Нильс ИОГАНСЕН

09.02.2013

11 февраля 1943 года, 70 лет назад, вышло секретное распоряжение Государственного комитета обороны № 2872сс о начале практических работ по созданию атомной бомбы. И хотя ряд историков утверждает, что СССР украл технологии изготовления ядерного оружия у американцев, есть все основания думать, что это была отечественная разработка.

Письмо Сталину

Советские разведчики получили доступ к данным Манхэттенского проекта, передали их Курчатову, ученый аккуратно скопировал заокеанские технологии — так Советский Союз создал атомную бомбу. То есть, по сути, украл. Этой нехитрой побасенкой нас кормят уже третье десятилетие, приводя «железный» аргумент: сотрудников внешней разведки тогда наградили. Действительно, наградили, причем именно за атомные дела. Вопрос в другом: какую долю в российском атомном проекте составила информация из Штатов и какую — собственные наработки?

Начало 1943 года. Манхэттенского проекта еще не существует, его запустят лишь в сентябре. Следовательно, можно предположить, что была иная причина, побудившая руководство СССР выпустить совсекретное распоряжение форсировать ядерные исследования. Начавшиеся, кстати сказать, задолго до войны. Такая причина была: довольно серьезный прорыв Германии на этом направлении. Существуют показания свидетелей о том, что в октябре-ноябре 1944 года гитлеровцы испытали первое «изделие» (см. материал «На Хиросиму упала немецкая бомба», «Культура» № 36 за 2012 год). Сведения о секретных разработках Третьего рейха наши «юстасы» передавали в Москву «алексам», эта информация подтверждалась и разведданными из Лондона.

Кроме того, уполномоченному Государственного комитета обороны по науке Сергею Кафтанову еще в 42-м передали записи некоего убитого немецкого офицера по проблеме использования атомной энергии. Их добыли на оккупированной немцами территории партизаны — этот факт приводится в воспоминаниях бывшего министра среднего машиностроения СССР Льва Рябева в книге «О создании первой отечественной атомной бомбы».

О том, что в создании атомного оружия страны Запада уже вышли на финишную прямую, руководство СССР предупредил и будущий знаменитый физик-ядерщик Георгий Флеров. Это совершенно фантастическая история о том, как 29-летний лейтенант, бывший сотрудник Физико-технического института, работавший под началом Игоря Курчатова, попав на фронт, написал письмо лично Сталину. Молодой ученый просил главнокомандующего обратить внимание на необходимость форсировать усилия по разработке ядерного оружия, а то, мол, опоздаем. Отчего такая обеспокоенность? В специальной литературе внезапно прекратились публикации ученых, занимавшихся ядерным распадом, — обратил внимание вождя молодой физик Флеров. И сделал вывод: засекречивание темы говорит о выходе теоретических изысканий в успешную практическую плоскость. Недюжинным аналитическим способностям нашли достойное применение: физика отозвали с фронта для работы над советским атомным проектом.

Торопиться не надо?

Итак, к началу 1943-го у ГКО была информация из нескольких независимых источников о том, что враг выходит на финишную стадию разработки новейшего сверхмощного оружия. Поначалу Сталин не слишком торопился с «симметричным ответом». Нет, расчеты вождя зиждились вовсе не на русско-грузинском «авось».

Курчатов и его коллеги сумели достаточно точно рассчитать мощность новейшей немецкой бомбы и ее поражающее действие — в боевых условиях они казались не столь велики. Впоследствии это подтвердилось испытаниями. Ядерный заряд мощностью в 20-30 килотонн мог уничтожить пару-тройку хорошо окопавшихся батальонов, попавших в эпицентр взрыва, однако сразу же за его пределами даже средние Т-34 выдерживали вспышку и ударную волну. А уж тяжелым танкам ИС-2 и обтекаемым ИС-3, которые стали разрабатывать почему-то именно в 43-м (не под атомную ли взрывную волну?), ядерный удар был вообще нипочем. Лишь после 1945-го станет ясно, что атомная бомба — это не для сиюминутного уничтожения танков и батальонов в условиях непосредственного соприкосновения с противником, это оружие, чье поражающее воздействие длится годами, а ужас от него — десятилетиями.

Кроме того, у СССР просто не было ресурсов, чтобы отвлекать их на атомный проект: все для фронта, все для победы. И наконец, не было тогда угрозы, требовавшей адекватного ответа. После Сталинградской битвы вермахт был обескровлен, его заводы и КБ работали над производством и конструированием танков, пушек и самолетов для Восточного фронта. Им было совсем не до бомбы.

В руководстве СССР не возникло беспокойства, даже когда Гарри Трумэн похвастался советскому лидеру, что в США создано новое мощное оружие.

Однако вскоре после Хиросимы ситуация изменилась. Мир увидел воочию, что это такое — ядерный взрыв. И началось: то сидели, не чесались, то вдруг понеслись во весь опор.

Закончилась война — появились ресурсы, которые можно было бросить на атомную отрасль. К тому же явная угроза исходила со стороны США — надо было обороняться. Тем более что из немецкого атомного наследия значительная доля досталась Америке и гораздо меньше — СССР. Захвати Красная армия все секреты гитлеровских ядерщиков, можно было бы так не спешить, не надрываться. Но случилось иначе: помимо самих «изделий», чертежей и расчетов, за океан уплыло немало специалистов.

Кстати, многое, что связано с нацистской атомной программой, никогда не «всплывет». В буквальном смысле. Часть специалистов и технологий немцам удалось эвакуировать и спрятать. Подводные лодки Германии уходили на юг, в Аргентину и Бразилию — кто поручится, что они вывозили только генералитет, золото и секретные архивы? Да и активность советского флота в районе Антарктиды, наблюдавшаяся в конце 40-х, явно не случайна. Американцы крутились там же, эскадра контрадмирала Ричарда Бёрда в 1947 году вернулась оттуда крепко потрепанной, потеряв один эсминец, массу самолетов и десятки офицеров и матросов. Кто, с кем и за что воевал в тех водах — загадка, на которую и по сей день нет ответов. Известно лишь, что перед выходом эскадры в антарктический поход Бёрд на встрече с прессой таинственно заметил: «Моя экспедиция имеет военный характер»…

Спасибо, физики

Но вернемся к советской атомной программе. В значительной степени нашим физикам помогли немцы, это действительно так. В вопросах обогащения урана бесспорен вклад Манфреда фон Арденне и Густава Герца, за что оба получили Сталинские премии (первый — целых две). Были и другие зарубежные помощники. Чисто по идейным соображениям на СССР, например, работал руководитель британского ядерного проекта Клаус Фукс. Но до многого доходили своим умом — благо, российская ядерная школа была одной из сильнейших в мире.

Были, конечно, и подвиги разведчиков. Без их помощи дорога к конечному результату была бы на пару лет дольше и обошлась бы стране дороже — так что резиденты вполне заслуженно получили свои ордена. Однако от чертежей до заводов с технологической оснасткой и выпуском готового «изделия» — дистанция огромного размера. И пройдена она нами самостоятельно в рекордно короткие сроки. Наши заимствования у США были значительно меньшими по масштабам, чем, например, американские — у Германии. Но ведь никто же в Штатах не говорит, что они украли бомбу у немцев. Так что и мы можем смело сказать: это наш, советский, проект, а не «цельнотянутый»!

...Еще в школьные годы мне попала в руки ныне очень редкая книга Роберта Юнга «Ярче тысячи солнц», изданная в 1961 году. Зачем-то в СССР перепечатали эту явную агитку про героических американских физиков. Но главное, что вызывало досаду — почему у нас никто так же увлекательно не напишет о подвигах, достижениях и самоотверженности наших ученых-ядерщиков, трудившихся над созданием грозного оружия, неужели не заслужили? Был, правда, фильм «9 дней одного года», но это не в счет — фильм художественный.

Воодушевленные бомбардировками японских городов, американские «ястребы» разрабатывали наступательные стратегии типа Dropshot (можно перевести как «последний выстрел»): забомбить СССР — и точка. Планы одобряли, но клали под сукно. Сначала потому, что после войны у Америки просто не было такого количества бомб — уж слишком широка страна моя родная. А потом и по другой причине — из нежелания получить ответный «грибок» на месте Вашингтона или Нью-Йорка. Так мы и жили все послевоенные годы. Перефразируя известное выражение, скажем товарищу Курчатову и его коллегам спасибо за наше счастливое детство. И не только за него — за сегодняшний день тоже.