Елена ФЕДОРЕНКО

30.05.2019

Гример — одна из самых волшебных театральных профессий. Ее мастера способны до неузнаваемости изменить внешность актера. Легкий взмах кисточки — и заулыбались глаза. Перед сеточкой морщин, седыми усами и бородой не устоять лихой юности исполнителя. Талант гримера превратит озорную девчонку в злобную старуху, артист в расцвете сил преобразится в дряхлого старца или восторженного студента. Принц станет нищим, бравый герой — болезненным хлюпиком, а Буратино и вовсе может оказаться Карабасом-Барабасом. 

Своими секретами и тайнами поделились с «Культурой» талантливые гримеры: Александра Тураева — из Студии театрального искусства и Елена Стребкова, которая 36-й сезон служит в Большом. Проводников по миру закулисья выбрали по принципу контраста: молодой театр-дом и главный театр страны, сцена — драматическая и музыкальная, гримерный цех — три юные дамы в СТИ и коллектив из почти четырех десятков специалистов в ГАБТе.

В театральном гримере (в переводе «грим» — «морщина») сошлись самые разные профессии: визажист, чей макияж украшает лицо, парикмахер, укладывающий волосы в чудесные прически, постижер — умелец по изготовлению бород, усов, париков, шиньонов, ресниц, и, конечно, художник, чье мастерство и вкус определяют общий результат. Сегодня появляются курсы и школы грима, открываются профильные кафедры в институтах культуры, но самое уважаемое учебное заведение, готовящее чародеев, «преображающих» облик артиста, — Театральный художественно-технический колледж. Поступить в него непросто — слишком много желающих. Учиться — увлекательно: студенты постигают рисунок, живопись, скульптуру, историю искусств, типы грима и техники его нанесения. Есть даже такие дисциплины, как «пластическая анатомия» и «креативная прическа». Познав все премудрости, выпускник может представить разрубленную голову с торчащим из нее топором, виртуозно нарисовать на актерском теле ранение любой степени тяжести, «состарить» молодое лицо и «подтянуть» зрелое, предъявить миру монстра с накладными окровавленными клыками, а мощную шевелюру прикрыть нежно-розовой лысиной.

Грим — ремесло древнее и загадочное. От магической раскраски первобытных тел до перепачканных сажей и соком сочных плодов щек скоморохов. Таинственные маски в трагедиях и комедиях времен Античности и узнаваемые — в итальянской комедии дель арте. Орнаменты на лицах шаманов и колдунов. Грим японского кабуки, доносящий до посвященного зрителя немало информации о персонаже. Чуть больше века назад Лев Бакст сравнил лицо человека с полотном, на котором можно нарисовать все, что угодно, — у него получались живописные картины, а перед выходом на сцену художник сам тонировал танцовщикам крутые подъемы стоп и «румянил» пятки. Позже в процесс эволюции включился Александр Таиров — тончайшими графическими черточками он передавал рельефные тени мышц. 23-летнюю Фаину Раневскую гримировали старухой, и она сразу полюбила этот образ. Ольга Книппер — идеальный транслятор мыслей нервных рефлексирующих чеховских героинь — в роли обитательницы ночлежки в «На дне» подчеркивала резкие черты лица и растрепанные волосы своей непутевой Насти. Сморщенная физиономия и лопоухая голова титулярного советника Башмачкина до неузнаваемости преобразили Марину Неёлову. Балетная Жар-птица взмахивала веером диковинных ресниц, а фея Карабос пугает хищным профилем не одно поколение зрителей. Все эти образы, «написанные» в разные годы и в разных странах, хранят память о зачастую безымянных мастерах гримерного дела.

Гример — человек творческой команды, которая создает новое сценическое произведение — чаще ворожит в своем цехе: комнате, где в каждого входящего вглядываются безглазые болванки с париками, пространстве с особым запахом пудры, клея, красок — и этот тонкий аромат не перепутать с парфюмным духом парикмахерской.

Живопись и пластика

Грим бывает живописным и пластическим (его еще называют объемным), когда на кожу наклеиваются какие-либо эластичные накладки. Современный театр взял курс на образы упрощенные, бытовые, жизненные. Драматические подмостки все реже встречают героев с пышными, громоздкими прическами, с портретным экспрессивным рукотворным обликом. Неужели профессия гримера исчезнет или станет менее востребованной, чем в прежние эпохи?

— Нет, конечно, остались же не только исторические прически, но и грим всегда присутствует, — рассказывает Александра Тураева. — В нашем театре он натуральный, «реальный», основан на игре нюансов — этим и интересен. На маленькой сцене СТИ публика сидит совсем рядом. Грим не должен быть заметен, поэтому мы работаем с легкими материалами. У нас есть такая присказка: если грима — нет, то есть — тонкости мастерства. Мы используем полноценный театральный макияж с прорисовкой лица, скрупулезно подчеркиваем глаза, выделяем скулы и тонируем виски — такое «скульптурирование» под ярким светом софитов не делает лицо плоским и сохраняет его естественность.

Был у нас любопытный опыт — с «неодушевленным» персонажем. В «Самоубийце», в фойе театра, сидит мужчина. Сначала привезли обыкновенный манекен. Мы тонировали его руки и лицо, пришивали усы и бороду, приклеивали ресницы и парик. Федор получился достоверным, заглянувшие к нам посетители реагировали на него как на живого человека.

Доводилось делать грим пластический: резаные шрамы и сломанные носы, увечья и ранения, наносить татуировки кельтских узоров — но не в театре, а в кино — на съемках «Морского патруля». Любопытная получилась практика. Гримеры вообще коллекционируют «аномалии»: подмечаем любопытные черты лица, рубцы, линии морщин у случайных попутчиков — то, на что обычный человек не обратит никакого внимания. Сын коленку разобьет, а я фотографирую синяк, слежу и фиксирую, как он видоизменяет цвет — надо же знать, каким он станет через неделю. Копилка наблюдений помогает. В спектакле «Москва — Петушки» есть «интеллигентные алкоголики», у каждого свое увечье: ссадины, синяки — под глазом, на шее, у одного — татуировка на руке. В «Реке Потудани» главный герой приходит после долгого пути — усталый, в пыли, — гримируем под дорожную грязь все открытые участки тела». 

Объемная пластика, конечно, не исчезла, но немного отстранилась от подмостков — сегодня она прописана в кино, сказках, классических оперных и балетных историях. «Да, у нас есть волшебный утрированный грим, — объясняет Елена Стребкова, — как без него Ивану Грозному в одноименном балете, Ротбарту в «Лебедином озере», фее Карабос в «Спящей красавице», Мефистофелю в «Фаусте»? Сейчас в основном используются силиконовые материалы — они очень популярны, но носы мы часто делаем из гумоза — есть такой специальный пластик. Наносим на клей на основание носа и лепим руками его форму — удлиняем или добавляем горбинку — в соответствии с поставленными задачами. 

Так что нельзя сказать, что реалистичный грим сегодня вытеснил так называемый условный, фантастический. В Большом театре они мирно сосуществуют. Помню, как гримировала Ваню Васильева — он готовился танцевать «Петрушку». Никаких накладок не было, покрыла лицо белой краской и начала аккуратно рисовать черные брови. Как раз в этот момент вошел Сергей Вихарев — он реконструировал этот фокинский балет. Посмотрел и сказал: «Что вы так стараетесь? Размажьте пальцем, не нужны здесь тонкости и пунктуальности». Требовалась — броскость, нарочитость, намалеванность».

Творчество или ремесло

Грим вообще дело серьезное. Склонность к авантюрам не приветствуется: эскиз утвержден режиссером и сценографом, он — руководство к действию. Однако в каждом образе — неизменна печать авторского вкуса гримера.

— К каждому актеру нужен индивидуальный подход, — считает Александра Тураева. — У нас есть спектакли, где одну роль играют разные ребята. Вроде бы «силуэт» образа един, но в каждом лице — свои тонкости, и то, что придумано, на нем «рисуется» по-новому. Так что в гримере главное — творческое начало, но и без ремесла невозможно в этой профессии. Наработки — бесконечны, дна — нет, как и в любом креативном деле. Все время появляется что-то необычное, мы сами отправляем себя на курсы повышения квалификации, участвуем в конкурсах, чтобы видеть, как работают коллеги, сравнивать методы, осваивать современные материалы — нельзя застаиваться.

Елена Стребкова уверена, что в работе гримера нет рутины. «Это тонкое искусство, каждый образ — приключение, постижение отдаленной эпохи, и для этого необходимо особое мироощущение, нужны точные краски. Прошло время, и я вновь стала заниматься живописью, такая возникла потребность — ты и в фантазиях рисуешь, и на лицах».

Самый-самый

У каждого гримера есть образ — самый сложный, самый любимый, самый выстраданный, самый курьезный.

— Самый непростой грим — фантазийный,— объясняет Александра Тураева. — С историческим — легче. Когда прикасались к определенной эпохе, изучали ее особенности, делились задумками, то встречали понимание художника-сценографа Александра Давидовича Боровского. Наши мысли и «попадания» соответствовали режиссерскому замыслу. А на «Мастере и Маргарите», хоть там есть определенные временные рамки, мучительно «искали» «внешность» мистической свиты Воланда, особенно ускользал облик его служанки Геллы. Только путем многочисленных и уже отчаянных проб пришли к результату. Гелла особенно дорога мне — может, потому, что так тяжело рождалась.

Из курьезов вспоминается такой: одной актрисе для съемок в фильме  выбрили виски и окрасили волосы в разные цвета. Ей сделали парик под ее естественный цвет и прическу и мы благополучно клеили его на спектакли — за полгода никто не заметил никаких перемен.

— Мой любимец — Злой гений в «Лебедином озере», — говорит Елена Стребкова, — нос, подводка глаз, мимические складки, губы — «работают» на характер, властный и жестокий. Но при этом герой наполнен ярким отрицательным обаянием и утрированный грим должен отличаться утонченностью, элегантностью, особой красотой. Откровенное зло и завораживающая харизма — непростое сочетание. Над «Лебединым», как и над всеми спектаклями Юрия Григоровича, всегда интересно работать, потому что его постоянный соавтор — великолепный художник Симон Вирсаладзе определял живописные задачи. Мы шли за его эскизами. Хотя образ создавался сообща: вносил коррективы хореограф, подключались и артисты.

Существует разница между балетным и оперным гримом. «Танцовщики — люди молодые, лица — свежие, аккуратные, в основном — утонченные черты, — подчеркивает Елена. — Диапазон оперного возраста огромен, от мальчика до мужчины в летах, от робкой дебютантки до примадонны. С возрастом объем лица укрупняется, его форма меняется, и часто приходится делать из немолодого артиста юного героя, случается — и наоборот. У артистов балета невероятная физическая нагрузка, и грим должен «держаться» крепко, надежно, чтобы не пострадать во время поддержек, фуэте и пируэтов. Лица нужно хорошо пропудрить, парики основательно зафиксировать. Бывали случаи, когда они слезали с головы и прямо на глазах у зрителей падали, артисты их подбирали и убегали со сцены. Допускать подобного нельзя».

Волосок к волоску

Отдельная головная боль — прически и парики, да и с бровями немало хлопот. «В опере волосы могут принимать любой объем, — продолжает Елена, — в балете же один из канонов: маленькая аккуратная головка. Даже для роскошного бала прическа в стиле рококо делается компактной и воздушной, а локоны выкладываются плоско».

В СТИ Александра имеет дело со спектаклями, в которых сохраняются благородные приметы времени: «Самую большую сложность в нашем театре представляют прически. У нас практически нет шиньонов и париков — «исторические головки» делаем из волос артистов. В «Записных книжках» девять актрис, и у каждой — прическа в стиле модерн, каждая — индивидуальна. В нашей афише есть спектакли — «Самоубийца», «Записки покойника», «Мастер и Маргарита», где действие происходит примерно в одно время, и актрисам мы выкладываем ундуляцию, такую волну из волос. Это просто, красиво и эффектно выглядит».   

Александра также рассказала, как удалось создать в «Записках покойника» всемогущую секретаршу Поликсену Торопецкую, единую в трех лицах — три актрисы похожи, как сестры-близнецы. «Непросто оказалось именно потому, что исполнительницы по замыслу режиссера должны быть совершенно одинаковыми. Закупили парики — длинные, перламутрового цвета и долго-долго с ними работали — неоднократно красили, постепенно укорачивали, стригли челки, затем их прятали и, наконец, пришли к тому, что подошло, — каштановому каре. Убрали брови, заклеили их и затонировали, а сверху прорисовывали «один в один» — на всех трех лицах. И конечно, одинаковый макияж — долгий был путь поисков».

Успеть за пару минут

С началом спектакля для гримеров суета не завершается — «дежурство на спектакле» — процесс волнительный и ответственный. «Конечно, мы должны быть рядом с актерами, — считает Елена, — промокнуть лицо, чтобы не «потекли» глаза, припудрить заблестевший лоб, приходится поправлять усы, локоны, парики. Делать это нужно быстро и ловко».

«Есть еще такие волшебные превращения, как быстрые переодевания, рассказывает Александра, — когда актер буквально на две минуты выбегает за кулисы, чтобы поменять прическу и грим, надеть шляпку — за считанные секунды образ преображается, и мне нравится эта нервная будоражащая атмосфера. В спектакле по Бродскому «Шествие» зрителей проводят по таинственным театральным пространствам — от фойе до Малой сцены. Дважды, буквально по дороге, в уголке, на лестнице, фактически на глазах у публики — правда, ее отвлекают действием, — актриса снимает парик, умывается и становится совсем иной. Много экстремальных переодеваний в последней премьере «Один день в Макондо» — над спектаклем начинаем трудиться в 11 утра, а заканчиваем — в 11 вечера, и все 12 часов продолжается работа с актерами, которые играют по несколько разных ролей, меняются их персонажи». 

На приеме у психотерапевта

Рассказывают, что Михаил Чехов гримировался сам. Андрис Лиепа тоже воспринимал процесс преображения как глубоко личный. В любой труппе есть актрисы, хоть их и немного, которые любят поколдовать над тоном, помадой и румянами, но для ответственных штрихов и манипуляций с волосами все отправляются к профессионалам. Гримеры общаются с актерами перед выходом на сцену, присутствуют в момент перевоплощения, при переходе границы от реальной жизни к загадочному миру пленительной игры. Гример принимает на себя все непростые актерские проблемы, и здесь без врожденной деликатности и дара чувствовать людей не обойтись. Давно замечено, что гримеры — люди душевные, легкие в общении, они менее капризны и не раздражительны.

 — Отношения в коллективе почти семейные, — рассказывает Александра. — У нас театр-дом, с теплой атмосферой, актеры — ученики одного мастера — Сергея Женовача, все словно из одной династии, и нет никакой нездоровой конкуренции, звездности, злобы. СТИ — комфортное место, где актеры поддерживают друг друга и нас тоже. Конечно, все подвержены разным настроениям — люди темпераментные, творческие, и, бывает, перед сложными спектаклями витает в воздухе такое нервное раздражение. Нас учили мастера, что гример — всегда немножко психолог.   

— Да, гример — своего рода психотерапевт, — соглашается Елена. — Артисты, конечно, беспокоятся перед выходом на сцену. Мы же стараемся их поддержать — вниманием, шуткой. Слушаем, а сами быстро, оперативно делаем свое дело — легко и непринужденно, чтобы вселить в артистов уверенность. Я всегда стараюсь сохранять нейтральное, собранное состояние, не отвлекаюсь на личные проблемы, никого не гружу своими вопросами. Знаете, молодые артисты, еще робкие и застенчивые, попадая в труппу, выбирают себе опытных гримеров, и, думаю, для того, чтобы наши спокойствие и уравновешенность им помогали. У нас с актерами часто возникает какая-то «химия отношений».

Когда-то ко мне пришел юный Николай Цискаридзе — и остался: все годы, что он танцевал в Большом, с первого дня и до последнего, мы были вместе. Он — человек требовательный, прежде всего к самому себе, и для него нет мелочей в искусстве. Это был интересный этап моей жизни, и работалось с ним легко, он всегда знал, чего хотел.

Желание артиста, его личность влияют на грим. Но ничего нельзя навязывать — результата не будет, даже если он смирится. Надо расспросить о том, что он хочет, и только потом попробовать новый образ. И конечно, не перед спектаклем. Не знаю, как в драматических труппах, но у нас артисты не любят никаких нововведений перед выходом на сцену, им важно традиционное повторение одного и того же процесса. Видимо, он помогает им сосредоточиться и несет информацию о стабильности — мол, все как обычно, не волнуйся.

Действительно, что тревожиться? Гример-то рядом.

Фото на анонсе: Екатерина Цветкова