19.11.2021
За счет присоединенных Екатериной II земель население страны увеличилось на 14,2 миллиона, больше чем в полтора раза. Было полностью перестроено внутреннее управление. Расцвела культура. Россия европеизировалась. В то же время правление Екатерины закончилось тяжелым экономическим и финансовым кризисом: царица не любила считать деньги. Займы, которыми были оплачены ее завоевания и государственные затеи, ее стройки века и подарки фаворитам, были выплачены только к 1891-му. Простому народу при Екатерине II приходилось нелегко. По данным историка-клиометриста Бориса Николаевича Миронова, специалиста в области демографической и антропологической истории, рассчитывающего биологический статус русских на основании роста рекрутов, к концу ее царствования тот значительно снизился.
Последние годы Екатерины II оказались печальны, там было немало стыдного. Старая женщина изо всех сил цеплялась за молодого и глупого любовника, ничтожного Платона Зубова. Тогда она действительно могла показаться воплощением порока, которым Екатерину часто считали «коллеги» одного с ней пола: к примеру, австрийская императрица Мария-Терезия и французская королева Мария-Антуанетта. То, что было позволено монарху, в монархине шокировало, в старости Екатерина казалась пародией на саму себя. А в ее молодости можно увидеть и совсем другое, также необычное для XVIII века: женщина завоевала право на власть и свободную любовь, на собственный выбор во всех сферах жизни. При этом прав на русскую корону у нее не было: София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская просто захватила трон Российской империи и удерживала его до конца жизни. Мужа она свергла, сыну власть так и не отдала.
Мы, конечно же, не можем назвать ее одной из первых феминисток. Это было бы непростительным преувеличением, грубой натяжкой: нельзя подходить к прошлому с современными мерками. Но в молодой Екатерине есть то, что близко нашей эпохе. Хотя бы ее удивительная внутренняя свобода, закамуфлированная умением приноравливаться к людям и обстоятельствам. Императрица говорила, что своими успехами она обязана только одному: ее решения совпадали с общими желаниями. (Екатерина II имела в виду верхушку дворянства и дворянскую же гвардию).
Вот какой запомнил молодую Екатерину любивший ее всю жизнь Станислав Август Понятовский, человек, которого она сделала польским королем, а затем погубила:
«Ей было двадцать пять лет. Оправляясь от первых родов, она расцвела так, как об этом только может мечтать женщина, наделенная от природы красотой. Черные волосы, восхитительная белизна кожи, большие синие глаза навыкате, многое говорившие, очень длинные черные ресницы, острый носик, рот, зовущий к поцелую, руки и плечи совершенной формы; средний рост — скорее высокий, чем низкий, походка на редкость легкая и в то же время исполненная величайшего благородства, приятный тембр голоса, смех, столь же веселый, сколь и нрав ее, позволявший ей с легкостью переходить от самых резвых, по-детски беззаботных игр — к шифровальному столику, причем напряжение физическое пугало ее не больше, чем самый текст, каким бы значительным или даже опасным ни было его содержание.
Стесненное положение, в каком она жила с того времени, что вышла замуж, а также отсутствие общества, хоть сколько-нибудь соответствующего ее развитию, пристрастили ее к чтению. Она многое знала. Она умела приветить, но и нащупать слабое место собеседника. Уже тогда, завоевывая всеобщую любовь, она торила себе дорогу к трону, занимаемому ею теперь с такой славой».
Екатерина не только вызывала любовь, но и умела любить. Она собиралась замуж за Григория Орлова, остановила царицу реплика одного из ее советников, графа Никиты Панина:
«Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова не может быть императрицей».
А с Григорием Потемкиным она заключила тайный брак, и историки до сих пор спорят о дате и месте их венчания. Вот голос царицы, слышный в одном из ее писем к Потемкину, написанном незадолго до того, как их обвенчали. Женщина совершенно счастлива, и громадная разница в их положении для нее совершенно не важна:
«Миленький, какой ты вздор говорил вчерась. Я и сегодня еще смеюсь твоим речам. Какие счасливыё часы я с тобою провожу. Часа с четыре вместе проводим, а скуки на уме нет, и всегда расстаюсь чрез силы и нехотя. Голубчик мой дорогой, я Вас чрезвычайно люблю, и хорош, и умен, и весел, и забавен; и до всего света нужды нету, когда с тобою сижу. Я отроду так счастлива не была, как с тобою. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце мое обыкновенно пробалтает страсть. Знатно, что полно налито и оттого проливается. Я к тебе не писала давича для того, что поздо встала, да и сам будешь на дневанье.
Прощай, брат, веди себя при людях умненько и так, чтоб прямо никто сказать не мог, чего у нас на уме, чего нету. Это мне ужасно как весело немножко пофинтарничать».
(«Финтарничать» — от финты, ложного выпада в фехтовании. Царице нравится водить за нос других).
Заняв трон, Екатерина принялась пересоздавать Россию на понятный ей манер, подгоняя страну под абсолютистский шаблон просвещенной монархии. Она знала, что военные победы делают власть прочной, и много воевала. Значительная часть приобретенного ей в конце ХХ века была потеряна, но многое и осталось. Она потратила на одиннадцать своих главных фаворитов сумму, сопоставимую с годовым доходом империи. При ней в России стало гораздо больше государства. Пугачевский бунт, вспыхнувший на далекой окраине русского мира, где до Екатерины II, присутствие имперской власти было, скорее, символическим, стал последним столкновением желающего, чтобы его оставили в покое, народа с государственной машиной. Государство победило — и надолго утвердило себя как высшую ценность. В ее время рождается общественное представление о России как о сверхдержаве, вершительнице судеб мира. Это видно, к примеру, в стихотворении Державина «Мой истукан»:
…Я рад отечества блаженству;
Дай больше небо таковых,
Российской силы к совершенству,
Сынов ей верных и прямых!
Определения судьбины
Тогда исполнятся во всем:
Доступим мира мы средины,
С Гангеса злато соберем,
Гордыню усмирим Китая,
Как кедр наш корень утверждая…
«Средина мира» это Стамбул, бывший Константинополь — с него Гаврила Романович предполагал начать. Во времена Екатерины II такие проекты рассматривались, занять константинопольский трон мог ее старший внук. Потому его и назвали Константином — в честь римского императора Константина Великого, который перенес столицу на Босфор. Этот план, как и многие другие, оказался химерой. Тем не менее правление Екатерины II стало апогеем, высшей точкой расцвета русского дворянского государства.
При ней сложилась прослойка сверхбогатых магнатов, владевших десятками тысяч крепостных. Но при ней же ускорилось обнищание мелкого и разорение среднего дворянства. Этому очень способствовали выросшие параллельно европеизации страны стандарты дворянского потребления. Благородное сословие пило французские вина, ело голландские сыры, жгло не сальные, а восковые свечи. Дворянские имения в конце концов закладывались. Майорат на российской почве не прижился, и передаваемые по наследству поместья дробились, делясь между сыновьями. Те, кто жил небогато, но пристойно, в следующем поколении нищали.
Преемникам Екатерины пришлось бороться с инфляцией — дефицит бюджета при ней покрывали, печатая ассигнации. К концу ее жизни не было порядка и в армии, наводившей страх на Азию и Европу. Государство при ней стало слишком дорогим, расходы на управление выросли почти в шесть раз. И ее сыну, и ее внуку пришлось проводить непопулярные среди дворянства, чиновничества и армейской верхушки реформы.
Но после Екатерины Великой осталась великая страна, — самая населенная в Европе, раскинувшаяся от бывших герцогства Курляндского и Брест-Литовского воеводства до Чукотки, Курильских островов и Аляски. Это стоило любых издержек и жертв.
А еще остался ее образ, не до конца понятный, и притягательный, и отталкивающий.
О Екатерине Великой пишут книги, она становится главной героиней фильмов — и так будет до скончания времен.