Александр АНДРЮХИН, Киев

24.04.2014

Полковнику запаса Ивану Бобкову 90 лет. Он жил так, как того требовало время, как было нужно стране. В сорок первом 17-летним курсантом ушел на войну. Дошел до Берлина. Наступил мир — стал поднимать промышленность в СССР и братских странах. Нынешнее время на Украине с историей явно не в ладах. Человек, награжденный 9 советскими орденами и 35 медалями, не был до конца уверен, что имеет право давать интервью российскому журналисту. 

Иван Иванович Бобков умен и осторожен. Я бы даже сказал — насторожен. Познакомили меня с ним сотрудники Киевского музея Великой Отечественной войны — там его хорошо знают. Мы договорились о встрече, но на следующий день из музея сообщили: Бобков в большом сомнении... Ведь Россия и Украина чуть ли не в состоянии войны — так, во всяком случае, явствует из передач киевского телевидения, откуда, подобно большинству своих соотечественников, черпает информацию Иван Бобков.

Я позвонил Ивану Ивановичу. Убедил, что Украина для России никогда не будет врагом, мы — братские народы. Враждовать — значит предать память о нашем героическом прошлом, нашей общей Победе. Ветеран на встречу согласился.

Выглядит он, надо сказать, молодцом. Впечатление, что годы обошли Бобкова стороной — бодр, подтянут, чисто выбрит, только над верхней губой щегольские усики. Московского гостя встретил, как положено. Разлил чай, поставил на стол конфеты. После того, как похоронил жену, живет один в скромной двухкомнатной хрущевке — детей Бог не послал. Жаль, некому продолжить этот славный род смельчаков, которые всегда были на переднем крае истории. Семья Бобкова — с Дона, из Новомосковска. Приехали в Питер и сразу окунулись в круговерть классовой борьбы. В памятное «кровавое воскресенье», 9 января 1905 года, дед Ивана Ивановича оказался на Дворцовой площади. И остался там лежать с пулей в груди. 

Отец тоже от опасностей не бегал — участвовал в Русско-японской войне. А профессия была у него самая мирная — краснодеревщик, мастер по отделке карет... 

Постепенно настороженность ушла из глаз Ивана Ивановича. Может, опытный фронтовик понял, что никакой я не шпион. А может, вспомнил отцовские рассказы, как тот «карету чистым лаком покрывал», но когда труба звала в поход, вставал и шел. И сыну передал эту готовность к бою и веру в победу.

— Мы всегда ждали войну, были готовы к отражению агрессора, — вспоминает предвоенные годы ветеран. — Кстати, я с раннего детства хотел стать военным. Но лишних денег в семье не было, и после 7-го класса я пошел в ФЗУ — учиться на тракториста. Когда закончил, написал Ворошилову письмо...

— Самому Ворошилову? Что, вот так запросто? 

— А что здесь такого? Это в порядке вещей было — чего робеть! Попросил я Климента Ефремовича, он тогда наркомом обороны был, принять меня в танковое училище. Отказали. Ответили так: в связи с несовершеннолетием в армию взять вас не можем.

Однако вскоре неробкого юношу вызвали в военкомат — оказывается, письмо от наркома пришло и туда. И отправили его в военное училище. Правда, не в танковое, как просился, а туда, где очень требовались башковитые ребята — в училище связи. Стоял 1940 год. 

Бобков: После первого курса мы были в лагерях под Каширой. 22 июня, в воскресенье, ждали артистов Театра Сатиры — событие. Стоим на плацу, мокнем, дождь моросил. Вдруг видим, к трибуне бежит дежурный по гарнизону, что-то шепчет командующему. Ну, думаем, артисты приехали. Ан нет! Командир приказывает всем срочно направиться в лагерь. Прибегаем, а все дневальные уже с боевыми патронами. Нас погружают в эшелон и направляют в училище. Там-то мы и узнали, что началась война.

культура: Страх был?
Бобков: Нет. Осознали только на второй день, когда к нам в училище начали военные из Прибалтики поступать — раненые, перевязанные, кто-то вообще без штанов, потому что одеться не успел. Затем мы из окон видели, как под Смоленск в противогазах отправились ополченцы. Потом узнали, что они там все и полегли. Нас же, курсантов, обязали ловить в Москве диверсантов. Однако мы рвались на фронт. Попали туда только через месяц. Меня распределили в 9-ю армию. Она отступала от самой Одессы. Только окопы выроешь — опять отступление. Я без конца писал письма в Генеральный штаб, чтобы меня направили туда, где воюют. В конце концов послали в Ульяновск в летную школу — учиться на стрелка-радиста.

культура: После училища, наконец, попали на фронт?
Бобков: Не сразу. Только после того, как я случайно встретил знаменитого летчика, Героя Советского Союза Александра Васильевича Белякова и обратился к нему с личной просьбой. Он в тот же день направил меня в Москву, в авиацию дальнего действия. Таким образом я оказался в только что сформированном 110-м полку под командованием майора Орлова. В этот же вечер мы вылетели бомбить Орел. Да, «орловцы» бомбили Орел. Как сейчас помню, у нас было две бомбы-«пятисотки» и четыре «двухсотпятидесятки» — обычный набор тяжелого бомбардировщика. Бомбили фашистов на Курской дуге, под Ленинградом, да много еще где.

культура: Сколько вылетов Вы совершили за войну?
Бобков: Засчитанных — 156. Дело в том, что мы бросали не только бомбы, но и десантников. Некоторые десантники распускали парашюты в салоне, чтобы не прыгать. Таких называли «зайцами». Если вернешься на базу с «зайцем», вылет не засчитывали. Хотя «летные» сто граммов все равно давали.

культура: И сколько раз Вы возвращались с «зайцами»?
Бобков: Только однажды. Десантники — народ храбрый. Как-то наша эскадрилья забрасывала десант в тыл врага. По данным разведки, в той местности не было немецких подразделений. А на самом деле оказалось четыре механизированные дивизии. Погибли все пять тысяч десантников. Их расстреливали прямо в воздухе...

культура: Каково это — смотреть сверху, когда убивают тех, кто только что был у тебя в самолете?
Бобков: Не могу описать, насколько тяжело. Мы чувствовали себя виноватыми. Ведь когда они выскакивали из самолета, по ним уже шел огонь. 

культура: А самолет оставался невредим?
Бобков: Какой там невредим?! Нас изрешетило тогда, как дуршлаг. А вообще, наш экипаж трижды менял самолет. На 19-м вылете на нас напал истребитель «Мессершмитт-110». Перебил нам шасси, пробил бензобак, маслобак. Я вел с ним бой. Воздушный бой длится секунд двадцать. Короче, я его сбил… (достает из серванта пожелтевшие от времени документы). Вот почитайте — настоящая фронтовая характеристика. «Мессершмитт-110. Сбит старшим сержантом Иваном Бобковым». За это меня наградили орденом и дали тысячу рублей. Хотя сбивать самолеты противника — моя непосредственная обязанность.

культура: Пришлось тогда покидать машину, прыгать с парашютом?
Бобков: Нет, командиру удалось довести машину до базы и посадить ее на брюхо. Правда, ремонту бомбардировщик уже не подлежал. А прыгать мы не могли — парашютов не было. 

культура: Как это?
Бобков: Мы не всегда брали парашюты, особенно когда сбрасывали десант. А еще случай был. Когда мы вылетали на Киев, наш самолет изрешетили до неузнаваемости. С земли били из всего, что стреляет. Ранило всех, кроме командира. Меня — в голову. Пулевых ранений не было, но осколки сыпались каждую минуту. И как только не задело рулевое управление? Командиру удалось довести самолет до аэродрома. А над Калугой, было дело, нас подбила зенитка. Пробило баки. Высота 4 тысячи метров. Мы шли на одном моторе. Все ниже и ниже. Перед самой землей выпрыгнули с парашютами. Самолет упал в болото на берегу реки Упы, врезался носом. Когда я приземлился, рядом взорвалась бомба. Меня засыпало землей. Когда откопали, оказалось, что руки-ноги переломаны.

культура: После госпиталя вернулись на фронт?
Бобков: Конечно! И еще бомбил Берлин. Там-то и закончил войну. В звании старшины.

культура: Разве после училища Вам не дали лейтенанта?
Бобков: Не дали. Впрочем, не мне одному. Я, конечно, мечтал о лейтенантских кубарях, однако в начале войны маршал Тимошенко издал приказ, согласно которому все военные училища превращались в школы. Даже такой знаменитый пилот, как Иван Кожедуб, закончив такую школу, получил звание сержанта, и в этом звании потом командовал эскадрильей. В его подчинении были капитаны и майоры.

культура: А как Вы дослужились до полковника?
Бобков: Это уже после войны — в Воронежском авиаполку. Затем поступил в Днепропетровский металлургический институт. Был заместителем директора металлургического комбината в Днепродзержинске. Потом — Киев, начальник подотдела Госплана. Затем работал в Египте. После чего, по решению Косыгина, меня направили в Афганистан — там я был советником по организации и развертыванию производства. Собственно, вот и вся моя жизнь...

По моей просьбе Иван Иванович надел мундир со всеми наградами. Под прицелом фотокамеры плечи развернулись, в осанке появилась офицерская стать. А вот говорить о том, что сейчас происходит на Украине, Бобков не хочет. Сразу помрачнел:

— Давайте не будем об этом…

Парад Победы в Киеве 9 мая отменен.