Почему Ленин выдвинул именно его на должность генерального секретаря правящей партии? Сталин не был ни покладистым подчиненным, ни умелым оратором, ни крупным теоретиком. 43 года, грузин, член Политбюро, член ВЦИК, нарком по делам национальностей и одновременно нарком рабоче-крестьянской инспекции. Во время Гражданской войны направлялся на самые трудные фронты — против Деникина, Юденича, Колчака, белополяков, был первым заместителем Ленина в Совете труда и обороны, председателем Украинского совета трудовой армии, ответственным за снабжение промышленности углем.

До революции 1917 года Сталин вошел в принципиальный спор с самим Лениным, который, как известно, никому принципиальных споров не проигрывал, а Сталину уступил. Дело касалось главного: как строить деятельность партии — опираясь на заграничные эмигрантские кружки или на партийные организации на российских предприятиях? Ленин и его эмигрантское окружение, в котором были Каменев и Зиновьев, отстаивали первый вариант, Сталин — второй. Сталинский принцип построения партии оказался наиболее рациональным.

Сталин начал работу очень сильно. Он ввел принцип неустанного контроля, создав партийную власть сверху донизу. За считанные месяцы добился от аппарата подчинения и благодаря этому обрел огромную власть. Огромную, но не всеобъемлющую. Ее он завоюет гораздо позже. Его главным конкурентом был Лев Троцкий, член Политбюро и председатель Реввоенсовета республики. Союзниками — Ленин, Каменев, Зиновьев, которые по привычке видели в нем «трюмного механика», временно оказавшегося на капитанском мостике.

Кроме того, в политические обстоятельства с конца 1921 года вступил новый фактор: здоровье Ленина ухудшилось. На повестку выходил вопрос о преемниках. Если проанализировать знаменитое «Политическое завещание», то становится очевидным, что Ленин не назвал преемником ни одного члена высшего руководства, а Сталина обвинил в «грубости». Впрочем, грубость для большевиков, еще не остывших от Гражданской войны и создания «вертикали власти», была объяснима и даже приемлема. Ленина не услышали.

К тому же влиятельные члены Политбюро Каменев и Зиновьев из двух возможных преемников Ленина — Сталина и Троцкого — выбрали Сталина, считая, что им будет легче управлять.

Чем в ту пору была правящая партия? К марту 1920 года в ней состояло 750 тысяч человек, из них всего 12 тысяч представляли «старую гвардию», остальные были подняты из глубины революционной волной. О характере этой волны можно судить по описанию Ивана Бунина из «Окаянных дней»: «Голоса утробные, первобытные. Лица... все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские».

Возникает вопрос: что привело Российскую империю к краху и приходу к власти радикальной группы левых либералов-марксистов? Вопрос кажется простым: мол, супруга царя Александра Федоровна была германской шпионкой, Ленин тоже был германским шпионом, а белые генералы уступали в жестокости красным. Разумеется, ответы наивные, но многие ими удовлетворяются, хотя на самом деле существуют и серьезные причины трагедии.

На наш взгляд, главная причина краха империи в том, что она, будучи периферийной, хотя и быстро развивающейся частью западной мировой экономической системы, не смогла адекватно отреагировать на потребности модернизации своей политической и экономической системы. Все остальное — детали.

Возможно, читатель, увидев это сакральное слово, застонет от тоски: опять «модернизация»!

Что ж, придется потерпеть. Дело в том что, несмотря на аграрный характер российского экспорта, 90% деревенских хозяйств не работали на рынок, а были заняты исключительно самообеспечением. Поздно вступив на путь промышленного развития, имея ограниченный внутренний рынок, Россия испытывала финансовый голод, ее развитие шло за счет выжимания денег из сельского хозяйства и европейских займов. Один из столпов имперской индустриализации министр финансов С.Ю. Витте в 1901 году предупреждал царя о необходимости срочных преобразований, в противном случае они будут совершены революционным путем.

В итоге образованные слои населения, поддержанные промышленниками, финансистами, даже генералитетом, на третьем году мировой войны организовали заговор против царя, который был и Верховным главнокомандующим. Империя пала.

Сталин смотрел на проблемы экономики примерно так же, как Витте. Государственная политика начала ХХ века с ее бюджетным госмонополизмом наталкивалась на многоукладность и недоразвитость капитализма в селе, а теперь и социалистическая экономика испытывала те же трудности.

Это экономическое раздвоение страны требовало сильного решения.

Николай Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма» не побоялся провести исторические параллели: «Как это парадоксально ни звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма — первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм — за сильное, централизованное государство».

Сталин сделал выбор, который соответствовал логике момента, понимая, что вне ускоренного развития страна безнадежно отстанет. Проведя коллективизацию сельского хозяйства, сталинская группа добилась того, что не мог сделать Петр Столыпин и что было давно сделано в аграрной экономике Западной Европы. При этом был разрушен многовековой уклад русской деревни, десятки миллионов людей вырваны из привычной среды и буквально вброшены на индустриальные стройки, где, как заметил, выдающийся американский инженер-гидротехник Хью Л. Купер, шеф-консультант строительства ДнепроГЭСа, они напоминали «рабов на строительстве египетских пирамид».

К концу 1920-х годов уровень промышленного производства достиг довоенного. Страна быстро преображалась. Касаясь философии происходящих событий, приведем мысль выдающегося английского экономиста Дж. М. Кейнса, который в 20-е годы работал в СССР в числе тысяч иностранных специалистов: «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса».

Напряжение в советском обществе и борьба в руководстве росли по мере укрупнения задач модернизации. Дальше произошло то, что предвидели русские эмигранты. Василий Маклаков, посол Временного правительства во Франции, писал своему коллеге Борису Бахметьеву в Вашингтон: «Как только в большевизии станут на путь улучшения расстроенной экономической жизни, начнется раздор между теми, кто хотел устраивать жизнь на началах коммунизма, но в интересах России или ее пролетарских слоев, и теми, которые всем этим сознательно жертвовал во славу III Интернационала и мировой революции... Те, кто будет мешать оздоровлению экономического быта из-за интересов Интернационала, будут тогда обезврежены или устранены путем ли террористических актов, или отдачей под суд и т. д., а может быть, сами уйдут, чтобы не быть убитыми в первую очередь».

Именно так и произошло: одних ждал террор, других суд, третьих эмиграция.

Но, как говорил историк Сергей Соловьев, исторических деятелей надо оценивать по обстоятельствам не нашего, а их времени. Обстоятельства для Сталина и его окружения определялись недавней революцией, гражданской войной и реальной угрозой новой войны с западноевропейскими государствами.

Осознанно или вынужденно, но став на путь укрепления государственности, Сталин должен был обратиться к российской истории и культуре. При этом далеко не все в руководстве понимали его. Так, например, по наблюдениям израильского советолога Михаила Агурского, «Бухарин испытывал подлинную ненависть к русскому прошлому и, пожалуй, из всех лидеров большевистской партии наибольшим образом олицетворял антинациональные идеи раннего большевизма». Еще недавно даже слова «Родина», «Отечество» оценивались как признак белогвардейской контрреволюционности. Под руководством Луначарского работала комиссия по переводу русского языка на латинский шрифт. Но вдруг все стало изменяться.

Видимо, неслучайно в теме «Воланд — Россия» (роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова), то есть карающей и обновляющей силы, появившейся в Москве в разгар нэпа, литературоведы угадывают образ Сталина. Основания для этого есть.

4 февраля 1931 года Сталин выступил с речью на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности и, в частности, сказал: «...Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим!.. Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Предвидел он или угадал, но до Великой Отечественной войны оставалось как раз десять лет.

Вопрос о готовности СССР к войне поднимался неоднократно. С точки зрения чисто военной для отражения агрессии было сделано почти все: проведена скрытая мобилизация, созданы стратегические резервы, намечены три стратегические линии обороны, намечены эвакуационные планы, разработаны новейшие образцы вооружения. Разговоры о том, что советская разведка предупреждала, а «тупой» Сталин не слышал, несерьезны: на каждое предупреждение о нападении немцев шло опровержение из других источников. Втягиваться в войну СССР не мог, будучи к ней не вполне готовым.

В своих мемуарах маршал Жуков писал, что будь наши главные силы в 1941 году сосредоточены в приграничных округах, они были бы разгромлены, а Москва и Ленинград захвачены.

Особое значение во время войны приобрело сотрудничество Сталина и президента США Рузвельта. Перемены произошли уже после смерти Рузвельта в апреле 1945 года и во время президентства Трумэна. Создание атомного оружия, «холодная война», блокада Берлина, создание Государства Израиль и Китайской Народной Республики, Корейская война— все эти послевоенные события были бы немыслимы без прямого участия нашего героя. Сталинскому видению мира были свойственны жесткость и панорамность.

Что касается ошибок, поражений и преступлений Сталина, то о них убедительно сказал старый коммунист-интернационалист академик Е.С. Варга: «Может показаться циничным, но если смотреть на дело с точки зрения исторической перспективы, страдания миллионов несправедливо посаженных в лагеря людей, преждевременная смерть, вероятно, доброго миллиона прекрасных коммунистов — исторически преходящий эпизод... Грех Сталина, который никогда не искупить, состоит в превращении «рабочего государства с бюрократическими извращениями» в государство бюрократии».

Мао Цзэдун считал ошибками Сталина чрезмерное развитие тяжелой промышленности в ущерб легкой, чрезмерное экономическое давление на крестьянство, концентрацию власти в центре в ущерб регионам.

Разумеется, все это справедливо. После смерти Сталина его труп, образно говоря, не раз вытаскивали из могилы и подвергали поруганию, словно политические элиты разных поколений приводит в ужас безжалостная рациональность советского модернизатора.

Между тем в своем завещании («Экономические проблемы социализма в СССР», 1952 год) он предвидел перемены и указал, что в советской экономике действует закон стоимости. То есть разглядел горизонты рыночной экономики. Назначение преемником Георгия Маленкова подтверждает это: тот сразу стал ослаблять налоговое давление на крестьян и поддерживать легкую промышленность, наполняя внутренний рынок.

Сталина можно считать и создателем, и разрушителем Советского Союза. Мобилизационный режим имеет ограничения. Создав советскую интеллигенцию, урбанизировав страну, Сталин ввел эти ограничения. В конце ХХ века они сработали.