Егор ХОЛМОГОРОВ, Крым

26.07.2016

Понятия «море» и «Айвазовский» для русского человека неразделимы. Восприятие могучей, грозной и прекрасной стихии в нашей культуре навсегда сформировано творчеством художника, который, родившись в Феодосии, ненадолго отлучился за громкой славой и признанием, после чего вновь поселился в Крыму уже на долгих 55 лет. 

«Я купил маленький фруктовый сад на южном берегу. Удивительное место. Зимой почти все зелено, ибо много кипарису и лавровых деревьев, а месячные розы цветут беспрестанно зимой. Я в восхищении от этой покупки, хотя доходу ни копейки, но зато никакие виллы в Италии не заставят меня завидовать».

Море Айвазовского, источник его вдохновения — это Черное, и только оно. Художник пишет, конечно, и Балтику, и Ледовитый океан, и Средиземноморье, в особенности берега Италии. Но Апеннины, где он оттачивал мастерство, стали лишь своеобразной подготовкой к изображению Крыма. Айвазовский стремился поведать о своей родине на том художественном языке, который европейская живопись вырабатывала столетиями для рассказа о красотах Неаполитанского залива и лазурных прелестях Ниццы. 

«Нередко скалы Судака освещены у меня на картине тем самым лучом, что играл на башнях Сорренто; у берега Феодосии разбивается, взлетая брызгами, тот самый вал, которым я любовался с террасы дома в Скутари», — признавался наш соотечественник. Гению Айвазовского удалось включить побережье Крыма в канон поэтичных берегов романтического искусства. Его Керчь спорит с Генуей, Ялта — с Неаполем, а флот в Севастополе бросает вызов главному из вражеских флотов, британскому, в Дувре.

Крым Айвазовского, конечно, может нас сегодня шокировать. Мы видим берега, не обезображенные тоннами бездушного бетона, усеянные лишь маленькими деревушками, лесами и редкими еще кипарисами. Даже Ялта с появившимися уже царскими дворцами кажется мелкой рябью на стыке безбрежного моря и бесконечных гор. Я смотрю на Аю-Даг у Айвазовского, потом перевожу взгляд за окно, почти с той же точки, с какой написаны многие его картины, и печально вздыхаю. 

Настолько сегодняшнему Крыму тесно в решетках и кольцах ЖБИ. Ему не хватает запечатленной Айвазовским девственной чистоты и неспешности — хорошо бы восстановить оное в отдельных заповедных местах, опираясь на работы мастера.

Но Айвазовский, навсегда оставшись романтиком, слышал и поступь цивилизации угля, электричества и стали. На одной из поздних картин — «Первый поезд в Феодосии» — угрюмый мрачный состав с красными огоньками идет по стальной дороге, навсегда отделившей от моря любимую художником Константиновскую башню. Можно было бы счесть, что наш герой оплакивает старую Феодосию и ее лунные пейзажи, если не знать, что он был одним из главных лоббистов переноса сюда торгового порта и строительства железнодорожной ветки, даже лично утвердил маршрут дороги, уничтожавший былую романтику, но суливший экономический прогресс.

Наверное, такую же поступь прогресса видел Айвазовский и в эскадре броненосцев, пришедших в 1897-м в Феодосию поздравить живописца с 80-летием. Однако сам он был человеком иной эпохи, и в памяти старика, зарисовывающего тяжелые железные суда, наверняка всплывал иной эпизод: 1846 год, та же феодосийская бухта, но полная парусников, которые привел его друг вице-адмирал Корнилов, чтобы отметить первый творческий юбилей мариниста. В 1890-м Айвазовский написал об этом картину-воспоминание.

Другой похожий сюжет связан с Севастополем. Еще один поздний шедевр художника — созданный в 1886-м «Смотр кораблей Черноморского флота в 1849 году». Настоящий гимн русскому флоту: свежий ветер, натянутые паруса, идеальная линия кораблей, возглавляемых 120-пушечным «Двенадцать апостолов», в маневре накренившихся на левый борт. «Это был как бы оркестр, составленный исключительно из виртуозов», — отзывались очевидцы. С борта пароходофрегата «Владимир», который прославится в Крымской войне, завороженно смотрит на сей строй император Николай I, а рядом с ним отцы и герои Черноморского флота — адмиралы Лазарев, Корнилов, Нахимов и Истомин. 

Пройдет пять лет, и схватка со всей Европой безжалостно разрушит запечатленный на полотне мир: адмиралы падут в бою, корабли сперва победят в Синопском сражении, а затем будут затоплены, чтобы перекрыть вход в Севастопольскую бухту. На картине Айвазовского те самые парусники, во славу которых воздвигнут «Памятник затопленным кораблям». Много потерь и горя принесла та война, но Россия осталась несокрушимой — не прошло и двадцати лет, как она вернулась в число великих держав. Об этом следовало бы помнить тем, кто поспешил нас хоронить, когда советская система не выдержала противостояния с Западом. Могильщики и плакальщики, как и после Крымской войны, жестоко ошиблись.

Недавно мне попалось в одной из главных либеральных газет забавное интервью с экспертом по современному арт-рынку. Тот сетовал, что в последнее время бывшие стабильно высокими цены «на Айвазовского» упали — российские толстосумы переориентировались на космополитичных художников и авангард, коих легче сбыть за рубежом, в то время как Айвазовский был внутринациональной художественной валютой. Для крыс, бегущих с корабля, Иван Константинович оказался слишком патриотичным живописцем, поэтому они его не покупают...

Но по той же причине открывшейся в Москве выставке Айвазовского гарантирован шумный успех, ведь он был и остается одним из русских национальных художников. Его море — это наше море. Его небо — наше небо. Его Крым — наш Крым.