И стих, и штрих
«Конашевич. Известный и неизвестный», — так называется выставка в Государственном Русском музее, приуроченная к 130-летию со дня рождения Владимира Михайловича Конашевича (1888–1963), одного из основоположников и классиков советской иллюстрированной литературы для детей. В экспозицию вошло более 150 произведений, представленных ГРМ, семьей художника и частными собраниями. Акварели, гуаши, рисунки тертой китайской тушью и литографии дополнили развороты и обложки хорошо знакомых изданий.
Часть выставочного пространства не случайно отведена искусству оформления книги: Конашевич владел им в совершенстве. Редкие издания 20-х годов, сборники стихов Фета, Сологуба, рассказ Леонида Андреева «Красный смех», иллюстрации к «Манон Леско» аббата Прево, за которую художник получил золотую медаль на Всемирной выставке 1937 года в Париже, рисунки к роману Константина Федина «Города и годы» (1932) демонстрируют широкий диапазон творческих возможностей маэстро. Погружаясь в жизнь литературных персонажей, мэтр для каждой новой книги находил особый прием.
И все же именно детская книга по-настоящему прославила Конашевича. Не зря в одном из писем к Владимиру Фаворскому художник признавался: «Трагизм мне вовсе не дается: это не приходит даже с возрастом. Хорошо то, что, по общему признанию, — старею я, а мое искусство от меня отстает, остается меня моложе».
На выставке представлен эскиз обложки и рисунок для книжки «Пожар», которая считается началом «золотого века» книжки-картинки, ведь именно тогда, в 1923 году, стало складываться сотрудничество двух молодых авторов — писателя Самуила Маршака и художника Владимира Конашевича.
Во множестве оформленных графиком изданий для детей не затеряется в памяти ни одно: «Мойдодыр» (1947), «Бибигон» (1955), «Храбрый портной» (1954), французские народные песенки «Сюзон и мотылек» (1957–1958) и многие другие. Среди них, конечно же, главное место заняли иллюстрации произведений Корнея Чуковского. Писатель считал Конашевича полноправным соавтором. «Муха-Цокотуха», — писал он художнику, — давно уже столь же моя, сколь и Ваша». Их отношения не были простыми, Чуковский часто критиковал облик воплощенных на бумаге героев, в спорах рождались образы Айболита, Бибигона, Бармалея. Но стихи и песенки Корнея Ивановича оказались близки жизнерадостному характеру художника. И писатель признавал: «В каждом Вашем штрихе, в каждом блике я всегда чувствовал талант доброты — огромное, в три обхвата сердце, без которого было бы никак невозможно Ваше доблестное служение детям».
Внучка художника Елена Гран уверена, что ее дед «всегда оставался немного ребенком», поэтому юной публике всегда так нравились его рисунки.
Неподражаемая изобразительная манера Конашевича заключалась в создании эмоционального, но каллиграфически выверенного рисунка, упрощенного и легкого, неразрывно связанного с текстом и шрифтом. Но самое главное — это необыкновенная фантазия Конашевича. «Разные пустяки у него обрастают гроздьями выдумок, которым невольно удивляешься. А детям — это то, что надо», — писал о нем Фаворский.
Любая из работ демонстрирует невероятную способность Конашевича наполнить даже самое коротенькое стихотворение массой красноречивых подробностей. Вот, например, иллюстрация к английской народной песенке о неудачном королевском походе («По склону вверх король повел / Полки своих стрелков. / По склону вниз король сошел, / Но только без полков»).
«Вверх — по цветущему зеленому лугу. Вниз — по опаленной земле, из которой торчат обгорелые коряги. Вверх — с развернутым знаменем, под дробь барабана. Вниз — по втоптанному в землю знамени, мимо брошенного впопыхах оружия. Вверх шествует надутая спесь в королевской мантии. Вниз кубарем катится насмерть перепуганное ничтожество», — писал критик Борис Галанов.
Последними работами Конашевича в детской книжной иллюстрации стали рисунки к четырем сказкам Пушкина: «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о царе Салтане», «Сказка о Золотом петушке» и «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». Почти все появились в печати уже после смерти мастера.
Знакомство со станковыми произведениями 30–60-х годов также не оставит зрителя равнодушным. Расположенные в хронологическом порядке, эти вещи могут многое сказать и о судьбе художника. Портрет жены, пейзажи Павловска, где мастер прожил 23 года, выполнены в свободной манере тушью по китайской бумаге в один сеанс. Пейзажи, чаще всего зимние, Конашевич считал самыми приметными в своем творчестве. И хотя, по собственному признанию, зимы он не любил, но хорошо ее чувствовал: «охотно любуюсь ее снегами и узором ветвей, запорошенных снегом… но только из окна».
Контрастом к прозрачным черно-белым пейзажам стали цветочные натюрморты 30–40-х годов, написанные с большим вкусом акварелью и гуашью: «Натюрморт с примулой» (1930-е), «Цинерария» (1938), «Цикламены на ночном окне» (1946).
С конца 1950-х художник начинает использовать новый прием, который позволяет ему создавать выразительные образы цветов, дополняя монохромное изображение цветной тушью. И пейзажи, и натюрморты, вдохновленные любовью к природе и быту загородного дома, полны умиротворения и гармонии. «Люблю я этот тихий уют! Сколько в нем теплоты, интимности; человеческое жилье он отгораживает от улицы — растянутой, раздвинутой в бесконечный мир, в котором теряется человек, становится одним из очень многих», — писал Конашевич в своей книге «О себе и своем деле».
В последний момент перед тем, как Павловск был захвачен немцами в 1941 году, Конашевич перебрался вместе с женой в Ленинград. В тяжелые годы блокады он неустанно трудился: оформлял Военно-медицинский музей, выполнил около пятидесяти больших акварелей для «Атласа переливания крови», рисовал портреты фронтовиков, занимался иллюстрированием детских книг, писал воспоминания, а в 1943-м представил около трехсот работ на персональной выставке в Союзе художников. Позже мастер сам поражался жизнелюбию своих рисунков: «Трудно представить себе, что они сделаны рукой дистрофика». Несколько работ этого периода заняли достойное место в экспозиции: «Ленинград. Утро» (1941), «Крыши. Геслеровский проспект» (1941), «Портрет санитарки Анны» (1943).
Интересным дополнением к выставке стали архивные документы, фотографии, тексты самого художника. Особенно любопытными оказались впервые опубликованные в каталоге воспоминания внучки мэтра, в ее памяти он остался жизнерадостным, искренним, доверчивым человеком, способным радоваться мелочам, и мечтателем. К примеру, мэтр любил разложить план Лондона и окрестностей. «Никогда в нем не бывавший, он знал его досконально, мысленно гулял по его улицам, умел пройти в любую точку и, конечно, не заблудился бы в нем, если бы довелось ему туда попасть. Страстная его мечта побывать в Лондоне так и осталась неосуществленной».
