04.12.2016
И действительно: они легко обнаруживаются в разных областях, будь то литература, театральные постановки или классический балет — вплоть до новейших экспериментов с мультимедиа. Даже примитивные жанры, вроде комиксов, и те используют монтаж. А если учесть, что одновременно в МАММ проходит еще одна ретроспектива — Александра Родченко, — то все встает на свои места. Мэтры отечественного авангарда изящно «монтируются» друг с другом. Родченко — один из пионеров современной фотографии, его находки и ракурсы до сих пор в чести у поклонников светописи. В «Броненосце «Потемкине» Эйзенштейна и вовсе можно обнаружить арсенал приемов нынешнего кино. Два гранда, заставившие несколько поколений смотреть на мир их глазами, — кого еще можно представить на этом месте?
Кстати, вопрос о взаимном влиянии мастеров до сих пор остается открытым. В «Потемкине» немало кадров, которые — если нажать на «стоп» — кажутся рожденными камерой Родченко. С другой стороны, именно здесь Эйзенштейн демонстрирует прием, почти десятилетием позже использованный фотографом в снимке «Девушка с лейкой»: тень, ажурной сеткой лежащая на фигурах. Мэтры не раз работали вместе. Например, на выставке можно увидеть фотопробы для ленты «Старое и новое» («Генеральная линия»), где Александр Михайлович с женой Варварой Степановой изображают хохочущих иностранцев, вылезающих из самолета. А также коллажи Родченко к «Потемкину».
Впрочем, главным героем экспозиции остается режиссер. Выставку разбили на три блока. Первый, самый масштабный, посвящен в основном опыту 20-х: афиши, рекламные фотографии, отрывки из картин «Старое и новое», «Стачка», «Октябрь». Представлены «закулисные» снимки — смешные зарисовки трудовых будней: Эйзенштейн в аккуратном костюме в окружении откормленных свиней («На съемках фильма «Старое и новое», 1926). Фотографии перемежаются рисунками Сергея Михайловича: чуть изломанными, декадентскими — смесь Анри де Тулуз-Лотрека и Жана Кокто. Они подчеркивают рафинированность вкуса режиссера, изображавшего то Святого Себастьяна, то Артюра Рембо. Кроме того, показаны театральные опыты: не только афиши, но и эскизы костюмов, выполненные Эйзенштейном. А также снимки осуществленных постановок — вроде мейерхольдовской «Смерти Тарелкина» (1922), где Сергей Михайлович выступил режиссером-лаборантом.
Второй зал — более монументальный. Главная тема — «Иван Грозный». Фотопробы, кадры из фильмов, экраны с эпизодами окружают зрителя со всех сторон. Здесь же — еще один проект, потребовавший размаха и нестандартных решений. В 1940 году режиссер поставил в Большом театре оперу Вагнера «Валькирия». В центре сцены Сергей Михайлович соорудил своеобразное мировое древо — Иггдрасиль «Старшей Эдды», древнеисландского мифа. По свидетельствам немногочисленных зрителей (всего, как пишет исследователь Вячеслав Иванов, было дано четыре спектакля), ему удалось воплотить замысел композитора, мечтавшего о синтезе всех искусств. А точнее — осуществить слияние величественной музыки и цвета, экспериментами с которым Эйзенштейн в тот момент увлекался. Увы, остается верить на слово: черно-белые фото с репетиций вряд ли могут пролить свет на этот вопрос.
Третий, самый камерный зал, посвящен биографической теме. Тут можно увидеть юношеские рисунки, а также снимки «без галстука». В том числе с Михаилом Роммом в роли королевы Елизаветы Английской, бесцеремонно взявшей мэтра за подбородок (на съемках картины «Иван Грозный», 1942–1943). Или живое обсуждение каких-то деталей во время работы над фильмом «Большой Ферганский канал» (1939) — между прочим, кадр сделан известным репортером Максом Альпертом. Наконец, еще одно фото изображает мастера, царственно расположившегося в роскошном кресле, — момент создания ленты «Октябрь» (1927). И из этого монтажа аттракционов у зрителя — в соответствии с заветами Сергея Михайловича — должен родиться образ режиссера: новый и нешаблонный, ради чего и стоит прийти в музей.