Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

15.09.2015

В галерее «Дом Нащокина», расположенной по новому адресу — Покровка, 3/7, проходит самая злободневная выставка сезона: «Импортозамещение» Владимира Любарова.

Кому как не Любарову высказываться на эту тему — в начале 90-х он отказался от карьеры главного художника в созданном им же издательстве «Текст» и променял столицу на Богом забытую деревеньку Перемилово на краю Владимирской области. Надо сказать, Перемилово крупно повезло — новоявленный житель постепенно превратился в настоящего гения места. Не только прославил «малую родину», но и стал хранителем перемиловского духа — за отсутствием коренного населения.

Как уверяет сам художник, теперь он «выращивает только отечественное — и овощи на огороде, и живопись, сугубо отечественную по форме и по содержанию». Свои достижения в области сельского хозяйства Любаров даже выставил в «Доме Нащокина» — в галерее то и дело натыкаешься на огромные тыквы. Живописные достижения тем временем демонстрируют успехи в импортозамещении — упитанные перемиловские барышни и их худосочные кавалеры, наотрез отказавшись от всего заморского, питаются исключительно нашими продуктами, употребляют только родной самогон (никаких французских вин!), играют в ансамбле народных инструментов... И с нетерпением ждут визита Жерара Депардье, которого пригласили пожить в деревеньке.

культура: Четверть века назад Вы сами занялись «импортозамещением»: отправились не на Запад, а на восток — в российскую глубинку. Когда-нибудь думали, как сложилась бы жизнь, не наткнись случайно на Перемилово?
Любаров: Вероятно, я был во всех смыслах готов к тому, чтобы «случайно» наткнуться на Перемилово. Меня, горожанина, судьба выбросила в перемиловский мир, как щенка, не умеющего плавать. Ошалев поначалу от всех хитросплетений крестьянского житья-бытья, побарахтался в нем — и поплыл. Теперь практически невозможно представить, что делал бы, не заглохни мой «Москвич» у этой деревни... Скорее всего, продолжал иллюстрировать книги — тоже не последнее занятие.

культура: Любая другая деревня на Вас — абсолютно городского человека — имела бы такое же воздействие? Или дело именно в Перемилово?
Любаров: Раньше видел деревню только в кино. Бывал, конечно, ребенком на даче, но исключительно в традиционных дачных местах — Малаховке и Расторгуеве. Поэтому Перемилово мне не с чем сравнивать, это единственная деревня в моей жизни. Природой, укладом, бытом, людьми, всем — она меня ошеломила. Я допускаю, что деревни, как и люди, бывают всякие — красивые, неказистые, трезвые, пьяные, завораживающие или отталкивающие, но моя оказалась очень разной и вполне волшебной. Своей энергетикой она меня напитала, во всех смыслах раскрутила, а главное — развеселила.

культура: Теперь некому обижаться на Ваши ироничные картины — коренные перемиловцы отошли в мир иной, уступив землю дачникам. Вам сложно без обратной реакции персонажей?
Любаров: Конечно, порой ответа не хватает — мои прежние деревенские друзья потихоньку переселились на кладбище. Когда приехал, они были уже в возрасте и вели не слишком здоровый образ жизни. Дачники же живут обособленно и соседями не интересуются. И хотя местные меня чаще всего критиковали (в их понимании, я не умел рисовать «красиво»), от их ворчливой, но все-таки доброжелательной реакции получал своеобразный творческий импульс... Хотя, конечно, в подпитии они могли перейти и на личности, на «ты меня не уважаешь». Зато иногда под рюмочку на завалинке случались удивительные философские беседы — жили в Перемилово несколько деревенских сократов, делились со мной мудростью. Ни в какой книжке такого не прочитаешь... Так что теперь без них скучновато.

культура: Получается, персонажи живут теперь исключительно в Вашем воображении? Или Вы нашли другие прототипы?
Любаров: Прототипы, как правило, приходят ко мне сами. И старые, и новые. Недавно, например, взбодрил один мой «персонаж из прошлого», тоже деревенский мыслитель, богатый завиральными идеями, особенно по пьяни. Я его лет десять не видел, думал — уехал куда, а он вдруг этим летом явился выяснять отношения. Живет, оказывается, в соседней деревне. Посмотрел по телевизору фильм про меня — и на душе у него вскипело. Пришел требовать сатисфакции. И народ ты, Семеныч, не так рисуешь, в гневе сообщил он, и в фильме наговорил неведомо чего. И всю передачу я, по его мнению, ходил по деревне со слишком умным видом — «ну прям как Толстой: туда-сюда, туда-сюда». По ходу речи мой гость распалился страшно. «За Толстого ответишь!» — кричал он. Жена прибежала, решила, что сейчас меня будут бить. При ней гость внезапно присмирел, стребовал с меня бутылку и, довольный собой, ушел... Вот вам и обратная реакция. С перемиловскими критиками не забалуешь. 

культура: Зато теперь в Перемилово новый жилец — в рамках «Импортозамещения» Вы отправили в деревню Жерара Депардье...
Любаров: Для меня Депардье — фольклорный образ, настоящий перемиловский персонаж. Недаром все мои деревенские и прежде выделяли его среди зарубежных артистов, с удовольствием смотрели фильмы с ним — еще задолго до того, как его охватила жаркая любовь к России. Вероятно, чуяли в нем «своего». И мне кажется, что в Депардье, во всех его поступках есть этакая русская «сумасшедшинка», которая сочетается с простодушно-хитроватой практичностью. Короче говоря, этот по-нашему объемный жизнелюб, обожающий закусить и выпить, в мое живописное Перемилово вписывается вполне органично.

культура: Вы живете на два дома — в Москве и в Перемилово. Где пишете? И влияет ли география на процесс?
Любаров: Работаю в основном в деревне. Там меня ничего не отвлекает, там природа, свежий воздух, красиво в любую погоду. А Москва — больше для выставок, каких-то переговоров, дел, которые стараюсь закруглить побыстрее и вернуться в деревню.

культура: Не так давно Вы стали писателем — автором уморительных автобиографических зарисовок. До сих пор чувствуете себя чужаком на литературном поприще?
Любаров: Я не могу не писать красками, а вот буквами — запросто. И писателем себя не считаю. Рассказываю истории, в какой-то мере комментирующие мои картинки, иногда получается смешно. Все это вышло как бы само собой: сначала по макету потребовалось поместить маленький текст напротив картинки, проще всего оказалось написать его самому — я и написал. Вроде всем понравилось. Потом «текстики» начали наглеть, расти, превратились в «рассказики» — и вот уже у меня вышла третья книжка. И хотя рассказы и картины живут в каждой книге параллельно и не иллюстрируют друг друга напрямую, но, безусловно, дополняют и взаимодействуют. Сейчас было бы скучно делать просто альбомы, состоящие из одних лишь картин и подписей к ним. Наверное, в таком подходе сказывается мое прошлое книжного графика: в свое время я проиллюстрировал более ста произведений мировой литературы и привык рассматривать книгу как некий симбиоз текста и иллюстрации.

культура: А к книжной графике не возникает желания вернуться?
Любаров: Иллюстрировать других авторов — уже едва ли. Я нашел свой жанр — этих моих «книжек с картинками», и они мне пока еще не надоели. Здесь, кажется, еще одна проблема. Если оглянуться вокруг, почти все мои коллеги тех времен (а среди них есть и выдающиеся книжные иллюстраторы), в девяностые годы нашли или вынуждены были искать каждый свое Перемилово, поскольку взрослой книжной иллюстрации у нас в стране становилось все меньше, а потом она и вовсе умерла. Вы назовете хоть одну богато иллюстрированную «серьезную» книжку, изданную в наши дни? — Нет? Не припомните? Вот и я о том же. Детская иллюстрация в девяностые слегка зачахла, но с начала нулевых опять ожила, и сейчас там даже наблюдается некоторый расцвет. Книжки без картинок детям ведь не купят. А вот взрослым читателям остались только буковки. Обложки делают дизайнеры, чаще всего — на компьютере. Профессии книжного графика в прежнем понимании фактически не стало. Ушли времена, когда художники моего поколения считали себя отчасти соавторами книги и иногда действительно вытягивали ее на тот уровень, на который не вытащил писатель... Вернется ли в большую литературу иллюстрация? Не знаю. Пока правит бал коммерция... В общем, я благодарен Перемилово за то, что оно случилось в моей жизни. Очень вовремя.

культура: В одном из рассказов Вы описали себя как «человека-толпу из разных эпох и народов». Какой эпохи в Вас больше?
Любаров: Всего понемногу. С одной стороны, хорошо, что во мне столько эпох — это дает, так сказать, панорамное зрение. Помогает видеть ситуацию голографически, с разных сторон и во всем спектре причинно-следственных связей... А с другой — разные периоды во мне периодически обостряются и принимаются скандалить, спорить друг с другом. Ведь у каждой эпохи — своя правда.

культура: Ваши работы хранятся в Третьяковской галерее и в Русском музее. Более того, недавно видела их напротив Третьяковки — репродукциями Любарова увешаны стены кафе. В общем, признание народа и критиков налицо. Что это для Вас — счастье, испытание, недоразумение?
Любаров: Обратная сторона того, что меня более-менее знают, — появление огромного количества подделок «под Любарова». К этому явлению отношусь не то чтобы смиренно, но с пониманием. Раздражает другое: многие из этих подделок — чистой воды халтура, они лепятся кое-как или теми, кто вообще не умеет рисовать. Тут начинаю нервничать: а вдруг кто-нибудь решит, что на самом деле это наваял я?.. Поэтому, господа «поддельщики», учитесь, пожалуйста, рисовать! И, может, тогда вам не понадобится передирать картины Любарова, а найдете каждый свою творческую манеру.

культура: Ваше «Импортозамещение» — как всегда, ироничное высказывание на злободневную тему...
Любаров: Мне кажется, импортозамещение — идея для нас полезная, в ней множество смыслов. Но, осуществляя ее, желательно не наломать дров, не расшибить лбы, не выплеснуть с водой младенца. Мы в этом большие мастера... На выставке хотелось хоть немного разрядить улыбкой нашу нынешнюю озабоченность. Улыбаясь, все-таки легче жить.