Герои Отечественной войны 1812 года: лица и судьбы

Вождь несчастливый. Князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли

И тверд, неколебим

Герой наш бед в пучине,

Не содрогаяся, противися судьбине,

Прилив и рев молвы душою отражал.

С.Н. Глинка

В Бородинском сражении генерал от инфантерии Барклай-де-Толли искал смерти. «Всюду, где есть опасность, находился главнокомандующий военный министр», — писал его начальник штаба генерал Ермолов. Энергично и бесстрашно Барклай командовал центром и правым крылом русской армии. Словно бы призывая смерть, он разъезжал под вражескими снарядами… Погибли два его адъютанта, лошадь была убита ядром, генерал сам ходил в атаку, — но не получил ни царапины.

«Вчера я искал смерти, и не нашел ее», — сказал Барклай на следующий день Ермолову. «Имевши много случаев узнать твердый характер его и чрезвычайное терпение, я с удивлением увидел слезы на глазах его, которые он скрыть старался. Сильны должны быть огорчения!»

Огорчения Барклая были огромны. Очень многие в армии и обществе считали его «изменщиком», начиная от Багратиона и заканчивая последним солдатом, а доказательства предательства этого «немца, шмерца» были неопровержимы: русская армия отступила почти до древней столицы. То, что Барклай-де-Толли сохранил армию и не дал разгромить ее в первом же сражении, в расчет не бралось.

Барклай-де-Толли был, по выражению Дениса Давыдова, «сумрачным, постоянно угрюмым, хотя и скромным, бесстрашным, неутомимым и холодным, как мраморная статуя», — эти качества не прибавляли ему популярности. Так, после первого дня обороны Смоленска к генералу Паскевичу, который смог удержать Королевский бастион, приехал князь Багратион и обнял героя. «Я был счастлив», — вспоминал Паскевич. А после всех генералов приехал и «главнокомандующий министр и благодарил с обыкновенным его хладнокровием». Разве мог этот «немец» (вернее, шотландец), плохо знающий русский язык, понять русского солдата?

Однако у Барклая были качества, которые изумляли подчиненных: «Барклай-де-Толли с самого начала своего служения обращал на себя всеобщее внимание своим изумительным мужеством, невозмутимым хладнокровием и отличным знанием дела. Эти свойства внушили нашим солдатам пословицу: посмотри на Барклая, и страх не берет», — писал тот же Денис Давыдов.

Причина крайней непопулярности Барклая-де-Толли была в этом бесконечном отступлении. Генерал Тормасов говорил: «Я не взял бы на себя войны отступательной», а Барклай взял и понес ношу всеобщего презрения. Уже после оставления Москвы, в Тарутине, министр вышел в отставку. Когда Барклай ехал через Калугу, толпа узнала его, закидала камнями карету, разбила стекла. Чернь кричала: «Смотрите, вот изменник!»

Однако в 1813 году репутация Барклая была восстановлена, он получил в командование армию, в 1814-м брал Париж, получил чин фельдмаршала, а в 1815-м был пожалован титулом князя и распространил так называемые «Оправдательные письма», где сообщал о том, что уже перед войной существовал некий «скифский план» заманивания французов в глубь России.

Лев русской армии. Князь Петр Иванович Багратион

О! как велик На-поле-он,

И хитр, и быстр, и тверд во брани,

Но дрогнул, как простер лишь длани

К нему с штыком Бог-рати-он!

Г.Р. Державин

«Самым удивительным в карьере Багратиона было то, что он дожил до 47 лет», — писал академик Е.В. Тарле. «Истаивая в военных трудах и огнях битв», Багратион прошел все ступени царской службы от рядового до генерала от инфантерии.

«Краса и гордость русской армии» получил смертельное ранение на укреплениях, названных его именем. В начале Бородинской битвы Багратионовы флеши несколько раз переходили из руки в руки. «Постигнув намерение маршалов и видя грозное движение французских сил, князь Багратион замыслил великое дело, — писал участник этого боя Федор Глинка. — Приказания отданы, и все левое крыло наше по всей длине своей двинулось с места и пошло скорым шагом в штыки. Сошлись!.. У нас нет языка, чтоб описать эту свалку, этот сшиб, этот протяжный треск, это последнее борение тысячей!»

Глинка писал, что в пылу битвы на Багратиона находили «минуты вдохновения», словно бы огонь сражения зажигал в нем что-то, «и тогда черты лица, вытянутые, глубокие, вспрыснутые рябинами, и бакенбарды, небрежно отпущенные, и другие мелочные особенности приходили в какое-то общее согласие: из мужчины невзрачного он становился генералом красным. Глаза его сияли». Багратион увидел контратаку французов, которые, не отстреливаясь, с ружьями наперевес бросились на флеши. Русские пули косили их, и Багратион в восторге от стойкости врага, крикнул: «Браво, браво!»

Тут град картечи ударил с французской батареи. Осколок ядра попал в Багратиона и раздробил берцовую кость. Он силился скрыть от солдат свое ранение, «но, ослабевая от истекающей крови, … едва не упадает с лошади. В мгновение пронесся слух о его смерти, и войск невозможно удержать от замешательства.... Одно общее чувство — отчаяние!» — описывал генерал Ермолов эту трагедию. Войска дрогнули, ведь все истово верили в неуязвимость льва русской армии…

В начале XIX века популярность Багратиона была баснословна. Газеты в каждом номере печатали известия о его подвигах, портреты его висели и в дворянских особняках, и в крестьянских избах, на балах танцевали «багратионову кадриль», дамы щеголяли в головных уборах «a la Bagration», по форме напоминавших каску.

В армии авторитет Багратиона был огромен. Француз на русской службе генерал Ланжерон относился к Багратиону без пиетета, но и он отмечал, что Багратион «…был обожаем всеми, кто служил под его начальством. Его храбрость — блестящая и в то же время хладнокровная, его манеры, солдатская речь, фамильярность с солдатами, прямое и открытое веселье возбуждали всеобщую любовь, и никто из начальников нашей армии не был так любим, как он».

Ранение Багратиона было по тем временам смертельным, однако князь и не хотел принимать медицинскую помощь. За день до смерти, отказавшись от лекарств, Багратион сказал: «Жизнь с некоторых пор стала для меня тяжким бременем». Не известно, когда появились у князя эти мысли. Может быть, виной тому жена, брак с которой совершился исключительно по воле Павла, и которая вскоре после свадьбы уехала жить в Вену? Может быть, страх перед старостью, ведь Багратиону было уже 47 лет? Может быть, отступление русской армии и сдача Москвы, которую он поклялся защищать?

Сын брадобрея. Граф Александр Иванович Кутайсов

Ужель и ты!.. и ты

Упал во смертну мрежу!

Ужель и на твою могилу свежу

Печальны допустил мне рок бросать цветы.

А.П. Бунина

Генерал-майор Кутайсов был любимым выскочкой русской армии. Его отец, пленный турчонок, подаренный наследнику престола великому князю Павлу Петровичу, сделал головокружительную карьеру при дворе. После коронации Павла I камердинер и брадобрей императора Иван Кутайсов получил дворянское звание, 5000 душ крепостных и стал одним из самых влиятельных сановников империи.

Сын фаворита, записанный во младенчестве в гвардию, службу начал полковником в возрасте 15 лет, а к 21 году стал уже генерал-майором! Но путь его не всегда был «усеян розами». После убийства Павла I отец Кутайсова ушел в отставку, и юный генерал должен был сам добиваться чинов. Командуя артиллерией, он отличился в битвах при Эйлау и Фридланде, а солдаты стали говорить: «С Кутайсовым не пропадешь!»

В 1812 году молодой генерал двадцати семи лет возглавил артиллерию 1-й Западной армии. Причем сослуживцы как один величали этого «ученого математика и веселого поэта» «красивым», «благородным», «образованным», «неустрашимым». «Малого роста, но прекрасно сложенный в силу и красоту, с приятным лицом и значительным взглядом, в веселые свои минуты он был обворожителен. Но почти всегда он был грустен, еще теперь чувствую на себе выразительный, кроткий взгляд прекрасных его черных глаз», — вспоминал Александра Ивановича Кутайсова поручик артиллерии, будущий декабрист Павел Христофорович Граббе.

На Бородинском поле Кутайсов командовал артиллерией обеих армий и «хладнокровно переезжал с одной батареи на другую». Около часа дня Кутузов приказал начальнику штаба 1-й армии Ермолову «отправиться немедленно во 2-ю армию, снабдить артиллерию снарядами, в которых оказался недостаток». Генерал-майор Кутайсов вызвался ехать вместе с ним.

Проезжая мимо батареи Раевского, генералы увидели, что французы заняли этот опорный пункт обороны, а русские бегут. Тогда Ермолов приказал батальону Уфимского полка идти на батарею развернутым фронтом, дабы остановить отступающих. «Граф Кутайсов, бывший со мною вместе, подходя к батарее, отделился вправо, и встретив там часть пехоты нашей, повел ее на неприятеля», — писал Ермолов. Свидетелей последних минут жизни Александра Кутайсова не осталось. П.Х. Граббе вспоминал: «Скоро по возвращении моем на батарею увидели скачущую полем лошадь графа Кутайсова. Ее поймали. Седло и стремя были окровавлены... Не оставалось сомнения в судьбе его постигшей, но тело его не найдено, и обстоятельства последних его минут остались неизвестны».

Герой прапорщиков. Алексей Петрович Ермолов

Хвала сподвижникам-вождям!

Ермолов, витязь юный,

Ты ратным брат, ты жизнь полкам,

И страх твои перуны.

В.А. Жуковский

«Несмотря на крутизну восхода, приказал я егерским полкам и 3-му баталиону Уфимского полка атаковать штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отнято, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела», — вспоминал Ермолов свою атаку на батарею Раевского. А Федор Глинка приводил исторический анекдот: якобы у генерал-майора Ермолова «случился запас Георгиевских солдатских крестов в мундирном кармане». Он стал бросать кресты на курганную высоту, чтобы солдаты буквально в бою завоевали награды. «Это средство обаятельно подействовало на солдат: они кинулись к крестам и пошли вперед! Генералы подвигались скоро, кресты мелькали, толпа бежала, «ура!» гремело».

Подвиг генерала Ермолова по освобождению батареи Раевского силами «толпы в образе колонны» подвергал сомнению еще Лев Толстой. Дело в том, что с других сторон возвышенность атаковали 7-я пехотная дивизия и 4-я дивизия из корпуса Багговута, и только благодаря совместным действиям батарея была отбита. Однако в своих «Записках» генерал Ермолов ничего не пишет о «совокупных усилиях» русских войск. Так же, как о встрече с адъютантом Барклая-де-Толли В.И. Левенштерном, который ворвался на батарею во главе батальона Томского пехотного полка.

«Гений северных дружин», как назвал Ермолова Рылеев, был необычайно противоречивым человеком. Вот что пишет двоюродный брат Ермолова Денис Давыдов: «Он представляет редкое сочетание высокого мужества и энергии с большою проницательностью, неутомимою деятельностью и непоколебимым бескорыстием; замечательный дар слова, гигантская память и неимоверное упрямство составляют также отличительные его свойства». Характеристика, оставленная юным гвардейцем А.В. Чичериным, совсем иного рода: «Насколько я мог заметить, он по характеру свиреп и завистлив, в нем гораздо больше самолюбия, чем мужества, необходимого воину. Батюшка, однако, отзывался о нем с похвалой, а мнение отца я ставлю выше всех других. Ермолов хорошо образован и хорошо воспитан, он стремится хорошо действовать, — это уже много. Что до самолюбия, то… оно ведь присуще человеку».

Похоже, именно самолюбие помешало Ермолову, так же, как и Раевскому, принять графский титул. По преданию, «гений северных дружин» заявил императору: «Я уже Ермолов».

Свободолюбие, за которое так уважали Ермолова в армии, сочеталось в нем с непомерным честолюбием. И этим он был очень схож с Наполеоном. «Мне 24 года; исполнен усердия и доброй воли; здоровье всему противостоящее! Недостает войны». Под этими словами Ермолова молодой Наполеон мог бы поставить свою подпись.

Бедный артиллерийский офицер стяжал во Франции императорскую корону, другой небогатый артиллерийский офицер в России стал проконсулом Кавказа, основал Грозный и Нальчик. Солдаты обожали обоих, и оба закончили жизнь, «измученные казнию покоя». 27 марта 1827 года Ермолов был освобожден от всех должностей по подозрению в причастности к заговору декабристов и больше тридцати лет прожил в отставке в Москве.

Нежный лик. Александр Алексеевич Тучков 4-й

«Вы побеждали и любили

Любовь и сабли острие —

И весело переходили

В небытие».

М.И. Цветаева

«Со станом Аполлона Бельведерского соединял он душу ясную, возвышенную; сердце, дышащее тою чувствительностию, которая влечет и зовет к себе душу; ум, обогащенный всеми плодами европейского просвещения. Уста его цепенели, когда доводилось делать выговор, но громко и отважно отражал он несправедливые притязательства», — писал о своем друге генерал-майоре Тучкове 4-м Сергей Глинка.

Александр Алексеевич Тучков 4-й, как и его старшие братья, сделал неплохую военную карьеру. Он начал службу в 17 лет в чине капитана, через 5 лет получил полковника, а в 1806 году отличился в битве с французами при Голымине и был назначен шефом Ревельского мушкетерского полка. В том же 1806-м Тучков 4-й женился на Маргарите Михайловне Нарышкиной. Они любили друг друга уже много лет, но свадьбе мешало сначала замужество Маргариты Михайловны, потом воля ее родителей… Когда же наконец они обвенчались, «их щастию не было предела». Правда, по преданию, на свадьбе карету с молодоженами остановил нищий, назвал Маргариту церковным именем Мария и передал ей посох…

В Бородинской битве бригада генерал-майора Тучкова пришла на помощь Багратиону, который защищал Семеновские флеши. По словам очевидца, который был рядом с Тучковым, «ядра сыпались на Семеновское, деревья падали как скошенные, избы разрушались, как декорации театральные; воздух выл непрерывно, и земля дрожала...» Солдаты Ревельского полка дрогнули, и тогда Тучков схватил знамя 1-го батальона и бросился вперед. «Вы дрогнули! — вскричал он, — я один пойду». — описывал Сергей Глинка. — Схватил знамя, полетел, и в нескольких шагах от люнета роковая картечь поразила его в грудь. В этот самый час брат его генерал-лейтенант Николай Алексеевич ранен был смертельно; в этот самый час пал юный Кутайсов; бежавшая лошадь без всадника возвестила, что его не стало в рядах русских».

Через два месяца, после изгнания Наполеона из Москвы, на Бородинском поле запылали костры, — нужно было сжечь больше 50000 человеческих тел. Маргарита Михайловна Тучкова несколько дней искала останки своего мужа, но так и не нашла. В 1815-м Тучкова построила близ деревни Семеновской небольшую церковь, на том месте, где, по рассказам очевидцев, пал ее муж. А впоследствии основала на месте Семеновских флешей женский монастырь, постриглась в монахини и стала игуменьей Спасо-Бородинского монастыря.

Русский Баярд. Граф Михаил Андреевич Милорадович

Наш Милорадович, хвала!

Где он промчался с бранью,

Там, мнится, смерть сама прошла

С губительною дланью.

В.А. Жуковский

«Чтобы быть везде при вашем превосходительстве, надобно иметь запасную жизнь», — писал Ермолов генералу от инфантерии Милорадовичу. Этот ученик Суворова под пулями ходил с удовольствием, и перещеголять его никто не мог. Во время Бородинской битвы Барклай-де-Толли, искавший в тот день смерти, поехал к месту, где был самый страшный огонь. «Он удивить меня хочет!» — крикнул Милорадович солдатам, заехал еще дальше к французским батареям, слез с лошади и объявил, что будет здесь завтракать.

Милорадовичу словно бабушка ворожила: он участвовал в 50 сражениях, но ни разу не был ранен. В 1812 году генерал присоединился к русским войскам за несколько дней до Бородинской битвы, — он сформировал и привел из-под Москвы резервный пятнадцатитысячный корпус. В битве Михаил Андреевич командовал тремя пехотными корпусами на правом фланге 1-й армии и успешно отбил все атаки французских войск. «Бодрый, говорливый, он разъезжал на поле смерти как в своем домашнем парке; заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, еще спокойнее раскуривал ее и дружески разговаривал с солдатами, — описывал начальника адъютант Федор Глинка. — Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал около шеи амарантовую шаль, которой концы живописно развевались по воздуху».

После Бородинской битвы Милорадович возглавил арьергард русской армии, очень успешно отбил атаки французов и вырвал у маршала Мюрата согласие на проход русских войск через Москву: «В противном случае, — заявил он, — я буду драться за каждый дом и улицу и оставлю вам Москву в развалинах».

Будучи военным генерал-губернатором Санкт-Петербурга, Милорадович лично прибыл 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь, чтобы уговорить декабристов присягнуть новому императору Николаю I. «Скажите, кто из вас был со мной под Кульмом, Лютценом, Бауценом?» — спросил он, приподнявшись на стременах. На площади стало тихо. «Слава богу, здесь нет ни одного русского солдата!» — воскликнул генерал-губернатор. В это время Петр Каховский выстрелил в Милорадовича из пистолета и смертельно ранил его.

Люди, которые несли генерал-губернатора с Сенатской площади, украли его боевые награды.