Виктор СОКИРКО

23.01.2014

Грандиозные торжества, посвященные 70-летию полного снятия ленинградской блокады, пройдут 27 января в северной столице. Военный парад, историческая реконструкция сцен из жизни осажденного города и, конечно, слова благодарности его жителям и защитникам. О великих лишениях и маленьких радостях тех дней «Культуре» рассказал человек, переживший блокаду от и до. 

Питер не обделен вниманием туристов. Но в эти дни особым вниманием пользуется блокадный маршрут. Мемориальное Пискаревское кладбище, бронзовое разорванное кольцо на Московском проспекте, символизирующее снятие блокады. Памятник Блокадной полынье на набережной Фонтанки. Напоминания на Невском: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна» (таких табличек в городе осталось всего четыре). На постаменте одной из статуй на Аничковом мосту сохранены следы от артиллерийского снаряда. А в музее обороны и блокады Ленинграда можно увидеть ту самую 125-граммовую пайку хлеба, которую нужно было растянуть на весь день... Блокадной памятью в городе на Неве отмечена практически каждая семья. 

— Я раньше и не знал, что мой родственник Иван Шульга был фронтовым шофером и возил зимой по льду через Ладогу продовольствие и боеприпасы, — говорит мне питерский товарищ Олег Рожков, работающий на заводе «Арсенал». — Дед Иван живет в станице Гривенская Краснодарского края и сейчас это едва ли не единственный оставшийся в живых водитель с «Дороги жизни». Ему уже под сто, но он приезжал недавно в Петербург по приглашению одного из телеканалов, снимавших фильм о блокаде. 

В память о подвиге фронтовых водителей в деревне Дусьево на Мурманском шоссе установлен памятник «Легендарная полуторка» и мемориальный знак «Неизвестному шоферу».

— Самым большим испытанием во время блокады были не бомбежки и обстрелы, к ним люди, как ни странно, быстро привыкали, — рассказывает помощник председателя Комитета по культуре мэрии Санкт-Петербурга Мария Ожигина. — По воспоминаниям мамы, самым страшным был голод. Наверно, поэтому ленинградцы так трепетно относятся к еде и никогда не выбрасывают даже зачерствевшую булку (булкой здесь называют любой белый хлеб. — «Культура»). И еще — пережившие блокаду женщины очень любят готовить. Не разносолы, а что-то простое, но вкусное. Ирина Борисовна Скрипачева, председатель общества «Жители блокадного Ленинграда», всегда нас балует своими фирменными пирожками с капустой. Из тончайшего слоеного теста и просто тают во рту. Наверное, в голодном городе она мечтала именно о таких...

В Петербурге я планировал встретиться с несколькими блокадниками, поговорить о том, как им удалось выжить в те дни. Но то ли здоровье подвело (все-таки меньше 85 никому из моих предполагаемых собеседников не было), то ли и через 70 лет им было тяжело рассказывать о цене, заплаченной за жизнь, но несколько встреч сорвалось. Спас ситуацию директор Театра имени Комиссаржевской Вадим Зайцев, познакомивший меня со старейшей и одной из самых известных актрис Петербурга — Галиной Короткевич. Сейчас ей 92, она провела в осажденном Ленинграде всю войну, выступала перед бойцами в составе фронтовых бригад и до сих пор на сцене. Задействована в двух спектаклях — «Утоли моя печали» и «Шесть блюд из одной курицы».

Поначалу кандидатура удивила: актриса? Ведь блокада в нашем сознании — это страшные испытания: голод, холод, непрекращающиеся бомбежки, люди, едящие кошек и собак, а порой и друг друга. Так вспоминают очевидцы, пишут историки... И вдруг — артистка, пусть даже блокадная. Даже интересно стало — как же выглядели кружева на фоне крови и гари?

Узнав, что в Питере находится корреспондент «Культуры», она тут же вызвалась приехать в театр, благо недалеко — от Черной речки, где находится ее дом, две остановки на метро. А мы тем временем беседуем с Вадимом Зайцевым, блокада прошла и через его семью. 

— Мои родители были эвакуированы из Ленинграда, но здесь оставались родственники, — говорит Зайцев. — Все вокруг меня пропитано блокадной темой. Начиная с нашего театра, который родился в тяжелом 1942-м и до сих пор в народе называется «блокадный театр»...

А еще мы поговорили о крамольном. Правильным ли было решение удержать город любой ценой? Почему не сдали его? Может, тогда не погибло бы 780 тысяч мирных жителей. Вот в 1812 году Кутузов отдал Москву Наполеону, а потом русские войска гнали французов до Парижа.

— На одной чаше весов — сотни тысяч погибших, на другой — сам город, носивший имя Ленина, что было символично, — рассуждает Зайцев. — Сдался бы Ленинград — вера в победу могла пошатнуться. Люди каждый день слышали из репродукторов: «Ленинград держится, Ленинград борется», и это вдохновляло бойцов на фронте, рабочих в тылу. Если не уступают ленинградцы, то и мы выстоим. Это понимали и в самом осажденном городе: нужно держаться. Каждому на своем месте.

«А ну-ка, Галя, станцуй!»

— Вас как зовут? — поинтересовалась щупленькая, словно девочка, очаровательная женщина. — Меня называйте Галей, как все здесь зовут. 

Выглядит Галина Петровна и впрямь потрясающе для своих лет. Живые темные глаза выдают бойкий темперамент. Хорошая, но не броская косметика. Элегантный жакет с множеством медалей («Это я специально для вас надела»), строгие черные брюки, туфли на высоком каблуке. Быстрым шагом, постукивая каблучками, она повела меня по каким-то театральным лестницам и переходам, по пути раскланиваясь с актерами и служащими театра. Мимоходом — женские секреты:

— Я незнакомым говорю, что мне 72, а не 92 года, так что уж не выдавайте, — посмеивается Галина Петровна. 

У Галины Короткевич прекрасная память — она до мелочей помнит блокаду, наизусть читает Ольгу Берггольц: «Не ради славы, почестей, награды я здесь жила и все могла снести: медаль «За оборону Ленинграда» со мной как память моего пути...» 

— Как только люди забудут блокаду — начнется новая война, — внезапно посерьезнев, говорит она. 

В июне 1941 года Галя Короткевич только закончила первый курс театрального института и собиралась с однокашниками на гастроли — выступать в колхозных клубах. Вообще-то ей сватали Вагановское училище и прочили карьеру балерины — девочка восемь лет занималась хореографией. Занималась у знаменитого балетмейстера Бориса Фенстера. В итоге все же выбрала драматический театр. Но именно за танец ее — самую младшую и самую маленькую — и взяли во фронтовую концертную бригаду, набранную из студентов. Артисты выступали на мобилизационных пунктах, потом на передовой — линия фронта приблизилась вплотную к Ленинграду.

Их бригада за время войны дала более двух тысяч концертов на Ленинградском и Волховском фронтах, на «Дороге жизни»... Получается более двух выступлений в день — в блиндажах, землянках, сараях, в лютый мороз, под обстрелом. «Девочка, станцуй еще», — просили бойцы.

До передовой приходилось добираться по окопам, наполовину затопленным ледяной жижей. Вода по пояс, жуткий холод. А потом в большой землянке, переодевшись в концертное платье и надев спортивные туфли (балетные пуанты развалились через несколько недель), она танцевала, боясь задеть за низкий бревенчатый потолок наката.

Особенно тяжелыми были выезды зимой, в мороз. Ребята хотя бы в костюмах. А у девушек концертные платья, в основном шелковые, хотелось выглядеть понаряднее. Переодевались в палатке и сразу на сцену. Пока выступаешь, все лицо инеем покрывается. Станцуешь, отогреешься в палатке и снова бегом на сцену.

— Программа выглядела так, — продолжает Галина Петровна. — Обязательно пели «Вставай, страна огромная», после этого еще песни, а потом звучала фраза нашего ведущего: «А ну-ка, Галя, станцуй!» Я исполняла несколько танцев, в основном русских народных с элементами хореографии. Сначала у меня был народный костюм, а потом уже пошили военную форму. Аккомпанировали два баяниста. Командиры просили: «Ребята, что-нибудь повеселей исполните» — вот мы и старались.

Удивительно, но страха у артистов не было — может, это такое свойство молодости?

— Надо ехать, и мы ехали, не важно куда — в штаб фронта или на передовую, — говорит актриса. — Я даже не плакала ни разу. Во время войны никто не плакал, чего мне было рыдать? Однажды мы выступали в разрушенном сарае, там лежал раненый, весь перевязанный танкист с ожогами лица и тела. Он стонал, а я гладила его по голове и пела, тогда он немного затихал. А потом умер... Мы встали перед ним на колени и сняли шапки. Но и тогда никто не плакал.

«Не волнуйся за меня. Я все равно умру»

— Иногда мы даже смеялись, но скорее это был нервный смех, так смеются люди, избежавшие смерти, — с грустью улыбается моя собеседница.

Осенью 1941 года их бригаду командировали с концертом в деревню Мышкино. На подъезде к Пулково наткнулись на разбитый бронепоезд, вокруг пули свистят. Артисты растерялись, и тут к ним подбежал офицер с пистолетом в руке: «Куда, мать вашу?!» «Как в Мышкино проехать?» — растерянно спрашивает шофер. «Прямо по шоссе, километров пять, валите живо отсюда, сейчас немец пристреляется!» — кричит офицер. Проехали совсем немного — из кустов красноармейцы с винтовками. Артисты говорят: мол, концертная бригада, едем в Мышкино. «Немедленно назад, перестреляют вас!» — кричат бойцы. Оказалось, что там уже немцы. 

— Шофер развернул машину, и мы поехали назад, прямо по полю, — вспоминает Галина Короткевич. — Дождь льет, промокли все, замерзли. Заехали в какую-то полусгоревшую деревню. Нашли на окраине уцелевший дом, разожгли печку, вскипятили воду. Пообсохли, стали вспоминать, как ехали, и тут всех пробило на хохот. Фразы: «А как проехать в Мышкино? А что это взрывается у вас?» — вызывали приступы смеха. На следующий день опять на передовую...

Обычно выступление на переднем крае длилось не более сорока минут — ровно столько продолжался обеденный перерыв у немцев, когда они прекращали вести обстрел. Нужно было уложиться. Чтобы сберечь минуты для выступления, переодевались еще под огнем, под огнем же и уезжали с передовой. Однажды задержались — бойцы попросили исполнить еще один танец. Педантичные немцы не стали дожидаться окончания концерта. Артисты едва успели запрыгнуть в полуторку, как неподалеку прогремел взрыв — в клочья разорвало лошадь, а осколки прошли прямо над головами. «Лошадь съели потом, — буднично говорит Галина Петровна. — Жалко животину, но еды не хватало даже на фронте».

Артистам бригады повезло — начальник фронтового дома Красной армии, к которому они были приписаны, полковник Лазарев, каким-то чудом сумел перевести их на солдатский паек. «До этого у нас были карточки служащих — это верная смерть, — говорит Короткевич. — Иногда на передовой даже офицерским пайком могли угостить. Там еще шоколад был, он очень спасал от голода».

Галина Петровна помолчала, вспоминая, видимо, вкус тех военных плиток. 

— Я откушу кусочек, — продолжает она, — а остальное откладываю, чтобы передать с оказией маме, которая жила на Невском проспекте. Мы-то в доме Красной армии обитали на казарменном положении.

Голод косил людей, многих хоронили просто неучтенными. Из еды была лишь блокадная пайка, талон на нее — как билет на тот свет, ведь с такой нормой никакой человек не протянет. 

— Моя школьная подруга Леля Александрова шла домой с пайкой хлеба в руках, голодная, обессилевшая, — смахивает набежавшую слезу Галина Петровна. — У нее не было сил идти. Села в сугроб да так и умерла, не прикоснувшись к спасительному куску. А я однажды шла по Невскому. Увидела мужчину лет сорока, который сидел на ступеньках парадной с замерзшей банкой, из которой выковыривал и ел кусочки замерзшего мяса. Прямо на морозе! «Что вы делаете! — кричу. — Не ешьте мороженую тушенку, из нее можно сварить горячий суп. Давайте я провожу вас». «Я хочу есть, — медленно проговорил он. — Не волнуйся за меня. Я все равно умру». Я пошла к дому, но тут мужчина упал. Он был мертв. Такой была блокада.

Завещали жить

Галя как могла помогала маме и тете — передавала сэкономленную еду из солдатского пайка, но и этого было крайне мало. Однажды ей удалось вырваться домой. Мама показала ей большую коробку с продуктами, поблагодарила. Откуда такая коробка? Ведь девушка передавала небольшой пакетик. Оказалось, Александр Назаров, капитан 23-й армии, которого Галя попросила передать маме сверток, добавил в него продукты из своего офицерского пайка. И делал он так, вероятно, не раз. Благодаря этому женщины смогли выжить в суровую зиму.

А еще Галина Петровна добрым словом вспоминает шофера Женю Хучева, который тайно вывез ее маму из блокадного города. По тем временам история не вполне законная, но кто возьмется судить! Евгений Хучев возил в Ленинград топливо и, заехав по просьбе Галины к ее маме, увидел, что женщина едва жива. Тогда солдат погрузил женщину в пустую бочку из-под керосина и без разрешительного пропуска вывез ее из города в расположение воинской части, которая дислоцировалась в деревне Кобона на берегу Ладожского озера. Судьба была благосклонна к бывшей певице Музкомедии — командир узнал ее по довоенным выступлениям на сцене и принял на службу машинисткой при штабе бригады.

— Женя подорвался на мине, а следы Саши Назарова затерялись, — вздыхает пожилая женщина. — И самое главное, что они ничего не требовали за свою помощь, делали это абсолютно бескорыстно. «Ты живи, Галя, живи», — повторяли они.

— Галина Петровна, а как же фронтовые романы? Наверняка, ухажеров было не на одну роту...

— Знаете, ничего такого я даже не замечала во время войны, — отмахивается без тени кокетства. — Я танцевала, и ничего другого было мне не нужно. Наверное, это чувствовалось, поэтому признаний в любви я тогда не получала, и романов не было. И пошлость меня обошла стороной, хотя в блокадном городе у многих был соблазн отдать свою честь за банку тушенки...

После войны Галина Короткевич закончила театральный институт. Играла в театре, снималась в кино, получила звание народной артистки России. В спектакле «Миллионерша» ее видел весь Ленинград — в «Комиссаржевке» постановка шла 687 раз! А главная роль в экранизации пьесы Розова «Весна в Москве» принесла ей всесоюзную славу. «Меня узнают даже таксисты, — смеется актриса. — А когда говорю им, что зарплата у меня 18 000 рублей, то везут бесплатно».

Она осталась такой же, какой была в молодости — живой и целеустремленной. Свою прекрасную форму объясняет блокадной закалкой. «Мне фронтовики завещали жить, вот я и живу, в том числе и за них. Наше поколение было воспитано на радости жизни, наверное на этом и держимся. Просто нужно уметь понимать человеческую беду и сочувствовать ей — тогда и у тебя все будет хорошо».

… 27 января Галина Петровна, как обычно, поедет на Пискаревское кладбище. Положит красные гвоздики к Вечному огню. Помолчит. Вспомнит свою блокаду. Шевеля беззвучно губами, перечислит всех погибших и умерших друзей. А потом поедет в «блокадный театр» — читать стихи своей любимой Ольги Берггольц на театральном вечере, посвященном 70-летию снятия блокады. Кстати, знаменитое: «Никто не забыт и ничто не забыто!» — это ее строки.

Блокадная находка

Казалось бы, все документы блокадной поры найдены и изучены. Тем более ценной представляется находка, сделанная на днях сотрудниками Военной исторической библиотеки Генерального штаба ВС РФ на Дворцовой площади при подготовке здания к ремонту — более ста фотографий блокадной поры, сделанных фронтовыми корреспондентами, офицерами и бойцами Красной армии в период 1941–44 годов. Ранее они нигде не экспонировались, так как по ошибке, допущенной более полувека назад, хранились в фондах документов советско-финской войны. Теперь эти уникальные фотографии будут показаны гостям библиотеки Генштаба. На выставке, посвященной 70-летию полного освобождения города от блокады, помимо фотодокументов, представят и подлинные карты штаба Ленинградского фронта, боевые листки соединений и воинских частей Красной армии, газеты блокадной поры и сделанные в те дни детские рисунки.

Марш непокоренных

Парад, посвященный 70-летию снятия блокады, станет самым масштабным в городе на Неве за последние четверть века.

— В нем примут участие более полутора тысяч военнослужащих Санкт-Петербургского гарнизона, дислоцированных в Петербурге и Ленинградской области, а также курсанты военных учебных заведений, — сообщил «Культуре» официальный представитель Западного военного округа полковник Олег Кочетков. — Будет задействовано более ста единиц исторической и современной боевой техники.

Без «руки Москвы» не обошлось. Танки времен Великой Отечественной войны «Т-34» и самоходные установки «СУ-100» доставлены в северную столицу из музея бронетехники в подмосковной Кубинке. А фронтовое обмундирование (шинели, бушлаты, полушубки, гимнастерки) — равно как и точные муляжи винтовок Мосина, автоматов ППШ и пулеметов Дегтярева, будут именно те, которые использовались в прошлом году во время реконструкции на Красной площади парада 7 ноября 1941 года. Знамя Победы тоже привезут из Москвы. Во главе колонн пронесут и копии боевых знамен фронтов Красной армии, участвовавших в освобождении города на Неве — Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского.

В исторической части парада задействуют курсантов Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова, которые будут одеты в форму солдат Красной армии образца 1943 года и форму дивизии Ленинградского ополчения. Курсанты Военного института (инженерно-технического) Военной академии материально-технического обеспечения пройдут в форме моряков Балтийского флота образца 1942 года. Прибыл для участия в параде и батальон морской пехоты Балтийского флота из Калининграда.

Современная техника будет представлена местными воинскими частями. Впервые за последние четверть века по Петербургу пройдут танки «Т-72Б3». Жители и гости города смогут увидеть все основные образцы боевой техники сухопутных войск — «БТР-82А», боевые машины пехоты «БМП-3», бронеавтомобили «ГАЗ-233014 «Тигр», самоходные артиллерийские установки «Мста-С», зенитно-ракетные комплексы «Панцирь-С1» и «С-300», оперативно-тактический ракетный комплекс «Искандер». В общем, так же представительно, как и на Красной площади.

Одна из особенностей парада — участие гусеничной техники. На брусчатку Дворцовой площади и асфальт Невского проспекта танки не пустят — есть угроза разрушения дорожного покрытия. Поэтому местом для парада выбран проспект Непокоренных, проходящий мимо мемориального Пискаревского кладбища, где похоронены сотни тысяч погибших защитников и жителей Ленинграда. Тренировочные смотры техники проводили на бетонных плитах старого военного аэродрома, а на проспект Непокоренных танки решили доставить на специальных трейлерах.