Евгений ХАКНАЗАРОВ, Санкт-Петербург
01.12.2025
Новый проект ГРМ, собравший более трехсот экспонатов — живописных, графических, скульптурных, — показывает русское общество в лицах.
В залах Инженерного замка словно заработала машина времени: на выставке русского исторического портрета встретились те, кто никак не мог пересечься в хронологической таблице из учебника. Практически все они оставили свой след в истории России: царственные особы правили, приближенные к августейшим семействам лица обеспечивали функционирование государства, церковные иерархи служили моральными ориентирами для общества, ученые продвигали вперед науку, промышленники — экономику, мастера искусства воспевали все эти деяния и украшали жизнь. Прекрасных черт лицу нашего Отечества на выставке добавили и те счастливцы и счастливицы, которые вызвали интерес живописцев, вдохновляя их красотой, детской непосредственностью, ну или деньгами, уплаченными за запечатлением себя в очередном шедевре.
Между тем история отечественного портрета хоть и славна, но не так продолжительна. Долгие века изображения человека были характерны преимущественно для иконописи — и то в основном были не обычные люди, а святые. Из эсхатологической триады «лик — лицо — личина» среднее звено выпадало совершенно. Божественные лики светились на иконах, личинами — то есть масками — народ развлекал себя на ярмарках и пугал детей и друг друга на полуязыческих праздниках. А вот лицо как таковое было удалено от изобразительной традиции: свою роль сыграли суеверия (не сглазить бы!) и жесткая регламентированность общественных отношений на Руси. Разве что князья и их дружины могли рассчитывать на увековечение на полях летописей.
Западный портрет, попавший в Россию в Новое время, не мог не вызвать огромного и понятного интереса: все мы исключительно высоко ценим возможность в любую минуту вглядеться в милые очертания близких людей на фотографиях — у наших предков, несомненно, были такие же желания. Но реализовать их могли только знатные особы, которым это было по карману.
Вигилиус Эриксен. «Портрет Екатерины II перед зеркалом». 1779
Сначала это были «парсуны» — предтечи портретов в привычном смысле слова. Центром их создания стала мастерская Оружейной палаты, хронологические рамки — вторая половина XVII — первая четверть XVIII века. В экспозиции можно увидеть такие безусловные шедевры, как групповой портрет участников посольства 1662 года в Англию, а также три портрета княжеской фамилии Репниных: примечательно, что на изображениях гладко выбритые подбородки стремительно приходят на смену ветхозаветной бороде, а ведь разница в создании полотен — считаные годы.
Переход портретной формы в привычный для нас вид представлен картиной, решенной в жанре конклюзии — это жанр хвалебной гравюры, объединяющей изображение и текст. Полотно под названием «Надгробовъ смутнопечальный» превозносит добрую память царевны Наталии Алексеевны и объединяет изображения почившей, а также членов царской фамилии, включая ее брата Петра I, с своеобразными молитвами-плачами. Какой разительный контраст с надменным и не сулящим ничего хорошего взглядом правительницы Софьи Алексеевны, другой сестрой великого Петра, взирающей с картины неизвестного художника из самого сердца державного геральдического орла.
Неизвестный художник. «Портрет самодержицы Софьи Алексеевны». Конец ХVII века (?)
Ну а дальше перед публикой предстают собственно портреты — хорошо заметно, как утончаются письмо и изобразительные приемы, как обогащается опытом жанр, чтобы впоследствии пышно расцвести под сенью Академии художеств. И здесь вехи истории утрачивают первостепенное значение, уступая первенство мастерству и гению живописцев. Устроители распределили шедевры по «кастам»: вот военачальники, вот церковные деятели, вот предприниматели, вот высший свет. Но вся эта иерархия утратила нынче свое значение, взгляд цепляется за красивое. В приложении к портретному жанру значит — за психологичное.
Неизвестный художник школы К.П. Брюллова. «Дама с девочкой и собачкой». Первая половина XIX века
Глаза — зеркало души, это давно известно. Именно они, а не орденские ленты, сановные камзолы, богатые рюши и буколические розы с кудрявыми собачонками «делают» настоящий портрет. Поэтому я советую будущим посетителям следовать за взглядом, смотреть глаза в глаза нашим славным предшественникам. Тогда вы точно не потеряетесь ни в разнообразии титулов, характеров и внешностей, ни в толпе посетителей, порой в прямом смысле загораживающих проход в импровизированных галереях — интерес к выставке огромный, и даже рабочие часы буднего дня совсем не гарантируют приятной свободы передвижения и созерцания.
Дмитрий Антонелли. «Портрет ректора Академии Художеств скульптора И.П. Мартоса». 1820
Ректор Академии художеств скульптор Иван Мартос на портрете кисти Дмитрия Антонелли просто пронзает воздух в поисках совершенных линий для своих изваяний. Драпировка поверх мундира отсылает к античной гармонии, на заднем плане — гипсовый слепок памятника Минину и Пожарскому, главного творения скульптора. Исполнены материнским вниманием и любовью глаза Юлии Павловны Маковской на семейном портрете, созданном Константином Маковским. Уверенный жест контр-адмирала Самуила Грейга, изображенного Иваном Аргуновым, следует за взглядом этого славного российского воина шотландского происхождения, героя Чесменского сражения. На портрет купчихи первой гильдии Натальи Васильевны Сокуровой, несомненно, следует почтительно взирать снизу — недаром организаторы его водрузили почти в поднебесье. Какая сила, мощь, уверенность — это вам не порхающая в легкомысленных лентах прелестница и финтифлюшка из модного салона (они также на выставке есть и тоже прекрасны, но совсем по-другому). Здесь крепкая почва и уверенность больших денег, значительная часть которых пойдет на благотворительность.
Константин Маковский. «Семейный портрет». 1882
Шедевром первого ряда, безусловно, является портрет врача Сергея Боткина: Иван Крамской написал не только прославленного медика и вдохновителя постройки первой в России бесплатной больницы в Петербурге — здесь истинно русский характер, это отмечали современники художника и это же заметно из сегодняшнего дня. Совсем другая уверенность — не спокойная, как на портрете Крамского, а деятельная, даже азартная, представлена Ильей Репиным, который изобразил выдающегося военно-полевого хирурга Евгения Павлова. Погружен ли ученый-медик в размышления по поводу только что совершенной операции или, напротив, продумывает новую стратегию, мы не знаем. Но то, что этот человек очень близок художнику, очевидно: в этом портрете нет той отстраненной созерцательности, которая характерна для многих репинских творений.
Особый разговор о детях. Главные хиты этого раздела — портрет Елены Нарышкиной, исполненный Владимиром Боровиковским, и портрет графа Михаила Воронцова, ее двоюродного брата — авторство полотна не установлено. Обоим деткам около пяти и судьба им уготована прекрасная: Воронцов в будущем станет генералом и героем 1812 года, Нарышкина — фрейлиной императорского двора и многодетной матерью. Оба проживут вполне достаточно по тем временам, в отличие от многих других академических «ангелочков» и «малюток», чьи умилительные личики привлекают многочисленных любительниц сфотографироваться с шедеврами. Но если вчитаться в биографии большинства изображенных в детской части проекта, то настроение несколько падает: из-за несовершенства медицинской практики в те времена детская смертность была высокой даже в богатых семьях.
Особое восхищение вызывают скульптуры. Нежные, почти сливочные очертания мраморного Гоголя (автор Николай Рамазанов) растворялись в приглушенном освещении — на выставке в принципе неярко, в текст иногда приходится вчитываться. Бюст Пушкина, исполненный скульптором Иваном Витали — одно из первых художественных высказываний, посвященных памяти поэта: эта работа была создана в первые месяцы после его гибели. Писатель, просветитель и переводчик Александр Лабзин изваян Иваном Прокофьевым с явным пиететом скульптора перед одним из сподвижников императора Павла I. А вот Александр Васильевич Суворов прост и прекрасен (скульптор Василий Демут-Малиновский).
Напоследок о сенсации проекта. Впервые с 1834 года экспонируется картина Карла Брюллова «Портрет семьи Мариетти». Кураторы называют это полотно вторым по значению в творчестве художника и уступающим по значимости лишь «Последнему дню Помпеи». Оно огромно, красочно и производит впечатление. Находится в частном миланском собрании, поэтому увидеть его можно либо сейчас, либо никогда.
Карл Брюллов. «Портрет семьи Мариетти». 1834
Выставка работает до 12 мая 2026
Фотографии: Евгений Хакназаров