Алексей КОЛЕНСКИЙ

04.07.2019

С 26 по 29 июня во ВГИКе прошла защита дипломов мастерской режиссуры игрового кино Владимира Хотиненко и Владимира Фенченко. Оценив картины воспитанников, корреспондент «Культуры» пообщался с руководителем курса и его выпускниками — Оксаной Дегтяревой, Владиславом Рытковым и Леонидом Гардашом.

Лучшие работы вчерашних студентов блещут стилистическими находками, эмоциональной динамикой, метафорическими образами и вместе с тем на каждой ленте — суровая печать отчуждения.

Например, Оксана Дегтярева в «Сценах у моря» выбрала деликатную дистанцию наблюдателя за разводящейся парой, пораженной взаимной глухотой. Но отчего супруги расстаются и расстанутся ли, так и остается загадкой. Более экстремальный случай — участвовавшая в короткометражном конкурсе «Кинотавра» семейная драма «Он мой» Владислава Рыткова. В центре композиции — нелюбовный треугольник: криминальный отец, невротичный малыш и стреляющий «Макаров». Картина созвучна «Возвращению» Андрея Звягинцева и «Майору» Юрия Быкова. 

«Точка бифуркации» Леонида Гардаша — микс подростковой комедии и уголовной драмы. Юные оболтусы инсценируют похищение друга, внезапно действительно пропавшего в зимнем лесу. Явившихся с повинной ребят допрашивает угрюмый опер. Между ним и молодежью, а также в самих горе-товарищах согласья тоже нет. 

культура: Есть ощущение, что в картинах Вашей мастерской доминируют темы тотального равнодушия и эмоционального выгорания.
Хотиненко: Тут не поспоришь. Думаю, таково общее состояние общества, оно буквально висит в воздухе.
Дегтярева: Вы правы, наши истории сняты про отчуждение. У каждого наступает момент, когда больше ничего не хочешь, равнодушен ко всему — к людям, к окружающей жизни и былым увлечениям. То ли это происходит от тотальной усталости, то ли вследствие перенасыщенности информационного поля. Равнодушие буквально паразитирует на нас, на всех уровнях: в семье, дружбе, работе. Мы от этого страдаем и пытаемся как-то бороться, но не очень-то получается.
Рытков: Мой фильм во многом биографичен. Я снимал его на родине, в Комсомольске-на-Амуре. И в девяностые, и в нулевые город со страной связывало три федеральных телеканала. Люди были предоставлены самим себе, существовали по понятиям. Иначе было не выжить. Но это кино не об уголовнике, а всепрощающей любви мальчика. Мой друг посмотрел «Он мой» ночью с отцом, с которым не общался несколько лет. Тот все понял: «Этот фильм — камень в мой огород!» За какой-то месяц у них наладились отношения, обнаружились общие интересы. Сын даже съездил на папину родину в Магадан. Для меня это было чудом.
Гардаш: Моя работа — также автобиографическая, но сильно приукрашенная история про неудачную шутку, переросшую в конфликт поколений. Идея проста: перегиб — всегда плохо, молодым людям нужно научиться нести ответственность за свои поступки, а старшим — видеть в них людей, а не считать дегенератами.

культура: Чем нынешние студенты отличались от прежних?
Хотиненко: Сложно сказать. Каждый курс не похож на предыдущий. Иногда встречаются более талантливые ребята, иногда — менее. Сейчас очень быстро меняется мир, и эти выпускники показались мне чуть инертнее, инфантильнее предшественников. Таково общее состояние нашей творческой молодежи. Правда, есть исключения. С каждым годом в режиссуру приходит больше девушек — инициативных, имеющих артикулированный, даже агрессивный, взгляд на мир. Сейчас жесткое время, приходится все время крутиться как электровеник. Наверное, молодые люди скорее устают и начинают плыть по течению, а режиссеру нужно быть понаглее.

культура: ВГИК — Ваше первое высшее образование?
Дегтярева: Нет. Я окончила Самарский университет, отделение английской филологии, получила грант на американскую стажировку, преподавала русский для иностранцев и английский для абитуриентов, параллельно обучалась управлению персоналом. Но внезапно поняла, чем хочу заниматься на самом деле. Решающим аргументом стал совет преподающей во ВГИКе подруги: «Ты все время что-то придумываешь, иди в режиссуру, это твое!» Подала документы и неожиданно поступила, причем на бесплатное обучение по гранту Фонда кино. Таких обремененных первым высшим образованием счастливчиков на курсе было трое.
Хотиненко: Да, лед тронулся. В этом году гранты на второе высшее будет выдавать нам и Фонд, и Минкультуры.
Рытков: До ВГИКа у меня было два неоконченных вуза — петербургский Гуманитарный университет профсоюзов, кафедра режиссуры мультимедиа, затем два года отучился в Останкино, откуда меня забрал преподававший там Владимир Иванович и перевел к себе на третий курс ВГИКа. Это большая удача, мне необходимо было двигаться дальше.
Гардаш: Перед поступлением окончил вгиковский колледж по специальности «звукотехник» и увлекся мыслью о режиссуре. 

культура: Вы с Владимиром Фенченко обучаете прежде всего ремеслу. А если оставить за скобками профессиональные навыки, какие творческие качества удалось привить студентам за пять минувших лет?
Хотиненко: Это упрощенная постановка вопроса. Каждый художник — исключение из правил, и что такое творчество каждый решает для себя сам. Одни выбирают абсолютную свободу — что хочу, то ворочу. Другие — ответственность за дело жизни или за жизнь страны. Главное — быть находчивым, как собака, чувствовать время и место. Искусство для меня — прежде всего охота. Но если ты не научился играть на скрипке, то не исполнишь музыку, поэтому главное в нашем деле — не просто освоить язык кино, а активно высказываться, завязывать разговор с аудиторией. Как писал великий Достоевский: «Очень хочется произвести впечатление...» 

культура: Что дала мастерская будущим художникам?
Дегтярева: Сложно сформулировать. Здесь из меня достали все, что я в себе прятала, — эмоции, которые считала лишними на прежнем месте работы, в большом бизнесе. Учителя твердили: «Смелее, смелее!» — и я перестала бояться. Когда кто-то комментировал наши фильмы — сетовал, дескать, ничего непонятно, Фенченко страшно ругался: «Искусство — не про понимание, искусство — это про чувства!» Творческой свободы было даже чересчур. Но где еще пробовать себя, если не во ВГИКе? Порой показывала неудачную работу, но мастера всякий раз отмечали лишь хорошее. Они даже в ошибке способны увидеть плюсы. Когда говорили: «Нет, это не твое...»,  в итоге всегда оказывались правы.
Рытков: Я научился свободно излагать мысли, снимать кино о том, что меня по-настоящему волнует. Педагоги никогда не подрезали нам крылья. Наоборот, дарили веру в себя. Это редкость.
Гардаш: Нас учили не творить, а овладевать ремеслом. Если я и стану художником, то буду благодарен прежде всего родителям. Я рос достаточно чутким человеком, умеющим сопереживать ближним и принять чужую точку зрения.

культура: Что Вам близко, а что нет в российском кинематографе?
Хотиненко: Самое печальное: из кино уходит живой человек, авторы впадают в упрощения, иногда довольно сложные и даже изощренные. Это касается и мировоззрения, и ощущения действительности, и ангажированности фестивальными модами. Сейчас на конкурс в нашу мастерскую подано 900 работ. Только кажется, что это хорошо: большинство ребят все еще думают, что режиссура — клевая, легкая профессия. Люди не понимают, куда идут. Но ничего не поделаешь, будем отбирать лучших.
Дегтярева: Мне бы хотелось, чтобы у нас больше доверяли молодым. Многие талантливые выпускники упираются в стену непонимания, преодолеть ее не хватает сил. Российские продюсеры заказывают жанровые поделки, но во ВГИКе нас под них не затачивают. И я считаю, это правильно. Ведь творчество — прежде всего — самопознание. Но сегодня оно мало кому интересно. Главная проблема даже не в этом. Люди не понимают, что современный фильм может быть любым. Единственным критерием нашей профессии является безусловный вкус, аккумулирующий и эмоции, и чувство правды, и большой стиль.
Рытков: Есть два вектора. С одной стороны, у нас появилось больше возможностей говорить о нерешенных проблемах, и мы обязаны соответствовать — не стесняясь в выражениях, не оставляя за скобками любовь к Родине и не размениваясь на фестивальные успехи за бугром. С другой — в жанровом кино доминирует желание заработать деньги, не задумываясь о том, как фильм отразится в зрительских сердцах. Добиваться успеха любой ценой — это американская мечта, но русское искусство всегда жило по правде, проявляющейся в сложнейших обстоятельствах. Нужно давать возможность высказываться о сокровенных вещах, иначе в стране не останется кислорода.
Гардаш: У нас растет разделение на жанровое и авторское кино. Причем и то и другое плоско: первое делают для дебилов с юмором ниже пояса, во-втором случае все должно быть слезливо, непонятно, трагично и чернушно. Это искусственная, неприемлемая ситуация. Нужно использовать все наработки, сочетать увлекательные жанры с авторскими акцентами. Увы, у нас этого пока не происходит.

культура: Есть ли творческие планы на обозримое будущее?
Дегтярева: Конечно. В Америке меня научили важному правилу: «Все всегда в твоих руках!» Были бы хорошие идеи. Сейчас разрабатываю несколько историй со сценаристами, присматриваюсь, какая из них мне ближе. Счастлива, что имею такую возможность, — я преподаю английский, занимаюсь переводами и могу выбирать, куда двигаться в кино.
Рытков: О конкретных планах говорить пока рано — в любой момент могу оказаться за прилавком «Макдоналдса». Современный мир не оставляет возможности осмотреться. Приходится постоянно двигаться вперед, делать несколько вещей параллельно. На творчество меня вдохновляет поддержка окружающих. Одному в кино не выжить.  
Гардаш: Уверенности в завтрашнем дне сегодня нет ни у кого, но мне улыбается удача — «Первый канал» запускает сериал по моей короткометражной комедии «Наружка». Сценарий написал совместно с мамой, профессиональным драматургом.

Фото на анонсе предоставлено ВГИК