45 лет назад, в марте 1976 года, умер архитектор Борис Иофан, вместе с ним ушла эпоха.

Звучит банально, но это на самом деле так, — только закончилась она раньше. Гораздо раньше, чем был завершен один из последних проектов Иофана, комплекс шестнадцатиэтажных блочных домов на Щербаковской улице, начатый еще в 1962-м, при Хрущеве, — он строился 13 лет. Это подвело черту под всем путем архитектора, но самое главное он сделал в другое время.

В профессии Иофан прожил несколько жизней. Его первый, относящийся к 1925 году советский проект, показательные дома для рабочих на Русаковской улице, были выстроены в популярной в двадцатые годы концепции «города-сада». Три этажа, вытянутые итальянские окна, лоджии — видно, что Иофан учился в Риме и до возвращения в СССР строил в Италии. Потом были два больших конструктивистских проекта: правительственный санаторий в Барвихе и Дом на набережной (1931), он же Дом правительства и Первый дом Советов. Глядя на громаду Дома на набережной понимаешь, почему успешно работавший в Италии Иофан послушал уговоры лечившего в тамошнем санатории сердце председателя СНК СССР, советского премьер-министра Рыкова и вернулся домой. Иофан был человеком левых убеждений, он даже вступил в Итальянскую компартию, но главным все же был размах того, что ждало его в Советском Союзе.

Какой архитектор откажется от перспективы построить нечто сопоставимое с пирамидой Хеопса?

Советский Союз был грандиозной утопией, архитектура должна была символически олицетворять ее масштабы. Скромные и гармоничные показательные дома для рабочих (которые заселила номенклатура НКВД) не укладывались в образ страны — победительницы старого мира. Пространственную структуру сталинской Москвы не зря сравнивают с пространством барочного Рима, «театра в камне», города, предназначенного для торжественных процессий. Античный и Средневековый Рим перестраивали римские папы, историческую Москву перекраивал обладавший еще большей властью Сталин — недоучившийся семинарист был человеком классических вкусов. Строя новую столицу, он создавал памятник самому себе — и не прогадал. Архитектурный облик центра Москвы до сих пор формируют дома, построенные в его эпоху, мы все еще живем среди сталинских фантазий.

«Сталинский ампир» был частью общемирового тренда, неоклассических направлений первой трети ХХ века (сюда же, к примеру, относится и Пентагон), но дело было в масштабах. Сталин перестроил Москву, как Наполеон III Париж. Архитектура являлась делом государственной важности, большие архитекторы были наперечет, и их в отличие от других творческих людей, писателей или режиссеров, не трогали — даже тех, кто попадал в опалу. Не пожелавший следовать духу времени великий Мельников жил в забвении, преподавая в Саратове. Строитель московского метро, высоток и «Детского мира» Алексей Душкин был арестован, но вскоре его освободили, и он продолжил свою карьеру. А Иофана не погубило даже то, что ему протежировал проигравший, низвергнутый с государственного олимпа, осужденный и расстрелянный Рыков.

Утопии были нужны архитекторы, и Иофан, с его размахом и умением изменяться, пришелся ей как нельзя кстати. Дом на набережной (первоначально его должны были облицевать розовой гранитной крошкой, в цвет Кремля, — и единый ансамбль был бы прекрасен) тоже был утопией. Построенный серым из-за находившейся рядом и коптившей воздух ТЭЦ, колоссальный дом-крепость был образом противостоявшего всему миру СССР. Замкнутый в себе и самодостаточный, с его магазинами, театром и кинотеатрами, квартирами площадью до трехсот метров, внутренними дворами с фонтанами, по ночам патрулировавшимися охраной с овчарками; заканчивавшимися в 23.00 домашними праздниками и мебелью с инвентарными бирками, он принес мало счастья своим обитателям, многие из которых были посажены и расстреляны. Но это не имело никакого отношения к образу нового мира.

Точно так же не был связан с перепахавшей и обездолившей половину страны коллективизацией самый грандиозный из иофановских проектов, Дворец Советов высотой 420 метров, увенчанный 70-метровой статуей Ленина. Решение о его строительстве принял сам Сталин. В 1931-м взорвали Храм Христа Спасителя, чтобы построить самое высокое здание в мире, выше 381-метрового нью-йоркского небоскреба Эмпайр Стейт Билдинг. Вес Дворца должен был составить 1,5 миллиона тонн, для его облицовки в Москве построили специальный гранитный комбинат… Дворец Советов строился для собраний, съездов и органов госвласти, но его основное функциональное назначение было примерно таким же, как и у египетской пирамиды. Он должен был олицетворять мощь и вечную жизнь того, что за ним стояло.

До Великой Отечественной успели возвести 50-метровый стальной каркас — он пошел на танковую броню. Завод в Химках, строившийся для изготовления мебели для Дворца Советов, отдали авиапрому — там делали шедшую на истребители ЛаГГ дельта-древесину. После войны на огромный комплекс с 200 лифтами, 72 большими скульптурами, 650 бюстами и 19 скульптурными группами не было денег, а во второй половине пятидесятых изменились эстетические предпочтения. Проект пытались реанимировать до 1963 года, только тогда от него окончательно отказались. От Дворца Советов остался сооруженный на месте его фундаментов открытый бассейн, просуществовавший до 1990-го, да кремлевская АЗС на Волхонке, памятник архитектуры, выстроенный в стиле советского ар-деко.

У долго возглавлявшего трест высотного строительства Иофана было еще несколько ярких проектов: станция метро «Бауманская», комплекс Центрального института физкультуры в Измайлове, комплексы Нефтяного и Горного институтов. В 1937-м он создал проекты советских павильонов на Всемирной парижской выставке, в 1939-м — на выставке в Нью-Йорке. А в начале 50-х его уже вовсю критикуют за «излишества» при проектировании Дворца Советов. Начинается новая эпоха, где архитектуре в прежнем, сталинском понимании места нет.

…Эпоха зрелищ кончена,

Пришла эпоха хлеба.

Перекур объявлен

У штурмовавших небо.

Перемотать портянки

Присел на час народ,

В своих ботинках спящий

Невесть который год, —

писал Борис Слуцкий в стихотворении, посвященном смерти Сталина. В архитектуре эпоха хлеба выразилась в хрущевском массовом жилищном строительстве. Иофан проектирует дома на Щербаковской улице. Архитектуры в его прежнем понимании здесь нет совсем, нормы жилой площади не те, что в Доме на набережной: от 11 до 45 квадратных метров. Это машины — точнее, машинки — для жилья, внешне достаточно уродливые. Но он по-прежнему в тренде, и его профессиональная жизнь продолжается.

Готовность бесконечно изменяться была гарантией не физического выживания — архитекторов при Сталине не убивали, — но жизни в профессии: отказавшийся от этого Мельников ушел в сторону и был всеми забыт. Кто знает, что было лучше? Сталинскую Москву все равно бы построили, а Иофан делал это талантливо, и даже в его не осуществившихся проектах было безусловное величие.

В 1924-м выпускник Одесского художественного училища, совершенствовавшийся в образовании и профессии, а затем и строивший в Италии, вернулся в СССР и стал государственным архитектором. У Иофана бывали разногласия с начальством, здание университета на Воробьевых горах ему строить не дали — он слишком упорно настаивал на другом месте. Но в целом это была счастливая профессиональная судьба.

В годовщину его смерти стоит вспомнить о смерти сталинской архитектуры, которую он создавал, олицетворял и которую пережил. И еще о том, что, воплощенная в камне и бетоне, она пережила своих создателей. А потом переживет и нас с нашими детьми и внуками…

На фото: проект МГУ Бориса Иофана