Ксения ВОРОТЫНЦЕВА, Пермь

14.11.2022

Масштабный проект представляет работы Сергея Гавриляченко, Валерия Полотнова, Алексея Суховецкого и Юрия Грищенко — классиков, объединенных дружбой, временем и школой.

У путешествий поездом — особая атмосфера. Задушевные разговоры, звон чайных ложек, шелест фольги, когда достают бутерброд или сваренное вкрутую яйцо. И вот попутчики умолкают, гаснут лампочки — поезд въезжает в ночь. А что, если соседями по купе окажутся четыре друга-художника, объединенных школой, методом, эпохой? Ответ на этот вопрос предлагает выставка «Романтики реализма» (куратор — Татьяна Нечеухина) в Центральном выставочном зале Перми. Второе ее название — «Купе», а маршрут обозначен как «Москва — Пермь». «Полки» заняли четыре мэтра реалистической школы, регалии которых набираются на целый абзац: Сергей Гавриляченко, Валерий Полотнов, Алексей Суховецкий и Юрий Грищенко. На плакате выставки (автор — молодая пермская художница Ева Нурулина) изображены четыре стакана с подстаканниками, круглые очки Сергея Гавриляченко — часть его образа. А еще то самое яйцо: его можно понимать и как символ неразделенного мироздания, из которого должно появиться что-то новое и прекрасное.

И ожидания в этом смысле оправдались. Вообще Пермь богата культурными событиями. Город овеян туманом «шопенок» — здесь находится один из старейших российских театров оперы и балета. В юности на его спектаклях бывал Сергей Дягилев, будущий блистательный импресарио «Русских сезонов», которому посвящен Дом Дягилева — музей при гимназии № 11 (особняк когда-то принадлежал его семье). На днях отметила столетие Пермская художественная галерея, где можно увидеть картины Фалька и Гончаровой, но главное — задумчивых «пермских богов»: уникальную деревянную скульптуру. Впрочем, Центральный выставочный зал — тоже со своим лицом: здесь показывают нестандартные проекты. Совсем недавно прошла выставка «Красный угол»: 30 пермских художниц делились с публикой сокровенными историями. А теперь — четыре московских гостя, приглашающие зрителей в попутчики-собеседники.

Кто такие «малые русские»

Нынешние гости ЦВЗ — совершенно разные художники. Общее одно: шагнувшие в большую творческую жизнь на излете Советского Союза, они выбрали реалистический метод — хотя казалось, дни его сочтены. «Мы не можем удержать все пространство, но есть и гордость быть последними, — говорит Сергей Гавриляченко. — Я спрашиваю студентов — кто был последним из могикан? Мне отвечают: «Чингачгук». На самом деле — Ункас, его погибший сын. Он не продолжил род, и велика была печаль Чингачгука, понимавшего, что могикан больше не будет».

Впрочем, пока ситуация небезнадежная. Среди студентов Суриковки — alma mater участников выставки — есть те, кто выбирает классическое искусство и готов штудировать Гесиода, чтобы разговаривать с наставниками на одном языке. «И это такое счастье — когда тебе казалось, что уже не найдешь адепта. Поэтому я не преподаю, а бросаю в пространство: в надежде, что кто-то подхватит», — рассказал «Культуре» Сергей Гавриляченко.

Сам мэтр — «художник-мыслитель», как определила его Елена Постнова, председатель пермского отделения ВТОО «Союз художников России». Цитаты из Платона и Бахтина, отсылки к Яну Вермееру и Якобусу Врелю, Павлу Федотову и Леониду Соломаткину… Творчество Сергея Гавриляченко — не только рефлексия и искусствоведческие статьи о других художниках, но и постоянная саморефлексия. «Я всю жизнь писал казачество, — признается Сергей Александрович. — И очень мучился, что у меня нет современной темы. В итоге оказалось: единственное, о чем могу писать, — это про себя».

Его лирический герой действительно внешне похож на самого автора — и есть ли между ними зазор? С одной стороны, Сергей Гавриляченко изображает зеркала и отражения, использует прием mise en abyme (картина в картине) — это помогает подчеркнуть вымышленность живописного мира. Или хотя бы обозначить градацию реального: от «настоящей» действительности до совсем уж фиктивной, а лирический герой находится между ними. С другой стороны, его высказывания — глубоко личные. Человек, одиноко сидящий у открытого весеннего окна. Съежившийся в мерзлой мастерской художник — в тулупчике и вязаной шапке. Прикорнувший в разгар веселья за книжным шкафом — а на столе вперемешку бутылки, тарелки… Наконец, напряженно всматривающийся в свое отражение в ночном окне, рядом — бутылка водки, а вдалеке — холодные уличные огоньки. Его лирический герой воплощает собой современный тип «маленького человека»: недаром Сергей Александрович говорит о «малых русских» — «пьянчужках, нищебродах, бездомных», в то время как знаменитые малые голландцы были «люди доходные, в тюбик за гульденом лезли». Так глубоко о трагичной стороне жизни, скрытой за суетой дней, умел говорить Гелий Коржев, однако у него это получалось жестко и бескомпромиссно. Сергей Гавриляченко впускает в свои картины чуть-чуть иронии и насмешки: но, подобно Рембрандту с его гримасничающими автопортретами, смеется не над другими, а над самим собой.

При этом Сергей Александрович утверждает — многие вещи появляются на свет случайно:

— Все верят, что ты многомудро задумал картину. Да ничего подобного. Я стал покупать старые рамы, и половина работ возникла от того, что сидишь и думаешь — что можно в эту раму написать. Недавно после лета ничего в голову не приходило. А я живу недалеко от Измайлово, где люди купаются, загорают: такой Измайловский Гранд-Жатт (отсылка к картине Жоржа Сёра «Воскресный день на острове Гранд-Жатт», изображающей отдыхающих. — «Культура»). Начал писать эти сцены — и вдруг дней через пять вижу: к раме прикручена латунная табличка, которую я сослепу не разглядел. А на ней французская надпись: «Гарем. Э. Делакруа». В общем, рама уже сама начала диктовать мне тему.

Поэзия средней полосы

Другой участник «Купе» — Валерий Полотнов — тонкий и вдумчивый лирик. Родившийся в Нижегородской области, он вновь и вновь возвращается в небольшие города — вроде Коломны или Мурома. Исследует степи Хакасии, уезжает на север — в Териберку, откуда привозит этюды и дорабатывает их в мастерской, расположенной в сердце Москвы: «Я люблю места, где мне комфортно, поэтому часто пишу малые города России. Мне нравятся пейзажи, где много пространства, ведь я вырос в полустепной зоне. Поэтому у меня есть пейзажи-панорамы — вытянутые в длину».

На выставке в ЦВЗ представлены, в основном, камерные работы — хотя ту же Териберку художник изображал на двухметровых полотнах. Однако в этот раз надо было вписаться в пространство зала. В том числе и цветовое: эффектные темные стены требовали светлых, радостных вещей. «Многие говорят, что моим работам свойственен минор. Так что получается минорная радость», — смеется художник. Действительно, колорит картин деликатный, здесь нет декоративности: все негромко, на полутонах. Но как искусно: даже темный глухой пролет Патриаршего моста предстает не досадной помехой, слепым пятном, а важной частью композиции. Или сплошной ковер белого снега, состоящий из множества гармоничных оттенков и штрихов. Перед этой картиной с названием «Проясняется» две студентки шепчут: «Очень сложно писать снег». Подобные работы — не просто видовые зарисовки, а высказывания художника: о мимолетности жизни и вечности, о красоте и об утрате. И о той России, которая существовала много веков назад и, хочется верить, не исчезнет еще сотни лет.

Москва красивая

А вот Алексей Суховецкий главной темой творчества выбрал Москву — свой родной город. «Я родился в Замоскворечье: помню, что в моей комнате не было часов, они были не нужны — в форточку можно было увидеть Спасскую башню и услышать бой курантов. Правда, потом построили высокое здание, перекрывшее этот вид. Я помню совершенно другую Москву. Мы с дедом ходили на Зацепский рынок перед старым зданием Павелецкого вокзала, а сейчас там «Павелецкая плаза». Я люблю писать Москву, но не просто какие-то старые уголки. Конечно, они красивы, приятны для души, но мне интересно дать образ Москвы в сопоставлении разных эпох, отраженных в архитектурных образах — не только домов, но и мостов, набережных. Я писал Бородинский мост, посвященный победе над Наполеоном — это стиль модерн. Тут же рядом — сталинские высотки, хайтек».

Художник не осуждает современность, бесцеремонно вторгшуюся в купеческую и сталинскую Москву. Он исследует город, как живой организм — постоянно растущий, меняющийся. Иногда изображает Москву из окна мастерской, находящейся по соседству с мастерской Валерия Полотнова — в том же доме на Тверской, где находилась мастерская Александра Дейнеки. Но одновременно показывает интерьер, а в нем предметы — неслучайные, отражающие внутренний мир художника. Зеркало в резной раме в русском стиле, похожее на наличник, куда, словно в окно, всматривается автор. На подоконнике — приметы европейской культуры: старинный метроном отбивает темп moderato — так возникает тема умеренности и гармонии. Рядом — копия бюста Баттисты Сфорца, герцогини Урбинской, красавицы эпохи кватроченто. Запечатлевший ее скульптор Франческо Лаурана жил во Франции и Италии и испытал влияние разных художников — чтобы выработать затем индивидуальный стиль. И невольно возникает ассоциация с русским искусством — выросшем на почве европейского, но пытающемся нащупать свою самобытность.

Щемящее обаяние прошлого

Юрий Грищенко тоже обращается к минувшей эпохе, общей для нас с Европой: к веку Просвещения, подарившему Москве строгую архитектуру усадьбы Кусково. Художник часто пишет этот изящный ансамбль. Почему? Опять случайность: «Просто живу рядом, в пешей доступности. Когда дети были маленькие, много гулял с коляской. Там хорошо в любую погоду. Слякоть, грязь, снег, ветер, туман, дождь — все вызывает живые чувства».

При этом Юрий Афанасьевич населяет Кусково тенями былых времен — фигурками крестьянок или знатных особ. Под щемящее обаяние прошлого попадали и мирискусники, однако для них это был способ убежать от действительности, от грубой литературности передвижников. У Юрия Грищенко иной подход: не эскапизм, но скорее взгляд человека, чуткого к истории своей страны.

— Любая тема требует погружения, — поделился художник с «Культурой». — Однако язык должен быть современным. Чтобы было видно: историческая картина — не подделка под старую живопись, а создана нашим современником. Для этого убираешь «литературу» и занимаешься чисто художественными, эстетическими проблемами.

Важное место в творчестве художника занимает натюрморт. Как отметил Юрий Грищенко, он лучше других жанров помогает выработать художественный язык: «Понять объемы, ритмы, отношения цвета… Важна и красота предметов — иногда старых, за которыми стоит человеческая жизнь. Думаешь о том, сколько всего на своем веку повидал деревенский стол, каким людям служил этот старинный комод. Пытаешься через образы донести свое понимание того, что хорошо и что плохо. Но прежде чем провести зрителя по художественным мирам, нужно все пропустить через себя. Если художнику интересно, если он не просто делает механическую работу, то и зритель не заскучает. Все по любви».

Вот такие четыре гостя — объединенные, как отметила Елена Постнова, эпохой, дружбой, обстоятельствами и Москвой. А путешествие после завершения выставки в Перми будет продолжено. Следующая остановка — Киров, где романтиков реализма ждут в Вятском художественном музее в декабре.

Выставка в ЦВЗ города Перми работает до 20 ноября.

Фотографии: Татьяна Тоболова/ предоставлено пресс-службой ЦВЗ, г. Пермь.