Остров Кижи — крошечный участок суши на Онежском озере. Длина — 7 км, ширина — от 500 метров до полутора километров. Здесь расположен главный артефакт деревянного зодчества России — ансамбль Кижского погоста — объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, центр которого — уникальная 22-главая Преображенская церковь. Кто хоть сколько-нибудь интересуется отечественной историей и культурой, об этом знает. А вот побывать на острове удается не каждому — далеко, дорого, труднодоступно. И все-таки свято место пусто не бывает — в этом сезоне поток туристов перевалил уже за 100 000 человек. В их числе оказалась и спецкор «Культуры».

Дорогое удовольствие

Кижские жители — что местные, что музейные — называют Петрозаводск обезличенно: «город». И Кижи для них — не дом, не музей — просто «Остров». Правда, в отличие от города — с большой буквы.

От Петрозаводска до Острова 68 км. Добраться можно двумя путями: в сезон, с мая по октябрь — на теплоходе «Комета», зимой — на вертолете или снегоходе. Но это уж совсем экстремальный случай, на вертолет записываются на месяц вперед и, бывает, еще столько же ждут погоду. На «Комете» сейчас тоже не сладко — осень, озеро штормит. В салоне довольно просторно. Сумасшедших туристов едва ли наберется на полторы группы, отдельной стайкой — музейщики, из тех, что готовятся куковать на Острове зиму. Их можно узнать по неподъемным сумкам, набитым одеждой и продуктами. Билет туда — обратно стоит 2300 рублей. Своего транспорта у музея нет. «Кометы» принадлежат коммерческой структуре, которая вольна устанавливать на перевозку любую цену. В начале сезона было 2750 рэ, музей начал стремительно терять региональных туристов. В радиусе 500 километров от Петрозаводска, да и в городе тоже, средняя зарплата — десять тысяч. Чтобы своими глазами увидеть одно из «чудес света», надо отдать треть. В результате героических переговорных усилий между музеем и коммерсантами цену удалось снизить, но все равно дорого. У музейных сотрудников есть мизерная скидка на проезд и больше никаких преференций, на воде всех укачивает одинаково.

Шторм нипочем, похоже, только молодому священнику. Зашел, расшнуровал кеды, достал обернутую газетой книжку, да так и просидел полтора часа с благодатью на лице. Молитвослов, думаю я, не помешал бы сейчас и другим путешественникам.

— Наш батюшка детективы уважает, — внесла ясность позеленевшая от качки соседка. — Не Маринину, конечно. Исторические, для расширения кругозора. Многих прихожан пристрастил, зимой же здесь тяжко…

Иерей Артемий Корыхалов — настоятель прихода Спасо-Преображенского храма. 26 лет, два высших образования, в том числе философский факультет Санкт-Петербургского университета. Не слащав, кижские проблемы принимает близко к сердцу — свой человек, короче. Службы на Кижах проходят с мая по октябрь в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Духовно подкрепиться приезжают жители окрестных деревень — Телятниково, Леликово, Воробьи. Кижские аборигены просят отпущения грехов прямо на причале.

— Прости, батюшка, — хватает священника за рясу пропойного вида мужичок, — загулял я, вторую неделю пью…

— Бог простит, — говорит отец Артемий, не обещая, впрочем, поручиться за земное начальство.

— Уволили уже, — бурчит грешник и обращается за сочувствием к туристам.

Умеют же!

Нам не до него. Между «кометами» всего два с половиной часа. Люди переживают: ну что разглядишь за это время, как почувствуешь «особую атмосферу Кижей», которую расписывают путеводители? Многим заранее не нравится, что туристов стаями прогоняют по строго определенному маршруту, без конца пересчитывают по головам, предупреждают, что шаг в сторону равносилен если не побегу, то диверсии по отношению к заповедной экосистеме. Курить и сорить нельзя, собирать грибы, вступать в контакт с дикими животными тоже нельзя (они, кстати, и не встречались). На корню губятся тайные поползновения отстать от группы и задержаться на острове подольше. Такие случаи, по словам экскурсоводов, заканчиваются очень печально: нарушителя все равно отловят, а поскольку гостиниц на острове нет, ночевать придется в полицейском участке.

Дисциплинированные иностранные туристы, прибывшие на теплоходе «Сергей Дягилев», не теряя времени, рассматривают альбомы с видами Кижей. Но открывшийся пейзаж поражает воображение гораздо сильнее.

Знаменитый Преображенский храм сейчас висит в воздухе. Зрелище фантастическое: метров на шесть возвышаются уже отреставрированные венцы, затем — пустота, над ней — ряды кокошников, барабаны и главки. Верхние ярусы держатся на металлических фермах. Пятитонных домкратов по всему периметру, на разных уровнях — около 120 штук, инородные железяки должны выделяться и, если не уродовать деревянное тело церкви, то, как минимум, выглядеть здесь лишними, но визуально получилось единое целое. «Как?» — в едином порыве выдыхает группа. «Благодаря гениальности наших инженеров и проектировщиков», — скромно отвечает экскурсовод. Глубокий экскурс в технологию реставрации не предусмотрен, но туристы, кажется, удовлетворены: «Ну вот, умеют же у нас, когда хотят!»

Комплексное восстановление Преображенской церкви началось в 2005 году. Проект назвали «На глазах у всего мира» — реставрация идет в режиме online: турист приезжает-ходит-смотрит — реставраторы работают. Этому предшествовали десятилетия поисков и сомнений: что делать с храмом, который, как человек, с возрастом одряхлел, сгорбатился, потерял равновесие и так подозрительно наклонился к земле, что того и гляди рухнет, растеряв всю свою трехсотлетнюю красоту. Были предложения раскатать церковь полностью, заменить сгнившие и деформированные бревна и снова собрать. К счастью, не прошло: бревна сорокаметровой громадины общим весом в 672 тонны завалили бы весь остров, и еще не факт, что через несколько лет из них можно было бы собрать церковь заново. Короче, инженерный гений на Острове проснулся вовремя, храм преспокойно стоит на домкратах и будет стоять так еще года четыре, пока в Плотницком центре музея исследуют и санируют бревна разобранного яруса, удаляют разрушенные фрагменты и заменяют их новыми. Особенно бережно колдуют над 16-метровым бревном, на котором держалась притолока храма. Такого исполина в наше время уже не найти, вот плотники и вытанцовывают вокруг него, сдувают пылинки и ставят латки только там, где древесина безнадежно разрушена.

К слову, байка про плотника Нестора, который построил Преображенский храм без единого гвоздя, а потом выбросил топор в озеро, «чтобы не было больше такой красоты», вызывает у нынешних мастеров сарказм. Инженер Александр Куусела работает в службе реставрации погоста 12 лет, знает про деревянную церковь все, в том числе — и про натыканные в бревна гвозди, и не прочь при случае подколоть экскурсоводов. Впрочем, его «суровая правда» интересна не меньше, чем легенда про Нестора.

Сноп и бита

В крестьянских избах, свезенных в музей со всего Заонежья, сидят девушки в сарафанах, демонстрируют различные северные ремесла, можно вместе с ними попробовать повышивать или толкнуть пару раз ткацкий станок. На каждом шагу что-то происходит, изготавливается, продается… Плотник — совсем мальчик из работающего на Кижах Детского музейного центра тешет из осинового полешка лемех (элемент чешуйчатого покрытия, как на главках Преображенской церкви), рассказывает, что через несколько лет новые лемехи станут такими же серебристо-серыми, и их не отличишь от древних. Японские туристы, завороженные превращением полена в историю, просят отдать им щепки на память о Кижах. Если повезет, и кузнец Иван Воробьев в данный момент при исполнении (на самом деле он научный сотрудник музея, специалист по крестьянской металлообработке), можно разжиться выкованной на глазах кочергой для камина. «Земледелец» Олег Скобелев в конце лета раздавал снопами собственноручно выращенную и сжатую серпом рожь. И это вовсе не часть музейной «программы с погружением», а, что называется, жизненная необходимость. Сельское хозяйство на кижских полях приказало долго жить еще лет двадцать назад. Бурьян вокруг Преображенской церкви — ну, никак не вязался с рассказами о вековых традициях здешнего культурного земледелия. Скобелеву пришлось осваивать и соху, и серп. С кандидатской степенью это оказалось легко.

С Острова вообще не уедешь без сувенира. Типичный разговор в лавке:

— Вася, надо взять вот этот коврик из тряпочек.

— 700 рублей! У нас в Москве торгуют точно такими же за пятьдесят.

— Но это же Кижи! Больше мы сюда не попадем…

— Да, — соглашается Вася и берет себе осиновую биту за 200 евро.

Она Путина видела

Колокольный звон с собой не увезешь. Он разносится над Островом каждые полчаса — два звонаря (музейные сотрудники), сменяя друг друга, создают «типичный звуковой ландшафт». Тот, что постарше, спустившись на пересменку, то ли в шутку, то ли всерьез объясняет обступившим его мужикам, что колокольный звон хорошо помогает от похмелья: «Бьешь в колокол и засовываешь туда голову…»

Про Остров ходят легенды, что здесь пьют все, причем по-черному. Спросила батюшку, так ли это? Дипломатично отвечает: «Не больше, чем везде…» Островной магазин, многократно описанный как исчадие алкогольного ада, где водка сметается в первую же минуту после привоза, а портвейн идет «на сладкое» вместо конфет, тоже не подтвердил гнусных слухов. Есть все, втридорога, как в любом туристическом центре, но без намека на особую кижскую «специфику».

— Сейчас турист прет, реставрация в разгаре, все заняты, — объясняет безлюдье продавщица. — Зимой — другое дело. А чем здесь еще заняться? В четырех стенах сидеть? Развлечений — ноль, быт допотопный. Люди по 10–15 лет на острове, одни, без семьи. Разве это нормально? Вот порядок и выработался: неделю проработал — пятницу отдай, не греши. Но голову никто не пропивает. Не те здесь головы, — уважительно добавляет женщина.

В сезон на Острове живут и работают 300 человек, зимой остается 60. В основном музейщики. Местных жителей в деревнях Ямки и Васильево — 3-4 человека. Самая знаменитая из них — Мария Петровна Степанова. Живет на Острове лет пятьдесят, как замуж вышла. В 2001-м к ней в гости заходил Владимир Путин. В память об этом событии осталась фотография: за столом Мария Петровна и президент, оба красивые.

— Стол-то у нас был пустой, — до сих пор не перестает сокрушаться бабушка. — Если бы знать, я бы ему пирожка испекла, сметанки положила. Своя у меня сметана, и масло свое, мука только завозная. А они внезапно… Гляжу в окно: охрана побежала вокруг дома, какую дверь увидят — открывают, в сарайчик лезут. Я только тапки успела надеть, и вот уже сам в дверях... О чем говорили? Ну, о чем поговоришь пять минут? Спрашивал: «Как живете?» Хорошо живу, грех жаловаться. Не одна, люди вокруг.

В Ямках еще несколько жилых домов, их занимают музейные работники.

— Я и сама, как музейный экспонат, — подсмеивается над собой бабушка. — После Путина все время сижу при параде — вдруг еще кто нагрянет.

В доме у Марии Петровны спартанская обстановка: стол, комод, кровать, икона. У музейных дома такие же древние — из XIX века, и интерьеры не отличаются — никаких там плазм-гарнитуров. Часть музейных специалистов разместились в центре Острова — в щитовых избушках, смахивающих на садовые. Вода из озера, ведрами, печка, на участке баня, которую топят по 5-6 часов, чтобы помыться, в укромном уголке — домик неизвестного архитектора с дыркой в полу. Биотуалеты стоят только на причале — для туристов.

Бизнес и коварство

Музейные обитатели особо на благоустройстве не зацикливаются. Во-первых, вся Карелия так живет. Во-вторых, существует жесткое табу на любое строительство на территории музея-заповедника и в его охранных зонах. Охотников поселиться в красивом месте и слушать перезвон колоколов из окна собственного коттеджа везде хватает. Кижи не исключение. Поэтому жизненные самоограничения — часть музейной политики.

Между тем угроза бизнес-освоения Кижей все ближе и ближе. Идеи проектов витают в воздухе. Последний — имевший красивое название «Духовное преображение Русского Севера» и подразумевавший строительство на ближайших к Кижам островах (в прямой видимости от погоста) комплекса гостиниц, ресторанов, конгресс-холлов, детских лагерей, домов творческих работников и этнографических деревень для тех, кто устал от отдыха на Красном море и не прочь освежиться посредством карельской романтики, — напугал музейщиков до обмороков. У многих сдали нервы настолько, что уже и не только бизнесменов, даже туристов стали называть «страшной разрушительной силой», которая губительна для Острова и нарушает исторически сложившееся равновесие между архитектурным и природным ландшафтом. Даже профессор Петрозаводского университета, известный специалист по народной деревянной архитектуре Русского Севера, Вячеслав Орфинский, много лет бывший оппонентом музейной политики, при которой «они никого не подпускали к музею», в ужасе от грядущего преображения Кижей в культурно-развлекательный центр, стал бить в прямо противоположные колокола: «Музей — это памятник! Превращать его в проходной двор — преступление».

Скандальный проект сдулся, от него открестились и авторы, и власти республики. Но вопрос, жизненно важный для Карелии, остался: что большее преступление — открыть кижские шхеры для туристов, осовременив их яхтенными причалами и зонами отдыха, или, наоборот, оставить их нетронутыми, чтобы туда ехали за природой и тишиной? Логика подсказывает, что так не получится. По банальной причине: нетронутую заповедную территорию завалят мусором, который уже сейчас — главная достопримечательность этих мест.

Острова оккупировали дачники, а главное — «дикие туристы». По сути, никем не контролируемые и не сдерживаемые правилами поведения в заповеднике (его границы совпадают с охранной зоной Кижского погоста, площадь составляет 10 000 гектаров), они ночуют на обдуваемых ветром островах, разводят костры, часто заканчивающиеся пожарами, и оставляют на берегах кучу хлама, который при первой же волне отправляется в озеро. Музейщики проявляют чудеса героизма, собственноручно собирая и складируя эту дрянь, угрожающую Онеге экологической катастрофой. Насколько хватит их усилий, если островов — сотни, а только на одном — Пропащем — в этом году собрали 67 мешков отходов, 18 — со стеклянной тарой. Все это надо вывозить в Петрозаводск, расходы на водный транспорт делают каждую свалку золотой.

Так что мусор — вовсе не мелочь, а колоссальная проблема. Петрозаводск, кажется, свыкается с мыслью, что коммерциализация заповедных мест неизбежна, ведь республике надо как-то жить и развиваться.

— Только бы не наступили на те же грабли, что и с проектом «Преображения Севера», — говорит профессор Орфинский. — Должно быть понимание: при любом повороте к цивилизации надо всеми силами сохранить дух места, среду, которая формировалась веками и часто значит больше, чем сам памятник.

Кижи, по мнению многих, вообще избранное место, с колоссальной энергетикой. Это чувствуют все обитатели Острова. «Здесь молитва обретает совершенно другое наполнение, — на высокой ноте, светлея лицом, рассказывал отец Артемий Корыхалов. — Легко молиться: обретаешь благодать Божию». Кто-то выражает чувства по-простому, как экскурсовод Наталья Старникова, бывшая учительница, пожертвовавшая любимой школой ради Кижей: «Остров может принять человека, может не принять, может и жертв потребовать. Но если уж принимает, то привязывает к себе навсегда».

На экскурсии, за два часа, всего этого не испытаешь, но дома постоянно ловишь себя на мысли, что туда хочется вернуться.