Алексей ФИЛИППОВ

27.04.2022

Судьба и блестящая карьера Плевако показывают, какой пластичной и динамичной, способной к быстрым изменениям страной была Россия в конце XIX века

Федор Никифорович Плевако, знаменитый адвокат, при жизни заслуживший титулы «великий оратор», «митрополит адвокатуры» и «старшой богатырь» родился 180 лет назад, в конце апреля 1842 года. С ним связано множество интересных историй, забавных и необычных случаев. Рассказы о Плевако (фамилия традиционно произносится как ПлевАко, но он сам называл себя ПлевакО) превращаются в развернутый анекдот. И это все, ради чего стоит вспомнить «митрополита адвокатуры»?

На самом деле нет — его судьба и блестящая карьера показывают, какой пластичной и динамичной, способной к быстрым изменениям страной была Россия в XIX веке.

Жила-была великая военная империя, где не существовало независимого суда, разделения судебной и обвинительной власти, а равенство перед судом независимо от сословий оставалось условным. Судебная реформа, объявленная указом от 20 ноября 1864 года, утвердила создание Суда присяжных заседателей, ввела должности присяжных поверенных — адвокатов. И дела пошли так, как будто это было всегда: внутреннего неприятия переменам не было, они оказались органичны России. Судебное красноречие и юридический анализ оказались востребованы, талант Федора Никифоровича расцвел.

В былой реальности он стал бы судейским чиновником. Возможно, возглавил бы московский окружной суд, как известный юрист Люминарский, при котором Плевако состоял стажером без жалованья. Тогда Плевако мечтал о месте с жалованьем в тридцать ежемесячных рублей.

Люминарский был им доволен, но жалованья не дал. Он посоветовал ему искать место у адвоката: «...там вы скорее найдете применения своему дарованию, а Бог даст, и заработок будет поболее тридцати». Плевако поступил в помощники к присяжному поверенному Доброхотову. Первое самостоятельное дело он получил, когда понес закладывать серебряный портсигар покойного отца и его же запонки. У процентщика был вексель к человеку, не желавшему платить. Процесс Плевако проиграл, но его речь понравилась публике, и о деле написали газеты.

Новый суд только начинался, профессия адвоката только становилась, и реклама оказалась кстати. По Москве пошла молва об «адвокате Плевакине», и у него появилась состоятельная клиентура. Второй процесс он выиграл, гонорар составил двести рублей. Следующее дело принесло ему три тысячи шестьсот рублей — годовое жалованье генерал-лейтенанта, со всеми надбавками, столовыми, квартирными и прочим. Вскоре он разбогател и купил несколько доходных домов на Новинском бульваре.

Так началась фантастическая адвокатская карьера Федора Никифоровича, и не умри он от сердечного приступа в 1908 году, быть бы ему известным политиком — Бог весть, как бы он тогда повлиял на нашу историю. В 1907-м Плевако избрали в Государственную Думу от «Союза семнадцатого октября», по своим политическим взглядам он был умеренно правым либералом, противником революции. Вот отрывок из его предвыборной речи:

«В сознании всех мыслящих и чувствующих правду граждан русского государства никогда не умирала надежда на введение того порядка жизни, которым когда-то была красна наша царская старина…»

Большого успеха среди избирателей она, впрочем, не имела.

Но можно взглянуть на Федора Никифоровича и с иной стороны. Он, конечно, был гением судебной риторики — но при этом и гениальным манипулятором, блестящим актером, тонким наблюдателем, игравшим на чувствах присяжных, как виртуоз-исполнитель на рояле.

На процессе укравшей жестяной чайник старушки прокурор доказывал, что частная собственность, как бы мала она ни была, священна. Ответ Плевако давно стал мемом.

«Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... Старушка украла жестяной чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет».

Защищая мужика, которого проститутка обвинила в изнасиловании, Плевако попросил вычесть из суммы штрафа стоимость простынь, испачканных туфлями истицы.

Она вскочила и закричала: «Неправда! Я их сняла!»

Обвиняемый был оправдан.

Защищая священника, он предложил присяжным вспомнить, сколько грехов батюшка отпустил за свою жизнь, и попросил их простить ему один-единственный грех.

И те его простили.

А защищая убившего жену мужика Плевако пятнадцать минут подряд, медленно, с расстановкой повторял: «Господа присяжные заседатели!»

Публика вместе с присяжными, прокурором и судьей пришла в исступление, начала свистеть и топать ногами. Тут он сказал: «Вы не выдержали и пятнадцати минут моего эксперимента. Каково же было несчастному мужику пятнадцать лет слушать несправедливые попреки злой и сварливой бабы?»

Мужик был оправдан.

Последняя история больше похожа на анекдот, но она кочует из одной биографии Плевако в другую. В нее сложно поверить, — но трудно принять за правду и то, что он побил одного из своих клиентов. А между тем так и было. Киевский купец Персиц вчинил ему иск, он обвинял Плевако в том, что тот не принял никого из сорока человек, ждавших в приемной, а самого Персица избил, вытолкал из конторы и спустил с лестницы. В своем объяснении Плевако писал, что был утомлен и попросил публику прийти завтра, а Персиц пошел за ним в жилые комнаты. Когда он попросил его уйти, Персиц стал толкаться, и тогда Плевако повернул купца к себе спиной, выставил в вестибюль, а следом выбросил шубу. Бить он его не бил, но если бы захотел, то «благодаря своему недюжинному сложению, побил бы сильно…»

Первой женой Плевако по легенде была монахиня, которую он увел в мир.

Вторым браком он женился на своей клиентке. Она пришла к нему, чтобы начать бракоразводный процесс: муж Марии Андреевны Демидовой, льняной фабрикант из города Вязники, обладал многомиллионным капиталом и чудовищно плохим характером, да к тому же был страшно упрям. За неуплату городских налогов вязниковская дума приговорила его к позорному штрафу: купец-миллионер месяц должен был ходить по городу, имея на одной ноге штиблет, а на другой резиновую галошу. Он отходил в них все тридцать дней, но денег так и не заплатил.

Плевако влюбился в свою клиентку, а та в него, и вскоре они зажили одним домом. Своих детей от Демидовой он записывал как подкидышей, а потом усыновлял – развода муж ей не давал. Василий Васильевич делал вид, что ничего особенного не произошло, и добросовестно переводил деньги на образование детей, а злые на язык москвичи прозвали его «льняным оленем». Тянулось это очень долго, вплоть до смерти Василия Демидова. Тогда они поженились.

А первую жену он отправил обратно в монастырь.

При этом у него был сын от первого брака и дочь, которая на самом деле его дочерью не была. Он жил с этой девушкой, когда был женат в первый раз. А чтобы было проще давать ей деньги, удочерил.

Федор Никифорович был истово религиозным человеком, экуменистом, мечтал об объединении церквей, пытался соединить учение Льва Толстого с официальным православием. При этом он оставался феерическим авантюристом, завораживавшей присяжных птицей Сирин от адвокатуры. Читая о том, что он творил на процессах, только диву даешься — но в нем, очевидно, была завораживавшая присяжных магия.

Плевако часто начинал свою судебную речь со слов: «Господа, а ведь могло быть и хуже». Он не изменил себе и защищая человека, изнасиловавшего дочь:

«…Господа, а ведь могло быть и хуже!»

Судья вспылил: «Скажите на милость, что может быть хуже этой мерзости?!»

«Ваша честь, — спросил Плевако, — а если бы он изнасиловал вашу дочь?»

Все эти истории многое говорят не только о Федоре Никифоровиче, но и о его современниках. Его, мягко говоря, необычные речи имели успех у присяжных и судей — и из этого следует, что во второй половине XIX века наши предки были внутренне свободными людьми, и у них имелось отличное чувство юмора. Они были очень эмоциональны, по-настоящему религиозны, а цинизма, которым отмечено наше время, у них в товарных количествах не имелось. А еще они были очень искренними, простыми людьми — поэтому выступления Плевако и пользовались таким успехом.

А звали его, незаконного сына калмычки и чиновника, на самом деле не ПлевАко, и даже не ПлевакО, а ПлевАк.