От Нескучного до Марокко
06.04.2017
Государственная Третьяковская галерея представила ретроспективу Зинаиды Серебряковой — наиболее полную за последние 30 лет, включающую более 200 произведений.
Музей подготовился основательно: под экспозицию отвели два этажа в Инженерном корпусе в Лаврушинском переулке. Не так давно, в 2014-м, тут уже показывали картины художницы: тогда публику знакомили с зарубежным периодом творчества. В этот раз вновь привезли французские работы (благодаря парижскому Фонду Зинаиды Серебряковой), только другие: ни одна из них в выставке трехлетней давности не участвовала. Музеи России обеспечили прославленные шедевры, а частные коллекционеры добавили малоизвестные, но любопытные вещи.
Экспозицию разбили на несколько тематических блоков, не забыв о хронологии. Начало пути — это пейзажи Нескучного, родового имения в Курской губернии, в «убогой хуторской обстановке», как писал дядя художницы, Александр Бенуа. Самой же Зике оно казалось воплощением рая на земле: здесь она родилась и провела два года, пока жив был отец, Евгений Лансере. Сюда же приезжала на лето подростком, а потом барышней и счастливой женой, матерью. Виды Нескучного, впоследствии сгоревшего в революционном пожаре, включают в себя почти вангоговские пашни и незатейливый сельский быт («Капуста. Село Нескучное», 1909) — мотив, заставляющий вспомнить «Капустницу» Николая Фешина, написанную в том же году. Из ранних работ — первые автопортреты: еще не похожие на знаменитый образ у туалетного столика, полный неги и радости жизни. Они иные по настроению — задумчивые: художница, положив голову на руки, пристально вглядывается в себя, словно пытаясь отгадать, что же ее ждет впереди.
Центральное место на третьем этаже отведено под крестьянский цикл — три года назад здесь показывали сочные лимонно-лиловые марокканские наброски. Теперь зарисовки из Марракеша переместились на второй этаж, к зарубежным полотнам, а тут расположилась исконно русская тема, оказавшаяся наиболее важной для Серебряковой. Это широко известные «Беление холста» (1917) и «Спящая крестьянка» (1917), фрагменты к несохранившемуся варианту «Жатвы» (сама картина не приехала, она хранится в Одесском художественном музее). Одним из таких фрагментов стал портрет сельской девушки Пелагеи Молчановой, в котором Зинаида Евгеньевна воплотила наиболее яркие черты собственного стиля: ренессансную прелесть модели и ее подчеркнуто обыкновенное происхождение (на что указывают перепачканные землей босые ступни). Подобная игра характерна и для многих работ. На некоторых крестьянские девочки предстают почти лесными нимфами — вроде худенького ребенка с разноцветными глазами (1906). На других — простота сквозит во всем облике, и лишь имя напоминает о вечном («Крестьянская девочка Христя», 1903).
В том же зале показаны картины, созданные в Петрограде: закулисье Мариинского театра. Дочь художницы Тата была воспитанницей хореографического училища, и Серебрякова воспользовалась возможностью запечатлеть воздушных сильфид и дриад. Кроме хорошо известных («Балетная уборная. «Снежинки». Балет П.И. Чайковского «Щелкунчик», 1923), попадаются и редкие вещи. Например, небольшой набросок из Белорусского Национально-художественного музея: почти пустая гримерка, можно разглядеть нехитрый послереволюционный быт, основательно протертый, бывший когда-то роскошным ковер (1922–1924).
Государственный Русский музей предоставил интересную пастель — почти аллюзию на Дега («Голубые балерины», 1922), а еще портрет Лидии Ивановой в костюме из «Павильона Армиды» (1922). Эту девочку называли самой талантливой танцовщицей своего поколения: в Мариинском театре ей сразу стали давать сольные партии. Однако в 21 год, за месяц до заграничных гастролей, которые могли сделать из Ивановой звезду мирового масштаба, она трагически погибла: утонула, катаясь на лодке по Финскому заливу. Злые языки списывали все на месть коллеги по цеху Ольги Спесивцевой, не выдержавшей успеха конкурентки. Появлялись и более фантастические версии. На портрете Серебряковой молодая звезда выглядит ребенком: почти ровесницей дочки художницы Таты.
Детям Зинаиды Евгеньевны отведено в экспозиции особое место. Кроме известных картин — вроде «За завтраком» (1914), «Карточного домика» (1919) и «Мальчиков в матросских тельняшках» (1919), здесь представлено множество набросков, сделанных в разное время: в милом Нескучном и в послереволюционном Петербурге, в фамильном доме Бенуа. Большеглазых малышей она писала с особенной теплотой, как, впрочем, и всех близких, включая рано умершего мужа Бориса Серебрякова. Более поздние портреты, сделанные на заказ, в частности Сержа Лифаря (1961), прекрасны по технике, но между автором и моделью уже ощущается некий зазор: неизбежная плата за профессионализм.
Открытием для публики стали декоративные панно, выполненные для виллы бельгийского барона де Броуэра — того самого, который устроил художнице поездки в Марокко. Долгое время работы считались погибшими, и вот их впервые привезли в Москву. Рядом расположились зарубежные произведения, в том числе пейзажи, созданные более твердой и уверенной рукой, чем робкие зарисовки из Нескучного.
Выставку нельзя назвать абсолютно полной ретроспективой: о подобной, учитывая сложную биографию Серебряковой и рассредоточенность ее наследия по миру, можно только мечтать. И все же сюда обязательно нужно прийти, чтобы удивиться технике Зинаиды Евгеньевны, словно родившейся с карандашом в руках, как типичный представитель династии Бенуа—Лансере. Или полюбоваться, как она умела писать лица и изображать такую деталь, как брови: здесь ей вовсе не было равных. Окунуться в теплую атмосферу семейной жизни, усердно поддерживаемую даже тогда, когда быт трещал по швам, а Серебрякова и двое из четырех ее детей, Татьяна и Евгений, оказались разделены на многие годы. И, конечно, почувствовать предгрозовую атмосферу начала XX века: затишье перед бурей, навсегда изменившей судьбу художницы.
