Евгений ТРОСТИН

17.07.2024

Материал опубликован в июньском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Один из самых ярких ученых ХХ века Петр Капица оставил потомкам немало открытий, но еще больше — загадок, что для великих исследователей бывает не менее важно.

ПОРТРЕТ ВРЕМЕНИ

Его отец, русский дворянин, трудился военным инженером, возводил фортификационные сооружения на Балтике и дослужился до генеральского чина. Мать, урожденная Ольга Стебницкая, посвятила жизнь изучению русского фольклора.

В детстве будущего академика за неуспеваемость в изучении латыни исключили из гимназии. Не отличавшийся особым прилежанием, не испытывавший трепета перед начальством юноша продолжил образование в реальном училище, где чувствовал себя свободнее. Тогда он уже понимал, что посвятит себя физике: Петр с детства увлекался механизмами, умел не только разобрать, но и собрать часы (и этим навыком гордился всю жизнь).

Утратив статус гимназиста, лишился возможности поступить в университет. В 1912 году стал студентом электромеханического факультета Петербургского политехнического института. Собирался трудиться как минимум инженером-электриком, в лучшем случае — исследователем. В Политехе обрел Учителя с большой буквы в лице Абрама Иоффе, которого впоследствии многие выдающиеся советские ученые называли «папой». Этот солидный господин умел находить общий язык с молодыми, задиристыми физиками. Общался с ними покровительственно и в то же время уважительно, создавал атмосферу увлекательной творческой работы. В том коллективе Капица стал почти знаменитостью, поскольку за успехами питомцев Абрама Федоровича следили очень известные люди, включая Максима Горького.

С началом Первой мировой Петр Капица несколько месяцев провел на фронте, являясь водителем и механиком санитарного отряда Всероссийского союза городов — общественной организации, помогавшей правительству в деле оказания медпомощи на фронтах. Друзья вспоминали: Петр показал себя настоящим смельчаком, не единожды мог геройски погибнуть.

С фронта вернулся к науке, стал участником семинара Иоффе. На революции не отвлекался, успел получить диплом и начал преподавать. «На лекциях мы и сами учимся. Даже самые нелепые вопросы, которые задают студенты, заставляют с совершенно новой точки зрения взглянуть на то явление, к которому подходим всегда стандартно, и это тоже позволяет творчески мыслить», — говорил позже Петр Леонидович. Даже из этих слов ясно, сколь необычным лектором он был.

На картине Бориса Кустодиева, написанной в 1921 году, Капица запечатлен вместе с другим будущим нобелевским лауреатом Николаем Семеновым. Это полотно — метафора научного поиска в стране, в которой еще не утихла канонада гражданской войны. В это трагическое время эпидемия «испанки» оборвала жизни самых близких Петра Капицы: отца, двухлетнего сына, жены и новорожденной дочери. Молодой ученый пребывал в отчаянии, однако стремился во что бы то ни стало вырваться из морально-психологического тупика. Дни и ночи напролет посвящал науке, общался с друзьями, шутил, балагурил, принимал участие в разгадывании шарад, элегантно, чрезвычайно аккуратно одевался (приятели удивлялись: где в столь сложное время он находит приличные костюмы?).

В доме Кустодиева Капица и Семенов оказались в тот момент, когда художник страдал тяжелой болезнью позвоночника и почти не выходил на улицу. И тем не менее продолжал работать, пристроив мольберт возле тахты. «Почему бы вам не написать портрет будущих знаменитостей?» — предложили ему физики. Живописец сразу же согласился, увидев парадоксальную примету времени — сочетание тотальной разрухи с верой в науку, которой посвящали себя эти аристократы духа. В качестве гонорара гости вручили хозяину мешок пшена (в то время это было поважнее денег). В итоге получился парный портрет отъявленных оптимистов, каковыми они, в сущности, и являлись.

В дальнейшем картина хранилась в доме Капицы. Четыре десятилетия спустя Петр Леонидович подарит Семенову ее копию с надписью: «Портрет хорошо сохранился, а мы здорово постарели. Но в душе мы оба такие же молодые и глупые, как выглядим на портрете».

БРИТАНСКАЯ КОМАНДИРОВКА

В то время считалось (и, видимо, не без оснований), что, не пройдя практику в лучших европейских лабораториях, выйти на высочайший уровень экспериментальной физики невозможно. В 1921 году по протекции Абрама Иоффе и Максима Горького Петра Капицу командировали в Великобританию, куда он прибыл вместе с Абрамом Федоровичем. Перспективного ученого приняли стажером в Кавендишскую лабораторию профессора Резерфорда. Там Петр Леонидович задержался на целых 12 лет. Оставаясь советским гражданином, он внимательно следил за всем, что происходило на Родине. Защищал докторскую диссертацию в Кембридже и одновременно являлся доктором физико-математических наук в СССР. Несколько раз приезжал в Ленинград и Москву, читал лекции студентам и аспирантам, принимал участие в научных заседаниях. По предложению Иоффе Капицу избрали членом-корреспондентом Академии наук. Резерфорд присматривался к нему долго, но в конце концов признал русского коллегу себе ровней.

Весь научный мир тогда пересказывал байки о находчивости экспериментатора из Москвы. Однажды его пригласили в некую инженерную фирму починить электродвигатель. Капица распорядился принести молоток. Затем стукнул по двигателю, и тот заработал. Поскольку гонорар в 1000 фунтов был выплачен заранее, руководитель предприятия попросил обосновать такую выплату «всего лишь за удар молотком». Русский специалист объяснил: один фунт — за произведенное действие, 999 — за то, что Петр Леонидович знал, куда надо ударить.

В туманном Лондоне королевское общество вскоре предоставило ему хорошо оснащенную лабораторию. Сконструированные на основе его собственных методов аппараты по сжижению водорода и гелия оказали революционное влияние на науку. Исследовавший природу жидкого гелия Капица стал знаменитостью. Вероятно, в ту пору родился один из его насмешливых афоризмов: «Когда теория совпадает с экспериментом, это уже не открытие, а закрытие».

Московских друзей он не забывал, привозил им из Британии не только отрезы шерсти, но и необходимые для опытов инструменты, а Кустодиева снабжал дефицитными красками.

МОСКОВСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ

В сентября 1934 года приехал в Москву, чтобы прочесть курс лекций, однако остался в СССР навсегда. Капице дали понять: командировка окончена, талантливый исследователь необходим советской науке. Он возглавил специально организованный для него Институт физических проблем, а оборудование британской лаборатории, которой русский ученый руководил, Советский Союз у англичан выкупил. Резерфорд на сей счет резонно заметил: все равно в этих аппаратах никто, кроме Капицы, не разберется... Иногда пишут, что по приезде его чуть ли не арестовали, а в России остаться принудили. Это не совсем так. Достойные условия для работы он действительно получил не сразу, раздражала ученого и вездесущая бюрократия. Однако оставаться в Великобритании навсегда он и не собирался, понимал: 12 лет — предельный срок, пора создавать научное гнездо на Родине. Из Лондона привез новую семью: ставшую его супругой дочь академика-кораблестроителя Алексея Крылова и двух маленьких сыновей — Сергея и Андрея. Впоследствии оба станут знаменитыми учеными, профессорами, а первый из них — еще и популярным в стране телеведущим, настоящим народным просветителем.

Петр Капица свободно говорил по-английски, но мыслил всегда по-русски, а таких задушевных друзей, как в России, в Англии у него не было, да и не могло быть: непринужденно перебрасываться шутками, экспромтами гораздо удобней на родном языке. Многим казалось, что Петр Леонидович и работает играючи. В действительности он не любил напускать на себя серьезный начальственный вид, но в то же время был весьма требователен к себе и понимавшим его с полуслова сотрудникам.

В институте на Воробьевых горах решительно не терпел разгильдяйства. Однажды, выглянув в окно, увидел замусоренный двор и тут же спросил: «Сколько у нас дворников?» Ему ответили: трое. «Уволить двоих, а зарплату оставшемуся утроить», — после этих слов на следующее утро территория была убрана идеально, а мусор впредь вывозили вовремя. Точно так же ученый решал и куда более важные проблемы.

Во время ежовского террора научные работники оказались под ударом. Капица не боялся заступаться за арестованных. Ему удалось вызволить из тюрем физиков Владимира Фока и Льва Ландау. Ходатай умел найти аргументы, которые производили сильное впечатление на Сталина, например, такой: разбрасываться большими учеными непрактично, это потеря для экономики, отстранить их от работы — все равно что не использовать в науке совершенный механизм.

Фока отпустили практически сразу, Ландау — через несколько месяцев. Причем второй действительно был троцкистом, собирался поучаствовать в государственном перевороте, и тем не менее Капица сумел убедить политическое руководство в том, что главное для молодого гения Дау — физика, а на остальное, дескать, можно закрыть глаза. Надо ли уточнять, сколь опасными могли оказаться подобные старания для самого ходатая? Не зря еще в годы Первой мировой его считали бесстрашным.

В московском научном сообществе он выглядел белой вороной. Глубоко погруженный в свои раздумья человек удивлял всех вокруг короткими штанами (бриджами) и прочими предметами франтовского гардероба, а также абсурдистским юмором, независимостью, демонстрированием своей особости, нежеланием кому-либо подчиняться. Когда ему предлагали заниматься оборонными технологиями — как правило, отказывался. «Мы же, ученые, как актеры, любим славу, любим появляться в прессе... А оборона — дело секретное. Это не для меня». Однако его открытия здорово помогли военным, и атом изучать он начал одним из первых в мире.

Во время Великой Отечественной институт Капицы эвакуировали в Казань, а сам руководитель работал над внедрением в производство необходимой для производства взрывчатки кислородной установки. Трудился днем и ночью, до полного изнурения. Изобретенные им устройства, механизмы, аппараты несли на себе печать его гениальности, а установку для производства жидкого кислорода этот мыслитель и теоретик собрал лично. В газетах о нем писали как о выдающемся советском ученом. К тому времени он был уже «полным» академиком АН СССР.

НАРАВНЕ С СИЛЬНЫМИ МИРА СЕГО

В августе 1945-го Капица вошел в Спецкомитет по разработке атомной бомбы, однако, не сработавшись с Берией, попросил вскоре освободить его от этой миссии. Академику не нравилось, когда с ним разговаривали начальственным тоном, вызывая «на ковер» через секретаря. Известны выводы ученого, изложенные в письме Сталину: «Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берии основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо. Я лично думаю, что тов. Берия справился бы со своей задачей, если отдал бы больше сил и времени», — после данных замечаний работа автора письма в атомном проекте стала невозможной.

Причина была не только в этом: в условиях военного аврала, когда на творчество недостает ни времени, ни сил (ни прав), Петр Капица был не очень эффективен. Гораздо больше пользы науке и Родине он мог принести (и приносил) как «свободный художник», а понуканий сверху не терпел. «Руководить — это значит не мешать хорошим людям работать», — говорил академик.

Вождю такой «саботаж» не понравился, но строгого наказания для ученого не последовало. Его ценили, к тому же свободолюбивый характер строптивца ни для кого не был секретом, как и то, что привлекали Петра Леонидовича загадочные материи, поиск неизведанного. «Главный признак таланта — это когда человек знает, чего он хочет», — говорил он.

Капица продолжал время от времени писать Сталину, общаясь с ним, по сути, на равных. Оба осознавали свое значение, первый — в науке, второй — в государственной политике. Однажды генеральный секретарь получил письмо академика с предложением издать книгу писателя Льва Гумилевского о достижениях русских инженеров: «Мы мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. Из книги ясно: первое — большое число крупнейших инженерных начинаний зарождались у нас; второе — мы сами почти никогда не умели их развивать; третье — часто причина неиспользования новаторства в том, что мы обычно недооценивали свое и переоценивали иностранное. Обычно мешали нашей технической пионерной работе развиваться и влиять на мировую технику организационные недостатки. Многие из этих недостатков существуют и по сей день, и один из главных — это недооценка своих и переоценка заграничных сил».

Прозвучавшая как гром среди ясного неба рекомендация пришлась вождю по душе. Предложенную Капицей книгу издали, о достижениях русской науки стали писать много и основательно. О выдающихся ученых начали снимать фильмы, писать в учебниках.

И все же Берия не простил ему обиды. На очередную жалобу Лаврентия Сталин ответил известной фразой: «Я тебе его сниму, но ты его не трогай. Запомни: он нам очень нужен». На несколько лет академика отлучили от созданного им института. Пришлось опальному трудиться в «Избе физических проблем», как называл Петр Леонидович новое место работы.

ОЧЕВИДНОЕ — НЕВЕРОЯТНОЕ

После смерти генсека Капицу уже воспринимали как признанного мэтра, великого ученого. Он снова возглавил ИФП, а также главный научный журнал советских физиков. Занимался исследованием свойств плазмы, преподавал, заседал в президиуме Академии наук. В 1978 году получил Нобелевскую премию «за фундаментальные изобретения и открытия в области физики низких температур», хотя этой темой не занимался к тому времени уже около 30 лет. В СССР о его Нобелевке сообщали с гордостью. Ученый являлся Героем Социалистического Труда, а таких людей в стране прославляли не меньше, чем выдающихся летчиков, космонавтов, писателей. И это более чем справедливо, ведь физикам тоже нужно народное признание. Капица по-прежнему помогал талантливым коллегам — прежде всего тем, кому крайне непросто было достичь научных вершин. У него имелся прямой телефон Брежнева и Косыгина. Порой академик давал им советы, и государственные мужи к ним прислушивались.

Его сын, профессор физики, был известен всей стране как ведущий телепередачи «Очевидное — невероятное». Иногда Сергей Петрович приглашал в эфир и отца. Строптивый ученый со временем научился видеть положительные стороны советской системы, выражавшиеся прежде всего во внимании, уважении к науке, а это для него было главным. Он по-прежнему замечал вокруг обаятельных женщин, ценил красоту шахматных партий, любил бывать в театре, но в первую очередь являлся ученым — с совершенно особым отношением к миру, эпохе, себе самому.

До последних дней жизни (а прожил Петр Капица почти 90 лет) трудился в лаборатории, сохранял ясный ум, чувство юмора, способность парадоксально мыслить, неприязнь к рутине. Многим запомнились слова академика: «Наука должна быть веселая, увлекательная и простая. Таковыми же должны быть и ученые».

Ученики Петра Леонидовича и сейчас находятся в авангарде исследователей — тех, кто неустанно познает великие тайны природы.