Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

30.03.2016

В Галерее искусств Зураба Церетели проходит масштабная выставка выпускников и стажеров Творческих мастерских РАХ. В экспозиции представлены более двухсот произведений. Мастерские — явление уникальное. Открытые в 1947-м, они стали чем-то вроде аспирантуры для художников. Сюда попадают лучшие из лучших: набор ограничен, очереди порой ждут годами. Корреспондент «Культуры» встретилась с участниками смотра и поговорила об их надеждах и тревогах, а также о том, что они успели сделать для искусства.

Ксения СОПОВА
В 2016 окончила мастерскую монументальной живописи под руководством народного художника России Евгения Максимова.

— Одновременно в мастерской может стажироваться не больше четырех человек. Набор осуществляется раз в три года. Так что пришлось ждать. Желающих оказалось немало. К счастью, Евгений Николаевич выбрал меня. Мы трудились полный день: с девяти утра до шести вечера. Экзаменов не сдавали, но нужно было составлять планы на год и потом писать отчет. Впрочем, выполнения количественных показателей — вроде создания определенного числа картин — от нас не требовали. Все-таки люди работают в разном ритме. Кто-то — долго и кропотливо: знакомый (он, правда, не был стажером мастерских) создавал небольшое изображение интерьеров Кремля пять лет. Получился шедевр — тончайшее шелковое шитье, исключительно маслом. А у некоторых другой темперамент: пишут — только краска летит.

Одна из моих картин, показанных на выставке, — «Музей современного искусства». На ней посетители, чьи лица выражают разные эмоции. Какие именно — предоставляю решать зрителю. Тема современного искусства вообще меня занимает. В последнее время его принято делить на классическое и концептуальное. В нашей стране явный перекос в сторону последнего. Появилось немало музеев, которые нужно чем-то заполнять. Отсюда — множество работ, не слишком интересных с точки зрения пластики, техники, идеи. Есть, конечно, хорошие современные художники: например, Айдан Салахова. В целом, считаю, что любое знакомство с прекрасным должно развивать человека. Если же это пропаганда агрессии и морального распада, подобные вещи для меня табу.

Планы? Сейчас год делится на две половины: с осени по весну я в Москве. Арендую мастерскую, пишу каждый день. А потом начнутся вернисажи и поездки. Например, в августе откроется моя персональная выставка в Грозном. Уверена: в нашей стране каждый художник может найти свое место. Просто не нужно сидеть и ждать. Заказами пока не занимаюсь (предложения, конечно, поступали, но я еще не готова). Для выставок требуется много работ; если их продавать, потом не соберешь.

Заур РЗАЕВ
Мастерская скульптуры под руководством заслуженного художника РФ Александра Цигаля, 2013

— Владимир Ефимович Цигаль, возглавлявший мастерскую с момента создания (теперь ею руководит его сын Александр Владимирович), был на просмотре наших дипломов. Ему понравилась моя работа — памятник Канту. Позже я приехал к нему посоветоваться, а он спросил: «Где портфолио?». Так неожиданно попал к нему в мастерскую.

Учеба там — некий буфер между студенчеством и взрослой жизнью. Ты развиваешься, ищешь свой стиль, но при этом не чувствуешь себя беспризорником. Теперь, когда учеба закончена, столкнулся с непростой ситуацией. Скульптура требует денег. Нужно, как Алисе в Стране чудес, постоянно бежать, чтобы оставаться на месте, — находить средства на отливку, формовку, перевозку. Кроме того, многие не понимают, сколько тратится времени на создание скульптуры. Могут сказать: «А сделаете за месяц памятник? У нас сроки!». 

Вообще с заказчиками тяжело. Есть коллеги, которые с удовольствием с ними общаются, но для большинства художников это самая жуткая часть работы. Если б не она, мы были бы очень счастливы (смеется). Впрочем, профессия скульптора дает ощущение, что ты привносишь в жизнь что-то важное. В Москве уже есть одно мое произведение — памятник азербайджанскому поэту Мирзе Фатали Ахундову во дворе Всероссийской библиотеки иностранной литературы имени Рудомино.

Анастасия ПОЛОТНОВА
Мастерская графики под руководством народного художника России Алексея Шмаринова, 2014

— Папа, живописец Валерий Полотнов, не хотел, чтобы я связала свою жизнь с изобразительным искусством. В моем случае главную роль сыграл внутренний импульс. Кроме того, в детстве я часто болела и подолгу сидела дома. Сначала занялась лепкой и долго мечтала стать скульптором. Потом поступила в Художественное училище памяти 1905 года — хотя толком не имела специального образования. В Суриковском институте выбрала графику: два живописца в семье — это все-таки слишком. Окончила в 2010-м, а через год попала в творческую мастерскую: меня порекомендовала литограф Ольга Дудина, чье обучение как раз подходило к концу. Уходя,  я точно так же советовала на свое место другого стажера.

Заказчиков в нынешние дни не так уж много. В советские годы поддерживался определенный культурный уровень. Было немало коллекционеров, собиравших печатную графику. Теперь, что такое офорт, еще помнят, а вот слова «ксилография» уже боятся. В основном работаю в технике литографии — это один из видов эстампа. Каждую форму рисуешь на отдельном камне, а если цветов три или четыре, то и форму нужно создать несколько раз. Материалы приходится покупать за границей: у нас не делают ни специальных красок, ни карандашей. Получается парадоксальная ситуация: печатные техники были придуманы, чтобы дать возможность за небольшие деньги покупать произведения искусства, но теперь тиражная графика — вещь дорогостоящая.

Ольга КОЛОСОВА 
Мастерская скульптуры под руководством Александра Цигаля, 2014

— Мне повезло, училась сразу у обоих Цигалей — отца и сына. На выставке показываю серию «Насекомые», которую делала еще с Цигалем-старшим.

Попала в мастерскую не сразу — не было места. Целый год ходила к Владимиру Ефимовичу со своими работами, он давал советы. Когда поступила, говорил нам: «Ребята, заказы, конечно, важны, но, пожалуйста, не отвлекайтесь от творчества. Уделяйте ему как можно больше времени». Стараюсь следовать этому завету и преподаю.

Заниматься скульптурой девушке непросто: это физически тяжелый труд. Часто приходится кого-то просить о помощи, что психологически не всегда удобно. Зато, занимаясь любимым делом, чувствуешь себя в своей тарелке. А это главное. Пока в Москве у меня одна работа: мемориальная доска Герою Советского Союза летчику Андрею Юмашеву. Она установлена на доме 69 по Ленинградскому проспекту.

Ксения СТЕКОЛЬЩИКОВА 
С 2016 года стажер мастерской станковой живописи под руководством народных художников СССР Алексея и Сергея Ткачевых.

— Ткачевы — живая легенда. Они потрясающе интересно рассказывают, относятся к нам с уважением: не переучивают, не переламывают. И настаивают на том, чтобы мы нашли тему, с которой пойдем по жизни. Мне лично очень близки окна: пограничный мир, пространство внешнее и внутреннее, интерьеры. Последнее, может быть, от бабушки, художницы Млады Финогеновой. Никто меня не заставлял выбирать изобразительное искусство, но когда ты окружен этим с детства, другого пути по большому счету не остается. Я живописец в четвертом поколении. Прадедушка, Константин Иванович Финогенов, прошел всю Великую Отечественную с кисточкой и этюдником, был фронтовым художником. 

Считается, что в моей ситуации легче состояться — есть кому подсказать, направить. Но существуют и сложности: нужно найти свое направление. Хочется отличаться от родственников. Мой самый верный и лучший учитель — отец, Антон Стекольщиков. Он же и самый суровый.

Мне кажется, художнику в современном мире выжить невозможно. Звучит грустно, но это правда. Я преподаю, картинами зарабатываю по минимуму. И, тем не менее, продолжаю трудиться. Родители предупреждали, что будет тяжело, но я фанат своего дела. Миллион других занятий возможен в качестве хобби, живопись же — моя жизнь.

Мария СМОЛЬЯНИНОВА 
С 2014-го стажер мастерской графики под руководством народного художника России Алексея Шмаринова.

— Я училась в обычной художественной школе, и однажды преподаватель сказал: «Хочешь заниматься серьезно, поступай в МСХШ (сейчас Московский академический художественный лицей. — «Культура»)». Я ничего не знала об этом легендарном заведении. Родители — а они не имеют отношения к изобразительному искусству — отвезли мои работы, показали преподавателям. В итоге поступила во второй класс (в обычной школе — шестой), и открылся другой — профессиональный — мир.

Творческие мастерские — важное звено в цепочке становления художника. После института ты оказываешься словно в вакууме: только что был в теплице, и вдруг все исчезло. Общение с наставниками позволяет плавно войти во взрослую жизнь. 

Серия, которую я показываю на выставке, называется «Январь в Крыму». Со времен студенчества хотелось увидеть море зимой — но то учеба, то подготовка к просмотру и сессии... А после окончания Суриковского института наконец-то удалось побывать в Гурзуфе. В это время года совершенно иное ощущение: людей нет, наблюдаешь за стихией, чувствуешь себя песчинкой…

Я верю, что и зритель найдется, и обстоятельства сложатся как надо, если делать все искренне. Первый раз мое произведение купили, когда я была еще студенткой — на выставке в Италии. Это была очень ценная работа — я писала ее в деревне, в любимых местах. Сейчас даже жалею, что продала. Но понимаю, картины нужно отпускать, как детей, — пусть живут своей жизнью.