Ксения ВОРОТЫНЦЕВА, Санкт-Петербург

07.08.2025

На выставке «Семейный альбом» советская фотография превращается в арт-объект, рассказывающий о времени и о нас.

Работы Владимира Куприянова кажутся обманчиво простыми. Казалось бы, что в них такого: обычные черно-белые снимки, слепки советской эпохи. Лица на фотографиях выглядят удивительно знакомыми — словно полузабытые дальние родственники. Таких карточек полно в каждом домашнем архиве: разложенных по альбомам или туго набитых в ящики стола. Никакой уникальности — типичные образы, общие для всех. Куприянов часто даже не делал снимки — просто брал из личной коллекции или вообще у других людей. То есть отвергал принцип исключительности, неповторимости, священный для фотографии XX века. Чем же тогда интересны его работы, почему Куприянова называют большим художником, недооцененным и открытым буквально в последние годы, после его смерти в 2011-м?


Владимир Куприянов

Выставка «Семейный альбом» (куратор — Анастасия Котельникова), подготовленная школой masters и галереей pop/off/art и открытая в Культурном центре «Левашовский хлебозавод» в Санкт-Петербурге, не дает однозначного ответа. Но предлагает зрителю некоторые подсказки. Здесь меньше работ, чем на прошлогодней ретроспективе Куприянова в Московском музее современного искусства, хотя представление о его методе получить можно. Прежде всего, фотография привлекала его не «картинкой», а как нечто материальное, то есть артефакт. Куприянов говорил: «Моя позиция — это материальная позиция. Когда что-то напечатано, это уже существует, это уже можно показать. А цифра — это безответственность». Он много экспериментировал: например, в серии «Среднерусский пейзаж III» образы, вроде портрета отца с сыном, напечатаны на мятой, рельефной бумаге. И возникает ощущение, что привычный глазу ландшафт пытается «прорасти» сквозь плоское изображение. Или серия «Наши», где фотографии прикрыты цветной калькой. Красные, зеленые и желтые полупрозрачные листы вызывают чувство ностальгии. А образы, проступающие через них, выглядят размытыми, дымчатыми — и зрителю приходится «додумывать» их, обращаясь к собственной памяти.



Фото: Сергей Мисенко

Второй важный момент: Куприянов вывел фотографию за пределы плоскости — создавал из нее инсталляции и арт-объекты. По образованию он был театральным режиссером, отсюда — игра с пространством. Он утверждал: «Фотография сама по себе — картинка. Важен объект съемки. А в арт-фотографии стало важно все: и как она оформлена, и какое количество белового поля, все. Алюминий, пластик, расстояние от стены — это очень важно. Здесь объект — это все вместе». Яркий пример — его серия «Родионовы», где большие, в человеческий рост изображения двух женщин, молодой и постарше, заключены в высокие стеклянные витрины. Зрителю остается гадать, кто эти героини, почему они в тапочках и домашних платьях, родственницы ли они, кем приходятся фотографу? Но все это отходит на второй план: главное, что благодаря витринам изображения получают третье измерение, буквально ступают в наш мир.



Фото: Сергей Мисенко

Многие вспоминают, что Владимир Куприянов был глубоко религиозен. На это указывает и центральная работа — полиптих «Поминки». Ее композиция отсылает к структуре иконостаса. На снимках — деревенские жители, собравшиеся проводить усопшего. Здесь, как и в других работах, художник обращается к теме времени. Его нельзя пощупать, оно стремительно утекает сквозь пальцы, но при этом — воплощается во всех материальных изменениях это мира, в его бесконечном умирании и возрождении. Тема цикличности — рождения и смерти — проходит через многие работы Куприянова.



Фото: Сергей Мисенко

Но самая пронзительная вещь на выставке — проект «Памяти Пушкина». Здесь соединяются совершенно разные явления. С одной стороны — 16 портретов сотрудниц телефонной станции: суровые торжественные лица с нахмуренными бровями. Художник иногда брался за подобные заказы, чтобы заработать. Каждый портрет подписан строкой из стихотворения Пушкина «Погасло дневное светило...». Столкновение советских «официальных» снимков и романтической лирики, в которой 21-летний поэт тоскует об утраченной молодости, рождает странный эффект. Как в самом стихотворении, где четырехстопный ямб перемежается шестистопным, и читатель, привыкший к «гладкости» стиха, застывает в удивлении — речь лирического героя почти превращается в разговорную. С фотографиями, благодаря строкам Пушкина, тоже происходит интересная история: потускневшие лица оживают, вспыхивают забытыми чувствами. И сквозь казенное проступает живое и человеческое — пусть и только на секунду.




Выставка работает до 7 сентября