самопостижения не существует. Россия несколько веков до боли в глазах вглядывалась в зеркало под названием «Запад» и зачарованно вопрошала в надежде услышать желаемый ответ: «Разве я не такая, как вы?». Но зеркало в ответ только корчило рожи, потом треснуло, да и вовсе разбилось, больно, до крови ранив своими осколками.
Но значит ли это, что смотреться в зеркало опасно и не нужно? Вовсе нет. Только так, увидев иного и иное, можно раскрыть себя. Главное — чувствовать грань, где заканчивается свое и начинается чужое. А еще понимать, что уровень эффективности взаимодействия культур и цивилизаций не является постоянным значением, на смену периодам плодотворным могут приходить полосы отчуждения и бесполезности. Точно так и в жизни — какие-то люди помогают нам развиваться на определенных этапах, потом же, зачастую, они ничему не способны нас научить.
Спору нет, Запад много дал России, в том числе и в культурном плане. Отрицать это смешно. Скорее всего, пик этого взаимодействия пришелся на XIX столетие. Однако вопрос в том, что Запад способен передать нам именно сейчас, на данном, так сказать, историческом отрезке? Как мы выяснили в предыдущей теме номера — интерес Запада к России носит сегодня исключительно прагматический характер. Русская культура, наши мироощущение и образ будущего западного человека совершенно не занимают, во многом в силу того, что сам этот человек сильно рационализировался за последние 100–150 лет. Потому-то России с нынешним Западом просто-напросто неинтересно.
Будет ли интересно с Востоком?
На наш взгляд, мы имеем дело с парадоксальной ситуацией. Хотя Россия многими извне традиционно воспринималась как часть Азии (Востока), да и географически эти области в ней доминировали, Россия знакома с Востоком не столь хорошо, как условный Запад, и заимствовала от него гораздо меньше, чем он. Между тем, как вы узнаете из заходной статьи нашей темы номера, тот самый Запад, который так долго привлекал нас, во многом сформировался в эпоху географической экспансии и создания сначала торговых, а затем и колониальных империй. Многое из того, что притягивает нас в Европе даже на бытовом уровне — красивые, качественные вещи, атмосфера комфорта, — родом с Востока.
Советский Союз в свое время многое сделал для развала колониальной системы, и со многими странами Азии и Ближнего Востока нас в разные периоды советской истории связывали «братские связи». Однако зацикленность на политико-экономическом аспекте, идеологические догмы, а также статус «старшего брата» мешали подлинному культурному взаимопроникновению. Сегодня большинство этих бывших колоний или полуколоний — Китай, Индия, Иран и так далее, если можно так сказать, состоялись (имеется в виду поствоенный период в их истории), встали на ноги, обрели свое лицо в современном мире. Конечно, им по-прежнему интересно развитие взаимовыгодных экономических связей, однако для них крайне важен не только пресловутый «базис», но и идейная «надстройка», которой руководствуется данное общество.
При этом на Востоке нет присущего забронзовевшему Западу снобизма и ощущения превосходства над всем и вся. Его уши и глаза открыты. Восток тем потенциально и ценен — мы можем рассказывать о себе, и он будет слушать. Будет пытаться нас понять, чтобы, отразившись от нас, тоже преобразиться. Наше культурное сотрудничество с Востоком — это обмен мировоззрениями, а не просто выставки, кинофильмы и фестивали.
Единственный вопрос в том, есть ли нам сейчас что рассказать о себе в таком смысле. Три десятилетия мы пытались копировать западные образцы, которые, надо признать, становились все более убогими. Восток ждет от России, в первую очередь, не набор каких-то культурных мероприятий, а ответы на вопросы, которые сейчас сам пытается ставить и на них отвечать — каким должно быть будущее, есть ли возможность построить справедливый мир, как можно отказаться от насилия и несвободы.
Восток обогащающий. Как Запад стал самим собой благодаря Востоку
Начиная с XV века европейские страны разворачивают активную военную и торговую экспансию за пределы Старого континента. Ее итогом стало не только начало эпохи Великих географических открытий и колониальной экспансии, но и невиданный доселе уровень культурной глобализации.
Впервые в своей истории жители Европы в массовом порядке смогли прикоснуться к духовным и материальным богатствам Китая, Японии и других стран Юго-Восточной Азии, чтобы навсегда изменить свой быт, повседневные практики, открыв и новые мировоззренческие горизонты.
«ТОЛЬКО НА ВОСТОКЕ УМЕЮТ ЖИТЬ»
Поначалу отправляясь за море, испанцы, португальцы, англичане или французы искали отнюдь не духовные, а материальные богатства. Их привлекали золото и пряности далекой Индии, драгоценные металлы и ценные породы деревьев из Юго-Восточной Азии. Сами жители на тот момент периферийной и отсталой Европы мало что могли предложить Востоку.
Как писал Стивен Броадберри, профессор экономической истории из Лондонской школы экономики, еще в начале XIX века доход на душу населения в Китае составлял 1007 долларов (по курсу 1990 года) — больше, чем в Западной Европе. Урожайность с гектара в Англии в эту эпоху составляла сам-11, тогда как в Индии сам-14 считался не самым впечатляющим достижением. В XV–XVII веках разрыв между двумя континентами был еще значительнее. Изготовляемые в странах Азии товары — лаки, фарфор, ткани, ювелирные изделия, оружие — были более качественными и зачастую не имели европейских аналогов.
В этом смысле понятно, почему первой формой приобщения европейцев к культуре Востока стал экспорт произведений искусства и предметов роскоши. Их привозили в Европу уже в глубокой древности, но с началом Нового времени вывоз ценностей с Востока на Запад приобрел невиданные доселе масштабы. В итоге уже с XVIII века из Франции по всей Европе распространяется мода на интерьер и элементы одежды в стиле турок (тюркери) и китайцев (шинуазри). В каждом уважающем себя аристократическом доме появляются кофе, турецкие тапочки, китайские вазы и даже целые комнаты и павильоны в восточном стиле.
Среди высших слоев общества особой популярностью стала пользоваться восточная одежда. В европейской традиции человек, как правило, был рабом одежды. Он подчинялся ей, трансформируя свою телесность в соответствии с модой — посредством корсетов, накладных плеч, карманов, тесных воротников и облегающих лосин. Напротив, основными принципами восточной моды были удобство и комфорт. Как правило, одежда здесь не делилась по гендерному признаку и зачастую изготовлялась из одного куска ткани. Этим объясняется широкое распространение вееров, халатов и кимоно среди богатых европейцев. Необходимыми дополнениями к восточным облачениям становились и другие атрибуты восточной жизни — трубка с табаком, диваны и, конечно же, кофе.
Другая материальная страсть, завезенная на Запад с Востока, — фарфоровые изделия. С закатом династии Мин японский фарфор на европейском рынке заместил китайский. Только с 1652 по 1683 год из Японии в Европу было отправлено около двух миллионов (!) фарфоровых изделий. После этого европейцы открыли у себя залежи белой глины во французском Севре и немецком Мейсене, и местные мастера стали копировать произведения китайских и японских умельцев. А в XVIII веке Ост-Индская компания доставляла из Японии лаковые изделия. Многие из них специально изготовлялись для европейцев в стиле «намбан» («южные варвары»).
Уже к концу XVIII века Европа получила доступ к предметам материальной культуры Востока в невиданных ранее масштабах. Речь шла не только о китайских фарфоровых статуэтках и вазах. Европейцы смогли добыть и важнейшие восточные технологии — например, секреты производства фарфора, некоторых лаков и тканей. По мере знакомства с культурой Востока жизнь высших классов европейского общества стала меняться, становясь более изысканной и комфортной.
Впрочем, влияние восточной культуры затронуло тогда только высшие страты европейского общества и небольшие группы европейцев, по долгу службы или вследствие превратностей судьбы вынужденных жить на Востоке. При этом культурный обмен имел ярко выраженный односторонний характер — духовные и материальные ценности преимущественно перемещались с Востока на Запад, но не наоборот.
В ЗЕРКАЛЕ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
С начала XIX столетия соотношение сил между Востоком и Западом кардинально изменилось. В Англии полным ходом шла промышленная революция. Европейская наука вступила в эпоху грандиозных научных открытий. Армии Великобритании, Франции, Германии, Нидерландов оказались намного сильнее вооруженных сил всех неевропейских государств. А переворот в сфере транспорта и связи позволил перебрасывать европейские войска в любую точку земного шара и эффективно управлять завоеванными землями.
Так, буквально за сто лет огромные земли некогда могущественных государств Азии и Африки были захвачены или поставлены в зависимость от небольшого количества европейских держав. В новых условиях воззрения европейцев на колониальные страны закономерно изменились.
С одной стороны, в Европе все большую популярность приобрели расистские, имперские и патерналистские теории, декларировавшие превосходство колонизаторов над покоренными народами. Культура этих стран «отменялась» или объявлялась «низшей» по сравнению с культурой завоевателей. С другой стороны, возникла необходимость управления новыми землями, для чего требовались квалифицированные кадры, хорошо понимающие местные обычаи и условия жизни.
Неудивительно, что первыми востоковедами поневоле становились колониальные администраторы. Брендон Пирс в книге «Упадок и разрушение Британской империи» описывает правление генерал-губернатора Индии Уоррена Гастингса, занявшего свой пост в 1773 году. Этот талантливый администратор выучил фарси и урду, основал Азиатское общество Бенгалии и восхищался индийской культурой. По его инициативе начался перевод на английский язык «Бхагавадгиты» и других произведений индийской классики.
В XIX столетии необходимость подготовки кадров для обслуживания объектов инфраструктуры вынудила европейцев создавать учебные заведения, которые обучали специалистов из числа местного населения. В 1830-е годы в Индии были открыты десятки школ с европейской программой обучения, в 1857 году появились три первых университета. Индусы получили возможность приобщиться к лучшим достижениям европейской культуры, включая и классические произведения Мильтона, Байрона, Мольера.
Другой широко распространенной и часто единственной формой культурного проникновения европейцев в Азию была активность христианских миссионеров. Уже с раннего Нового времени они стали активно работать над тем, чтобы спасти души туземцев, «погрязших во грехе и невежестве». И нередко им удавалось достигать поразительных успехов.
Например, в Японии, где проповедь Евангелия началась еще в 1549 году иезуитом Франциском Ксаверием, к концу XVI века число христиан уже достигало 300 тысяч человек. Впрочем, помимо проповеди Слова Божиего, миссионеры распространяли знания о европейской культуре и науке, а вместе с тем собирали подробную информацию о местных народах. Не менее важным стимулом изучения культуры Востока стал пробудившийся у европейцев интерес к собственным корням и истории. Колониальная эпоха становится золотым веком библейской археологии: в результате многолетних поисков ученых были открыты сокровища Вавилона и Ассирии.
Однако несмотря на то, что европейцы, как никогда раньше, упивались чувством собственного превосходства, оказавшись за пределами Европы они так и не смогли полностью изолировать себя от культурного влияния Востока. Уже цитируемый выше Брендон Пирс отмечал: «Один лейтенант жаловался: «27 лет в этой стране сделали командующего настоящим негром в мыслях и привычках». Даже самый предубежденный новичок вскоре приобретал вкус к индийской еде, в особенности — к карри, жаркому из риса, рыбы и карри кеджери, и густому острому супу с пряностями».
Именно в эту эпоху миграция европейцев на Восток стала носить поистине массовый характер. Миллионы людей в поисках спасения от нищеты устремлялись в колонии за богатством и славой. Десятки тысяч из них приобщались к восточной культуре. Даже еврейские колонисты, прибывавшие в Палестину в начале XX века, облачались в куфии, бурнусы, гордились знанием арабского языка и быстро переходили от гефильте фиш к фалафелю.
В итоге к закату эпохи колониального раздела мира европейцы получили доступ к огромному пласту культурных богатств, которые систематически вывозились в Европу и до сих пор являются украшением лучших музеев Лондона, Берлина, Парижа и Брюсселя. Систематическое же изучение культуры Востока, вынужденное потребностью эффективного колониального администрирования, привело к тому, что во многих случаях европейцы были лучше осведомлены об истории и литературе стран Азии и Африки, чем даже сами жители этих государств.
ВЕЛИКИЙ ИНОЙ
Таким образом, процесс культурного обмена в этот период становится по-настоящему двусторонним. И это парадоксальным образом сыграло решающую роль в переосмыслении Запада самим себя. Уже начиная с Нового времени Восток стал для европейцев «Великим Иным». По сути, они осознали свою идентичность на противопоставлении ему. Как писал американский ученый палестинского происхождения Эдвард Саид, «самоидентификация Запада была возможна только в условиях существования Востока».
Колониальная экспансия открыла доступ в Европу многочисленным памятникам восточной художественной культуры. В 1704 году Антуан Галлан перевел на французский язык сборник сказок «Тысяча и одна ночь», оказавший огромное влияние на его современников. В это же время европейцам становится доступен Коран, арабская доисламская поэзия и классическая персидская литература в лице произведений Хафиза, Саади и Фирдоуси.
Восточная культура стремительно завоевывает умы чуть ли не всех европейских писателей и мыслителей эпохи Просвещения — начиная с Вольтера и Монтескье и заканчивая Даниэлем Дефо. Восток для них был некоей моделью, используемой для анализа окружающей их европейской действительности. Любопытно, что американский исследователь Дональд Лад отмечал, что орден иезуитов на рубеже XVII–XVIII веков и вовсе обвиняли в идеализации Китая как нравственного и разумного государства. Действительно, многие миссионеры, особенно из Франции, открыто симпатизировали конфуцианскому обществу и культуре, воспевая «естественную нравственность китайцев».
Наиболее же глубоким оказалось влияние Востока на западную интеллектуальную традицию XIX века. В этот период унаследованная от Декарта и Канта система строгого, рассудочного философствования, на столетия установившая в европейской науке «Век Разума», получает мощнейшую инъекцию восточного иррационализма.
Во многом плодом этого проникновения восточной мысли стал удивительный пессимизм Артура Шопенгауэра, пронзительный трагизм Рихарда Вагнера, сокрушающий пафос Фридриха Ницше, после которых западный интеллектуальный мир заново открывает для своей мысли просторы, до этого заблокированные «блокпостами» рацио, — пространство воли, интуиции и жизни. Пространство, которое принципиально не поддается аналитическим усилиям, но лишь «проживается» (как любили говорить герменевты) посредством определенных духовных практик. Так, Шопенгауэр, оказавшись под влиянием Гёте и востоковеда Фридриха Майера, погружается в тексты «Упанишад», извлекает из них свой знаменитый постулат о том, что «мир — есть воля и представление». А его заочный ученик и почитатель Ницше уже прямо обращается к буддийской и иранской мудрости.
Не будет преувеличением сказать, что без открытия пласта восточной интеллектуальной культуры в западном мире не было бы ни экзистенциализма, ни мистики модернизма, каковую мы встречаем, к примеру, в романах Германа Гессе, ни поэтической философии Мартина Хайдеггера, чье краткое, но, быть может, самое важное размышление «Проселок» оказывается столь созвучно даосской мудрости: «Все говорит об отказе, что вводит в одно и то же. Отказ не отнимает. Отказ одаривает. Одаривает неисчерпаемой силой простоты. Проникновенный зов поселяет в длинной цепи истока».
СИНТЕЗ ХХ ВЕКА
Минувшее столетие ознаменовало собой не только окончательный крах самых вопиющих институтов западного колониализма, но и привело к еще более сильному синтезу Востока и Запада, когда идеи, пришедшие из Европы, стали творчески перерабатываться мыслителями Востока и уже в XX веке начали свое триумфальное шествие по западному миру.
Разумеется, наиболее известными и популяризированными из них были наработки Махатмы Ганди, лидера борьбы Индии за независимость и теоретика ненасилия в пространстве политической борьбы. Воззрения великого индуса сформировались благодаря знакомству с достижениями западной цивилизации. В 1888 году он отправился в Лондон изучать юриспруденцию. Показательно, что именно здесь он впервые познакомился с «Бхагавадгитой» — Божественной песней индуизма, сравнивая текст на санскрите с переводом его на английский Эдвина Арнольда. А позднее, работая в Южной Африке, Ганди прочитал Джона Рескина, Генри Торо и Льва Толстого, которые завершили формирование его мировоззрения.
Дальнейшая борьба Ганди за свободу Индии и проповедь учения ненасильственного сопротивления, «сатьяграха», получила колоссальный отклик во всем мире. Идеи Махатмы оказали ключевое влияние на пацифистские движения в послевоенном Западе, прежде всего на движение за гражданские права в США под руководством Мартина Лютера Кинга.
Своеобразной антитезой теориям Ганди стали идеи маоизма, также получившие широкое распространение в западном мире в 60–70-е годы. Из них молодое поколение черпало глубокое неприятие иерархии, бюрократии, культа авторитетов и воспевало «очищающее насилие», отлив его в знаменитые лозунги 1968 года. Российский социолог Евгений Казаков справедливо отмечает, что «на фоне взрослых с их нацистским прошлым, придирчиво относящихся к длине волос и юбок подрастающего поколения, далекий пекинский вождь, утверждавший право на бунт, заметно выигрывал».
К работам Мао обращались и ведущие французские мыслители того времени Жан-Поль Сартр и Луи Альтюссер: опыт Китая открывал новые горизонты марксизма, встроенного в национальные особенности определенной страны. Но особенно заметно маоизм повлиял на изобразительное искусство и кинематограф. Режиссеры европейской «новой волны» были вдохновлены такими инспирированными маоизмом лозунгами, как «Из павильонов на улицу» и «Долой кино стариков!». А Энди Уорхол и Джо Блэк, ключевые фигуры поп-арта, неоднократно обращались к образу Мао Цзэдуна в своем творчестве.
Еще одним сильнейшим толчком культурного реэкспорта с Востока стал феномен «азиатских драконов», стремительно растущих экономик Юго-Восточной Азии. С одной стороны, за экономическим бумом в Японии последовало повсеместное увлечение японскими восточными единоборствами (карате, дзюдо и т.д.) и традициями повседневной жизни («чайная церемония», икебана). С другой стороны, огромное влияние на Западе приобрели принципы восточной трудовой дисциплины: европейские менеджеры стали внимательно изучать корпоративную культуру стран Востока, корни которой уходили в конфуцианство, а основным принципом был командно-коллективистский принцип, подразумевающий вертикальное сплочение, но не демократию.
Таким образом, в начале XXI века обмен товарами и идеями, начатый в XVI веке как побочное следствие европейского колониализма, не только создал современное глобальное культурное пространство, в котором мы существуем и поныне, но и незаметно пересоздал тот Запад, который когда-то отправлял экспедиции за золотом и пряностями.