29.03.2013
ТИШАЙШИЙ ЦАРЬ
Эпитет «Тишайший» — не личное прозвище Алексея Михайловича, а официальный титул. В середине XVII века в Москву зачастили иноземцы, стали широко употребляться латинизмы, и для царского титула позаимствовали слово «сlementissimus», которое перевели как «тишайший». Причем такой же титул носили дети Алексея Михайловича — Федор, Иоанн, Софья и даже Петр I. Однако более правильный эквивалент слова «тишайший» на латыни — «tranquillissimus», а «clementissimus» — это «милостивейший».
«Тишайшим» второго Романова назвать можно с очень большой натяжкой. Государь легко терял самообладание, стремительно входил «во гнев», собственноручно «смирял» подданных, в чем потом глубоко раскаивался. Однажды в Великую пятницу, возмущенный высокомерием патриарха Никона, Алексей Михайлович поссорился с ним прямо в церкви, обозвал предстоятеля «мужиком» и «сукиным сыном». Он вообще «был мастер браниться тою изысканною бранью, какой умеет браниться только негодующее и незлопамятное русское добродушие», — писал Василий Ключевский.
«ДЯДЬКА»
Алексей Михайлович легко и радостно уступал самодержавную власть своим приближенным. Первым временщиком при нем был боярин Борис Иванович Морозов — «дядька» Алексея, тринадцать лет воспитывавший царевича. Молодой царь находился под сильнейшим влиянием боярина, который и стал настоящим правителем Руси.
В восемнадцать лет Алексей Михайлович вздумал жениться. «Дядька», вынашивавший план породниться с царем, стал расхваливать красоту и добронравие дочерей своего подручного Милославского. Государю, увидевшему сестер на службе в Успенском соборе, действительно понравилась одна из них — Мария Ильинична. 26 января 1648 года царь женился на ней, а через десять дней состоялась свадьба боярина Морозова и Анны Ильиничны Милославской — сестры царицы.
Брак Алексея Михайловича был очень счастливым, чего не скажешь о чете Морозовых, у них «вместо детей родилась ревность, которая познакомила молодую жену старого боярина с кожаною плетью в палец толщиною».
БУНТАШНЫЙ ВЕК
25 мая 1648 года в Москве начался Соляной бунт. За два года до этого, в самом начале царствования Алексея Михайловича была введена пошлина на соль, которой хотели заменить мелкие поборы: проезжие мыты, стрелецкие и ямские деньги. Это привело к резкому подорожанию соли — важнейшего продукта, ведь соль использовали как консервант. Соленая рыба была тогда «обыкновенной пищей русских». Экономя, торговцы рыбу недосаливали, она стала портиться, поднялась в цене, что вызвало недовольство народа.
К тому же боярин Морозов стал продвигать родственников Милославского, людей небогатых, которые дорвались до денег, начали брать взятки и притеснять народ. Так, Леонтий Плещеев, заведовавший Земским приказом, завел шайку доносчиков, подававших на людей ложные обвинения. Обвиняемых сажали в тюрьму и требовали взятки за освобождение.
25 мая 1648 года государь возвращался с богомолья из Троице-Сергиева монастыря. Народ окружил царя, схватил за узду его лошадь. Толпа «просила Алексея отставить Плещеева, определивши на его место человека доброго». Молодой царь «испугался такой неожиданности, не сердился, но ласково просил народ разойтись, обещал разведать все дело и учинить правый суд».
Однако на следующий день толпа вновь собралась у Кремля и требовала выдать на казнь высших сановников. Чтобы успокоить бушующую массу, в Кремле решили пожертвовать Плещеевым. Его вывели в сопровождении палача, но народ не дал казни исполниться, Плещеева стали бить палками, «его голова была разбита, так что мозг брызнул некоторым в лицо. «Вот как угощают плутов и воров!» — кричал народ».
Чтобы задобрить толпу, заменили неугодных народу сановников, поили стрельцов вином и медом...
Но бунты продолжались. Узнав про волнения в Москве, народ поднялся в Сольвычегодске, Устюге и других городах.
В 1650 году начались «хлебные» бунты во Пскове и Новгороде, в 1662-м случился Медный бунт, в 1667-м поднимает восстание Стенька Разин, в следующем, 1668-м — монахи Соловецкого монастыря начинают «Соловецкое сидение» против церковной реформы, — для одного царствования народных волнений слишком много! Если учесть еще три войны и одно моровое поветрие, то картина получается и вовсе удручающая.
РАСКОЛ
«Великое солнце сияющее», «наставник душ и телес», «возлюбленник мой и содружебник» — такими эпитетами величал Алексей Михайлович новгородского митрополита Никона. Их дружба возникла еще в 1646 году. Молодому царю очень понравился этот фанатичный подвижник из крестьян, для которого «помощь слабому или больному ближнему была... не столько долгом пастырского служения, сколько безотчетным влечением доброй природы».
25 июля 1652 года Никон стал патриархом. Он долго отказывался, но царь, окруженный боярами и народом, упал ему в ноги в Успенском соборе Кремля и со слезами на глазах умолял принять патриаршество. «Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховнейшего и дадут ли мне устроить церковь?» — спросил Никон. Царь поклялся.
Заняв патриарший престол, Никон принялся исправлять тексты богослужебных книг и приводить обряды русской православной церкви в соответствие с греческим каноном. Например, о Царствии Божием было предписано говорить не в настоящем времени — «несть конца», а в будущем — «не будет конца». Никон распорядился проводить крестный ход против солнца, а не посолонь, как было раньше, и предписал заменить двуперстное крестное знамение трехперстным. Тех, кто продолжал креститься двумя перстами, предали анафеме.
Историк Сергей Соловьев полагал, что Никон не относился фанатически к делу исправления обряда. Когда один из предводителей раскола Григорий Неронов покаялся перед Никоном и вернулся в православие, патриарх разрешил ему служить по старым служебникам и произносить «аллилуиа» не три, а два раза, по-старообрядчески.
Однако большинство не понимало таких уступок, «ибо не могло быть понято самое главное, что дело идет о внешнем, несущественном: перемена относительно двоения или троения аллилуиа считалась переменою в вере». Поэтому ряды борцов за «аз» множились, раскол церкви углублялся, а стороны становились все более непримиримы.
Патриарх деятельно включался в светские дела. Так, во время войны с Речью Посполитой Алексей Михайлович доверил ему управление страной. Никон теперь носил титул не просто «Великий Господин», но еще и «Великий Государь». Повторялось двоевластие эпохи Михаила Федоровича, правда, Никон не был отцом государя, как патриарх Филарет.
ДЕЛУ ВРЕМЯ И ПОТЕХЕ ЧАС
В 1653 году Алексей Михайлович учредил Приказ тайных дел. С одной стороны, это был зачаток Тайной канцелярии, созданный для наблюдения за боярами и думными людьми. Подьячие из приказа посылались в посольства и на войну, они должны были следить за воеводами, послами и обо всем доносить государю.
С другой стороны, Приказ тайных дел — это было ведомство государевой потехи. Царь был страстным охотником, и Приказ ведал двумястами сокольничими, тремя тысячами соколов, кречетов, ястребов и сотней тысяч голубиных гнезд. Алексей Михайлович любил природу, был проникнут поэтическим чувством, писал стихи и частенько наведывался в загородные села: Коломенское, Семеновское, Голенищево, Покровское...
В 1671 году, спустя два года после кончины первой супруги, царь женился на Наталье Кирилловне Нарышкиной, — Алексей Михайлович давно дружил с ее воспитателем, Артамоном Сергеевичем Матвеевым. Тот был человек «нового покроя, сознававший пользу просвещения, любивший чтение, ценивший искусство». Причем западноевропейское, — в его домовой церкви даже иконостас был сделан на итальянский манер, а стены украшены картинами иностранных мастеров.
Алексей Михайлович, в отличие от многих своих подданных, которые относились к Западу с опаской, поглядывал на Европу с любопытством. Он реформировал армию по западному образцу, начал строить военные корабли, приглашал иностранных мастеров, наладил регулярную доставку европейских газет, писал стихи и первым из русских царей стал собственноручно подписывать документы. Под влиянием Матвеева православный царь до того изменился, что увлекся театром. Вызвал в Москву странствующую немецкую труппу Иоганна Готфрида Григори, устроил в Преображенском селе «Комедийную хоромину» и «Комедийную палату» — в Кремле.
Василий Ключевский писал: «Царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении».