Александр АНДРЮХИН

19.06.2014

Какое настроение было у советских людей в первые дни Великой Отечественной войны? Предчувствовали ли они, что жестокая битва затянется на четыре долгих года? Мучил ли страх за близких, которых призвали в армию, пугал ли ужас оккупации? Оказывается, нет... Об этом свидетельствуют письма конца июня — начала июля 1941 года. В них практически нет тревоги, но много надежды, любви и тепла. С необычным собранием корреспондент «Культуры» познакомился в киевском Мемориальном комплексе «Национальный музей истории Великой Отечественной войны 1941–1945 годов».

«Здесь у нас куда веселее, чем в Харькове. Целые дни летают самолеты, и наши, и германские. Настроение обыкновенное, иной раз веселое, иной раз приходится удирать под прикрытие леса. Дерутся наши храбро и самоотверженно, несмотря на сильнейшего врага. Правда, немецким городам, и вообще его территории, достается гораздо больше, чем нашей земле. Недавно тысяча наших самолетов бомбила Берлин...» 

Это письмо красноармейца Ефимова, написанное в конце июня 1941 года родным в Харьков. Парня только что призвали. Его часть стояла неподалеку от Каменец-Подольского (Украина). Конечно, никакой бомбежки Берлина в это время не было, напротив, немцы ожесточенно бомбили Украину. Знает ли об этом красноармеец Ефимов? 

18-й армия, где воевал Ефимов, противостояла довольно серьезным силам. С юго-запада на Каменец-Подольский наступали 11-я немецкая и 3-я румынская армии, венгерский корпус и словацкие дивизии. Город без конца обстреливался немецкой авиацией. 9 июля советские войска были вынуждены отступить. Они заминировали и взорвали Новоплановский мост и несколько стратегически важных предприятий.

10 июля 1941 года германские войска оккупировали город. В бывшем здании НКВД на улице Шевченко разместилось управление гестапо, где с первых же дней начали проводиться казни партийных и советских работников.

Они хотели нас понять

Внезапно начавшаяся война парализовала все жизненно важные артерии региона, в том числе и транспортные. На центральной почте городка остался мешок с неотправленными письмами. Он был захвачен оккупантами, хотя никакой ценности письма не представляли — обычная бытовая корреспонденция.

О письмах вспомнили через год. Гитлеровский «блицкриг» провалился. Красная Армия оказала серьезное сопротивление и остановила наступление захватчиков. Вот тогда-то немецкое командование и задумалось об особенностях народа, с которым решилось воевать. 

Инспектор телеграфной связи при Генеральном почтовом комиссаре рейхскомиссариата «Украина» доктор философии Густав Ольшлегер вспомнил про мешок с письмами и приказал отправить их в Вену своему другу Эрхарду Риделю. В сопроводительном письме он написал, что по этой коллекции можно изучить психологическое состояние советских людей в начале войны. 

Ольшлегер пропал без вести в 1944 году, а Ридель умер в 1958-м. А письма в количестве 1208 штук так и пролежали в фондах Венского музея до 2009 года. Ими никто не занимался. В феврале 2010-го коллекция была передана в киевский музей Великой Отечественной войны. 

Сотрудники музея стали разыскивать тех, кому они были адресованы. Задача оказалась не из легких. Многих уже не было в живых. Больше половины канули без следа. На сегодняшний день удалось разыскать 515 человек и вручить им письма, опоздавшие почти на 70 лет.

«Я стирал твои платочки...» 

И вот я сижу в одном из отделов музея вместе со старшим научным сотрудником Мемориального комплекса Ярославой Пасичко. Она раскладывает на столе пожелтевшие от времени конверты и треугольники. 

Каменец-Подольский — небольшой украинский городок. Но письма из него рассылались во все республики бывшего Советского Союза — в Россию, Узбекистан, Азербайджан, Армению, Казахстан. Хотя львиная доля корреспонденции была почему-то адресована в Хмельницкую область. Письма на русском, украинском, татарском, узбекском, армянском языках. Прочесть их не так-то просто.

— Например, более сорока писем было написано на идише, — говорит Ярослава Леонидовна. — Сейчас на нем уже почти не говорят и совсем не пишут. Около двадцати писем написано на казахском, причем латиницей, которой пользовались до 1948 года. Сегодня перевести их могут только специалисты-языковеды. Очень поэтичные  письма, думаю, автор увлекался Омаром Хайямом... 

Не меньшей любовью и нежностью пронизаны и письма простых украинских крестьян. «И вот что, — пишет жене боец Афанасий Блажей. — Я сегодня, Дунька, стирав твои платочки. Очень мне было тяжело, как я на них глянул, што они твои...»

Ну а дальше успокаивает жену, чтобы та не волновалась. «Нащот еды мне очень хорошо. И хорошо кормлят и хорошо одет. И хорошие сапоги и хорошие мундиры. В общем, мне все хорошо. Хотел бы, чтоб была тихая жизнь, Дуня, чтоб я еще получил от тебя хоть одно письмо».

Другой солдат сообщает, что стоит неподалеку, в селе Кавечина, и очень просит жену и маму, чтобы те пришли к нему повидаться: «...потому что мне очень скучно и жалоба за вами». Предупреждает, чтобы взяли с собой паспорта, и просит выйти пораньше — «шоб вы были до вечера дома». 

Ярослава Леонидовна вздыхает и с нежностью проводит ладонью по конвертам. Конверты с марками и без, солдатские треугольники. Фабричные и самодельные, склеенные клеем и даже клейстером. Некоторые запечатаны сургучом либо прошиты нитками, а один треугольник пробит мелкими сапожными гвоздиками.

Послания составлялись на чем придется: на полях газет, обрывках обоев, клочках папиросной бумаги.

— В то время многие слова шифровались, некоторые просили по прочтении сжечь письмо. А еще, — понизив голос, добавляет моя собеседница, — среди корреспонденции было несколько доносов.

«Продай корову и выкопай бомбоубежище»

О чем же писали люди в самом начале войны? О том же, о чем и всегда. Вот девушка пишет подружке с соседней улицы. Восторги по поводу погоды, каникул, потом делится планами на лето — и ни слова о войне, хотя уже вовсю идут бои. А вот студент пишет приятелю: про учебники, общих знакомых и девушку с факультета. Наверное, через несколько дней его мобилизуют, выживет ли?

— С позиции сегодняшних дней это удивительно — люди даже не догадываются, что им предстоит вынести, — качает головой Ярослава Леонидовна.

К слову, и Киев бомбили 22 июня. Правда, не в 4 утра, как поется в песне, а в 7.15. 19 «Хейнкелей-111» сбросили 90 бомб и безнаказанно ушли — поднявшиеся по тревоге советские истребители не смогли их догнать. В солдатских письмах рассказывается о бомбежках. Причем без всякого страха, как о чем-то вполне обыденном, с полной уверенностью, что в ближайшее время Красная Армия намылит агрессору шею. Например, лейтенант Александр Давидченко (кто знает, может, это родственник братьев Давидченко, одесских антимайдановских активистов) пишет, что находится в лесу, в Черкасской области. Лес хвойный, густой, красивый. Однако красотой не дают любоваться без конца атакующие самолеты. И война с немцами что-то никак не заканчивается. Не без юмора лейтенант рассказывает о призывниках из местных. Их погружают в вагоны, но когда эшелон трогается, они выпрыгивают и «тикают до хаты». 

Среди пишущих есть рекордсмен. Это красноармеец Николай Букин. Он в один день написал пять писем. Все — в Москву и в Московскую область. Два маме и по одному сестре, другу и девушке. У мамы расспрашивает про знакомых. Сестру просит за него не беспокоиться, хотя, возможно, «уже завтра» вступит в бой. Девушке — про любовь и ожидание предстоящей встречи. И только с товарищем максимально откровенен: советует приналечь на немецкий — не исключено, что война затянется. Букин в казармы уже не вернется. Его понесет, как щепку, кровавый водоворот войны. Он дослужится до сержанта и в 1943 году погибнет на Курской дуге — это один из тех немногих, чью судьбу удалось проследить музейным работникам.

— В целом письма полны оптимизма, — подытоживает Пасичко. — Хотя есть и те, кто реально смотрел на вещи. Они просят родных, чтобы те запаслись продуктами, потому что война может затянуться. А один красноармеец пишет: «Муся, заготовь хлеб, продай корову, а то ты ее не спасешь, береги детей и сделай бомбоубежище в конце огорода».

Тон писем гражданского населения резко изменился 7–8 июля. Люди пишут родным: заберите нас отсюда — тут страшно, все бегут, армия отступает. 10 июля в Каменец-Подольский уже вошли фашисты.

«Папочка, родненький!» 

Разыскать адресатов работники культурного учреждения считают своим долгом. Правда, потомкам вручают не сами письма, а их копии, музейщики называют их аналогами. 

— Наши сотрудники вручную вырезают марки, находят соответствующую бумагу, подбирают цвет чернил, карандашей, — рассказывает Ярослава Леонидовна. — Затем на специальном прозрачном столе с подсветкой копируют письмо, в точности сохраняя почерк. В сорок шесть конвертов были вложены фотографии. Мы их тоже отсканировали и распечатали. В некоторые письма были вложены засушенные листья, веточки, цветы. Мы находили точно такие же...

К сожалению, удалось обнаружить только одного адресата, который получил письмо, предназначенное лично ему. Это Анна Корнилова из города Хмельницкий. Письмо ей написал брат. В основном же письма принимают дети и внуки. Как, например, Екатерина Курченко. В 1941-м ей было десять. И только спустя почти 70 лет она получила письмо от пропавшего без вести отца.

— Когда мы зашли к ней в хату, сердце мое сжалось, — не в силах сдержать слезы, вспоминает Ярослава Леонидовна. — На табуретке сидит бабушка в косыночке. Я только успеваю сказать, кто я, и отдаю письмо. Она, не распечатав, принимается целовать его с причитаниями: «Папочка мой родненький!»

В поисках адресатов, просит особо отметить моя собеседница, очень помогла передача «Жди меня».