15.06.2013
«Никогда в нашей стране... верховная власть не переходила по такой ломаной линии. Так ломал эту линию политический путь, каким эти лица достигали власти: все они попадали на престол не по какому-либо порядку, установленному законом или обычаем, а случайно, путем дворцового переворота или придворной интриги».
Василий Ключевский
После смерти Екатерины нареченный тесть нового императора Петра II, светлейший князь Меншиков, стал всемогущим человеком на Руси. Он был опекуном государя и фактически возглавлял Верховный тайный совет, созданный при Екатерине. Александр Данилович забрал одиннадцатилетнего царя в свой дом на Васильевском острове, а 25 мая (5 июня) состоялось обручение императора с княжной Марией Меншиковой.
Однако светлейший ошибался, полагая, что юный император станет глиной в его руках. Внук Петра Великого «был мальчик ленивый, любивший более гулять, играть и ездить на охоту, чем учиться и заниматься делом, и притом чрезвычайно своенравный». Воспитатель царя, вице-канцлер барон Андрей Остерман, не видел возможности засадить своенравного ленивца за парту, потакал его празднолюбию и потворствовал «вредным» знакомствам с князем Иваном Долгоруковым и с теткой, великой княжной Елизаветой, — веселой шестнадцатилетней девицей. Однажды Меншиков заболел и государь стал все свободное время проводить со своими новыми друзьями, которые быстро настроили Петра против нареченного тестя.
7 (18) сентября 1727 года юный император послал предписание Верховному тайному совету перевезти все его вещи из дома Меншикова в Петергоф. На следующий день генералиссимуса морских и сухопутных войск заключили под домашний арест, а затем со всем семейством, включая и «царскую невесту», сослали в Берёзов, где через два года «полудержавный властелин» скончался от оспы.
Иностранные послы доносили своим дворам: «Все в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует сколько может...» Наследники Великого Петра государственными делами не занимались. В сентябре 1729 года Петр II выехал в сопровождении Долгоруковых на охоту, которая продолжалась больше месяца. По возвращении в Москву было объявлено, что император женится на дочери князя Алексея Григорьевича Долгорукого Екатерине. Но и эта невеста не нравилась государю, хотя согласие на брак юноша дал сам, «не имея сил порвать с людьми, к которым привык».
На Крещение, Петр Алексеевич несколько часов простоял на литургии на ветру, простыл, а затем заболел оспой. Когда стало ясно, что император умирает, князья Долгоруковы хотели подделать духовную грамоту, в которой государь объявлял бы своей преемницей невесту Екатерину, но четырнадцатилетний правитель уже был не в состоянии подписать бумагу.
С Петром II мужская линия династии Романовых прервалась.
Тотчас после смерти Петра Верховный тайный совет собрался в «особой каморе» в узком, почти семейном, кругу — кроме верховников в совещании участвовали сибирский губернатор Михаил Долгоруков и два фельдмаршала — Михаил Голицын и Василий Долгоруков.
Один из верховников — Дмитрий Михайлович Голицын предложил объявить наследницей Анну — дочь слабоумного Иоанна Алексеевича, сводного брата и соправителя Петра I: «Она родилась среди нас, от русских родителей; она рода высокого и притом находится еще в таких летах, что может вступить вторично в брак и оставить после себя потомство». Голицын сознательно «напирал» на русских родителей и высокородность претендентки, ведь Елизавета — дочь лифляндской портомои Екатерины — по этим параметрам явно не проходила.
Участники совещания закричали: «Виват наша императрица Анна Иоанновна!» А затем до глубокой ночи сочиняли «Кондиции», которые должна была подписать Анна, чтобы стать российской императрицей: «Государыня обещает сохранить Верховный тайный совет в числе восьми членов и обязуется без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами... не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов».
«План солидных, уважаемых людей — верховников был по-жульнически прост: представить Анне кондиции как волю «общества», а после получения ее подписи под ними поставить «общество» перед свершившимся фактом ограничения власти императрицы в пользу Верховного тайного совета», — описывал суть этого олигархического переворота историк Евгений Анисимов.
Анна без разговоров подписала «кондиции», ограничивающие ее власть, но в Москве все пошло не по сценарию. Сразу после провозглашения императрицы дворяне стали по ночам собираться в кружки, ездить друг к другу, возмущаться «затейкой». Шляхетство не пугала мысль ограничения самодержавия, возмущало стремление двух старых родов — Долгоруковых и Голицыных — захватить власть. Многие стали писать свои проекты и подавать в Верховный тайный совет. Истории известно 12 проектов, которые объединяла одна общая мысль: «вырвать правление из рук нескольких высокородных фамилий и передать шляхетству или «общенародию», — как называли тогда дворянское сословие.
Тем временем из родственников, свойственников Анны Иоанновны, а также сочувствующих «сильной руке», начала составляться самодержавная партия. Ярыми сторонниками Анны были офицеры гвардии, которые говорили, что «скорее согласятся быть рабами одного тирана-монарха, чем многих».
15 (26) февраля Анна Иоанновна торжественно въехала в Москву, и в тот же день в Успенском соборе Кремля высшие чины присягали государыне, но не самодержице. Однако 25 февраля (8 января) гвардейцы решительно заявили: «Мы не дозволим, чтобы государыне предписывались законы. Она должна быть такою же самодержавною, как были ее предки!»
Ее Величество приказала принести «кондиции» и «при всем народе изволила, приняв, изодрать».
Так закончилась десятидневная олигархия — «затейка», за которую верховники поплатились через несколько лет. Четверо из них были казнены, а один умер в ссылке.
«На престоле она представляла собою образец русской барыни старинного покроя, каких в то время можно было встречать повсюду на Руси. Ленивая, неряшливая, с неповоротливым умом, и вместе с тем надменная, чванная, злобная, не прощающая другим ни малейшего шага, который почему-либо ей был противен, — Анна Ивановна не развила в себе ни способности, ни привычки заниматься делом и особенно мыслить, что было так необходимо в ее сане», — писал историк Николай Костомаров.
Царский дворец эта барыня на престоле превратила в какое-то село Степанчиково: как и ее фаворит Бирон, Анна очень любила лошадей и верховую езду; императрица забавлялась стрельбою и частенько стреляла птиц прямо из окон дворца; она обожала сплетни, собирала во дворце разных болтушек и приживалок, которые, не замолкая, перемывали кости придворным; кроме того, у нее был целый штат шутов, начиная с итальянца Педрилло и заканчивая представителями русских аристократических фамилий, — Голицыным, Волконским, Апраксиным...
Большинство историков XIX века называли засилье иностранцев, на которых привыкла опираться Анна Иоанновна, главной причиной российских несчастий в это царствование. Ключевский писал: «Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении». Нелестно отзывались историки о «каналье курляндце» Бироне — фаворите императрицы и фактическом главе правительства. Однако Пушкин писал: «Он имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа».
Как бы то ни было, десятилетие правления Анны Иоанновны было «одной из мрачных страниц нашей истории». В 1731 году была восстановлена Тайная канцелярия. Мнительная Анна и ее приспешники видели заговоры во всем, все «опасное и неудобное» изгонялось. Репрессии приняли массовый характер, при Анне Иоанновне в Сибирь сослали больше двадцати тысяч человек.
«При неслыханной роскоши двора, в казне нет ни гроша, а потому никому ничего не платят», — писали иностранные послы. Народное хозяйство скудело, торговля расстраивалась, поля не обрабатывали по нескольку лет, крестьяне убегали в леса и за границу... В 1732 году планировали получить налогов 2,2 миллиона, а собрали всего 187 тысяч! И тогда цвет армии — гвардию — отправили, как простых жандармов, взимать недоимки. Народ называл это новым татарским нашествием, только из российской столицы.
«Россия, коль счастлива ты / Под сильным Анниным покровом!» — писал в своей «Оде на взятие Хотина» Михаил Ломоносов.