Сергей СЕРАФИМОВИЧ

16.09.2014

В номенклатуру — на паровозе

Будущий партийный руководитель Москвы родился в семье токаря Тульского патронного завода. Мать была домохозяйкой, а когда дети (у Виктора была сестра Нина) подросли, устроилась на текстильную фабрику имени Ногина. Жили Гришины в Серпухове, в съемной квартире рядом с паровозным депо, так что детство и юность будущего члена Политбюро прошли под шум проходящих поездов. И большим удовольствием для него, как он сам пишет в своих воспоминаниях, было прокатиться на паровозе.

Гришин рос спортивным парнишкой: зимой дорогу к школе не чистили, и на уроки он ездил… на коньках. Втянулся так, что, уже будучи взрослым, не отказывал себе в удовольствии участвовать в соревнованиях по этому виду спорта и даже занимал призовые места. Вообще, спорт он любил, не случайно в его бытность «главным по Москве» в столичных дворах и школах спортплощадок было значительно больше, чем в других городах СССР.

Окончил Московский геодезический техникум, но любовь к паровозам пересилила, и Виктор снова пошел учиться — на этот раз в Московский техникум паровозного хозяйства имени Дзержинского. Отец к тому времени умер, и семья едва сводила концы с концами. Так что в студенческие каникулы парню приходилось вместо отдыха работать помощником машиниста.

Учился он легко, предмет знал не только в теории, но и на практике. Неудивительно, что сразу после защиты диплома тут же получил руководящую должность — замначальника депо в родном Серпухове. А через полгода был призван в Красную Армию. Грамотного парня заметили, назначили замполитрука, приняли в партию.

К началу войны Гришин уже номенклатура — секретарь парткома Серпуховского железнодорожного узла. Фашист рвался к Москве, страна отступала на восток, а на запад шли эшелоны с техникой и бойцами — приходилось обеспечивать бесперебойную работу железной дороги и паровозного парка, и это в условиях постоянных налетов вражеской авиации. Заслуги молодого секретаря были оценены, и в 1942-м он уже первый секретарь Серпуховского горкома ВКП (б).

В Москву попал в апреле 1950-го — завотделом машиностроения столичного парткома. «Первым» в столице тогда был Никита Хрущев. Работяга Гришин ему понравился. Уже через два года при поддержке шефа новичок становится вторым секретарем Московского обкома партии. Если кто-то думает, что партийная работа заключалась только в том, чтобы париться в бане и, прощупывая собеседника цепким взглядом, выискивать идеологическую червоточинку, то он глубоко заблуждается. Гришину пришлось курировать промышленность, транспорт, торговлю, бытовое обслуживание населения, строительство, хозяйственные вопросы, а также организационно-партийную работу, проведение заседаний секретариата, делопроизводство. На работе пропадал сутками.

По признанию Гришина, работать с грубым и невыдержанным Хрущевым, склонным к проведению различных, иногда сумасбродных, реорганизаций, к частой и нередко необоснованной перестановке кадров, было не просто. Не исключено, что все это Гришин припомнил, когда по поручению Президиума ЦК КПСС в октябре 1964 года подготовил заявление от имени Хрущева — об отставке и уходе на пенсию.

Вслед за Хрущевым бывшего помощника машиниста оценил и Леонид Брежнев. В июне 1967-го Гришин дорастает до первого секретаря Московского горкома КПСС. Чуть позже он становится членом Политбюро ЦК КПСС, членом Президиума Верховного Совета СССР. До заветного кресла генсека рукой подать.

Кто спас Замоскворечье

Работу на новом посту Гришин начал с реконструкции московской промышленности. За время его градоначалия почти все фабрики, заводы, транспортные предприятия подверглись модернизации, объемы производства были увеличены более чем в 2,5 раза. Начался массовый выпуск радиоприемников, магнитофонов, телевизоров. Было введено в эксплуатацию более 90 млн. кв. м благоустроенного жилья. В отдельных квартирах стало проживать более 80% москвичей. Подвалы, где к моменту прихода Гришина ютилось еще немало горожан, были ликвидированы как класс жилья.

Правда, строили в основном не москвичи. Именно тогда и появилось не ласкающее слух слово «лимита». Как раз при Гришине в Москву «понаехали» первые иногородние строители и рабочие для ЗИЛа и других промышленных гигантов. Почему-то считалось, что жители столицы даже за квартиру не пойдут на стройку или конвейер. В итоге москвичи, желающие ударно потрудиться лет 5–7 ради жилья, были лишены такой возможности — нуждающимся полагалось стоять в очереди на улучшение жилищных условий, которая продвигалась значительно медленнее «лимитной». В результате такой политики в столице сильно изменился социальный состав.

Однако в том, что касалось не людей, а зданий, строительство, надо сказать, велось с умом. «Первый», например, решительно зарубил план застройки Замоскворечья высотными домами, чем спас архитектурный облик старой Москвы. Заслугой Гришина стало и активное сопротивление строительству АЭС в Подмосковье. Кстати, именно при нем была построена МКАД. А еще — новое здание МХАТа, Театр на Таганке, Цирк на проспекте Вернадского, Театр кукол Образцова, знаменитое здание-книжка СЭВ, ТАСС, новое здание «Известий». При заводах появились роскошные дворцы культуры. Выросли крупные медицинские центры, самый известный — онкоцентр на Каширке. А всего за 18 лет построено больниц на 55 800 коек.

Гришин же создал в Москве систему овощебаз. Работников там не хватало, и ежедневно предприятия, учебные и научные организации столицы посылали на переборку овощей (реже — фруктов) тысячи своих сотрудников. Интеллигенция роптала, что, мол, ее используют не по назначению, но тот факт, что тысячи сотрудников научных учреждений и КБ после перестройки не сообразили, как применить себя в новых условиях, и рванули в другие сферы, показывает, что Гришин, привлекая их к продовольственным работам, понимал истинную цену таким «научным кадрам».

Не забывал Гришин и о монументальной пропаганде. Как грибы после дождя в Москве стали расти памятники. Скульптура вождя возвысилась на Октябрьской площади, был сооружен павильон-музей «Ленинский траурный поезд» у Павелецкого вокзала. Появились памятники Свердлову, Энгельсу, Димитрову, Крупской, установлено множество мемориальных досок на зданиях, где жили или трудились выдающиеся политические деятели, работники культуры и искусства. Многие из них после горбачевской перестройки были перенесены на территорию парка Музеон, где расположен пантеон советских памятников.

Справедливость высоких наград послевоенного периода нередко вызывала сомнения. Но свои две Золотые Звезды Героя Соцтруда Гришин носил вполне заслуженно — этот невысокого роста, с большой головой и надтреснутым «жестяным» голосом человек в стандартном партийно-номенклатурном костюме работал действительно много.

Но его не любили — скорее боялись. По словам людей, встречавшихся с Гришиным, он производил впечатление холодного высокомерного субъекта, к которому просто так не подойдешь.

Корейский демарш

Карьера Гришина замедлилась, а затем пошла по наклонной с приходом во власть Юрия Андропова. На должность завотделом организационно-партийной работы ЦК КПСС тот продвинул первого секретаря Томского обкома партии Егора Лигачева. Аппаратчики МГК почуяли неладное. Однако Лигачев сразу бить по Москве не стал — ждал отмашки Андропова, который еще со времен позднего Брежнева видел в Гришине своего конкурента на должность генсека. Первый гром прозвучал на пленуме Московского обкома КПСС — томский выдвиженец разнес областное партруководство в пух и прах за провалы в работе сельхозпредприятий.

Разумеется, Андропов очень хотел снять Гришина с должности, но никак не мог найти, за что. Именно тогда и появилось на свет «дело Соколова» — директора Гастронома № 1 (знаменитого «Елисеевского») — и еще двух десятков директоров крупных московских продмагов. Взяли и директора Мосторга Трегубова. Андропов был уверен, что нити коррупции и воровства тянутся еще выше. Но как ни давили следователи, никто из задержанных имени Гришина не назвал. К чести чекиста-генсека надо сказать, что задачу выбить ложные показания он перед следователями не ставил. Тем не менее, к гадалке, как говорится, не ходи: при Андропове Гришин, даже если бы и сохранил свободу, наверняка лишился бы высокого поста.

Однако Гришину повезло: Юрий Владимирович умер. Власть снова оказалась в руках «старой гвардии». После смерти Константина Черненко именно Гришину прочили пост генсека. Примечательно, что в «Правде» за 14 марта 1985 года в отчете о похоронах Черненко приводились прощальные речи и Горбачева, и Гришина. Это означало, что оба они были реальными претендентами на высший пост. Говорили даже, что в Политбюро большинство, правда незначительное, — за московского секретаря. Однако более молодой Горбачев обыграл соперника в скорости — его сторонникам удалось в течение 20 часов после смерти Черненко провести пленум Политбюро в отсутствие Щербицкого, Кунаева и других сторонников Гришина. За «своими» же высылали спецборта.

Закрепившись на главном посту страны, Горбачев решил избавиться от соперника. И 19 декабря 1985-го, за полчаса до начала очередного заседания Политбюро, предложил 71-летнему Гришину уйти на заслуженный отдых. Якобы на работу московских парторганизаций и горкома партии поступает слишком много жалоб.

Гришин попросил перед отставкой дать ему возможность отчитаться о работе горкома, но Горбачев посчитал это излишним. Партийным местоблюстителем Москвы назначили Бориса Ельцина. А Гришин был снят со всех постов.

Все произошедшее он считал местью Горбачева. Дело в том, что в 1980 году проводился съезд Трудовой партии Кореи. Ожидалась делегация и от КПСС. Однако когда стало известно, что возглавит ее Горбачев, тогда «всего лишь» кандидат в члены Политбюро, «солнце нации» Ким Ир Сен воспротивился: он посчитал, что делегацию должен возглавлять не кандидат, а член Политбюро. Выбор пал на Гришина. Горбачев же, считает Гришин, был уверен, что это столичный партруководитель подстроил корейский демарш.

В собес — за смертью

После отставки началась травля в прессе. Деятели культуры наперебой обвиняли Гришина в запрете показа фильма Элема Климова «Агония», в том, что он строил козни Театру на Таганке и лично Юрию Любимову. Он пытался оправдаться: Любимову новый театр построил, квартиры вне очереди актерам выделял, повышал им зарплаты… Припомнили, что это при нем снесли бульдозером выставку, организованную московскими художниками-авангардистами в Битце. Да, он был против этой выставки, и когда стало известно о намерении ряда художников провести ее, направил в ЦК КПСС записку «О попытках организации в Москве выставок произведений художников-авангардистов и о мерах по противодействию этой активности». В ней предлагалось «поручить соответствующим организациям провести работу по выявлению художников-авангардистов, имеющих намерение экспонироваться, <…> и принять меры по предупреждению их участия в этой выставке». Но бульдозер — это вообще не его метод. В той же записке он предложил ЦК «рекомендовать редакциям газет и журналов опубликовать в печати материалы с анализом и критикой сущности абстракционизма» и «предусмотреть меры по предупреждению организаций выставок частными лицами». Да и появилась эта записка уже после того, как идею выставки не поддержала Московская организация союза художников. Сами братья по кисти против — как говорится, чего же боле. Поддержали бы — кто знает, может, и не возражал бы партсекретарь всея Москвы. Ведь разрешил же он открыть выставочные залы для авангардной живописи на Малой Грузинской.

Оправданий «сбитого летчика» никто не слушал. Он жаловался на материальные трудности (дачу отобрали, пенсию съела инфляция) во все инстанции, в том числе и Горбачеву. Ответов не получал.

Живший на полном гособеспечении Гришин, в одночасье лишившись прежних благ, оказался в крайне стесненном финансовом положении. Вопреки расхожему мнению, он не был коррупционером. Вот что пишет о нем в воспоминаниях известный борец с номенклатурными дельцами, бывший следователь по особо важным делам при генпрокуроре СССР Владимир Калиниченко, человек, надо полагать, весьма осведомленный: «Никаких денег, особняков и ценностей у него и в помине не было, этот человек — я подчеркиваю! — скончался в полной нищете».

Свести концы с концами помогали сын Александр, проректор Московской государственной академии приборостроения и информатики (интересно, что женат он на Этери Гегечкори, дочке Лаврентия Берии), и дочь Ольга — доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой английского языкознания филологического факультета Московского государственного университета.

Откуда же клеймо коррупционера? От Ельцина. Ему необходим был антигерой, которого можно было бы убедительно клеймить с демократических трибун. Гришин пробовал защититься и даже нанести ответный удар: написал книгу «Катастрофа: от Хрущева до Горбачева», в которой раздал всем «сестрам по партии» по серьгам. Особенно досталось Горбачеву, которого он назвал предателем. Ельцина тоже размазал. Однако для широкой публики книга осталась практически незамеченной.

Умер Виктор Васильевич Гришин 25 мая 1992 года в районном собесе, куда пришел с женой просить об увеличении пенсии — как дважды Герой Соцтруда. «А мы и не знали что вы Герой», — удивились в собесе. «Вам обе наградные книжки показать?» — спросил он. «Достаточно одной», — ответили ему. Гришин полез в карман за удостоверением, и тут у него случился удар.

Похоронили его в Москве на Новодевичьем кладбище.

А в Серпухове до сих пор стоит его бюст работы Льва Кербеля. Того самого, который поставил скульптуру Маркса на Охотном Ряду — напротив Большого театра.

Как Гришин сыграл на Таганке

«Случай посещения мной и моей женой спектакля «Пристегните ремни» в театре на Таганке был злостно обыгран и в статье газеты «Известия» от 23 апреля 1989 года А. Вознесенским. На спектакль мы приехали за полчаса до начала. Нас пригласил к себе в кабинет Ю. Любимов. Там присутствовали тт. Дупак, Глаголин. В стороне сидел Вознесенский. Шел разговор о работе театра, о новых постановках. Без 10 минут семь я сказал Ю. Любимову, что нам пора идти в зрительный зал, на что он ответил, что время еще есть, что нас пригласят. Через 5 минут я напомнил, что нам пора быть в зрительном зале. Снова Ю. Любимов попросил подождать, сказав, что за нами придут. В семь часов я встал и сказал, что мы идем на спектакль. Хозяева нас повели не через дверь, расположенную ближе к сцене, а через дверь в середине зрительного зала, чтобы мы прошли мимо рядов кресел, где сидели зрители. Спектакль начинался так: открытая сцена представляла салон самолета. Пассажиры сидят в креслах. Вылет самолета задерживается, т. к. опаздывает какое-то «начальство», и вот в это время нас ведут в зрительный зал и мы оказываемся как бы теми «бюрократами», по вине которых задерживается вылет самолета. Зрительный зал громко смеется, раздаются аплодисменты. Мы, конечно, чувствуем себя неловко. Думаю, все это было подготовлено, организовано с целью поставить меня в смешное положение. Мы просмотрели спектакль до конца. После его окончания опять зашли в кабинет Ю. Любимова. Он извинялся за происшедшее, говорил, что его «подвели».

Из книги Виктора Гришина «Катастрофа: от Хрущева до Горбачева»