Вера КАЛМЫКОВА

22.11.2021

На знаменитом портрете Василия Перова — благообразный старец с тонким, написанным, как на иконе, лицом. Владимиру Далю на тот момент было 70 лет, он уже являлся академиком, лауреатом Ломоносовской премии, членом нескольких научных обществ. Работа замечательного русского художника хороша во всех отношениях, кроме одного: она не передает той невероятной страсти к творчеству, которая владела ученым и писателем с юности.

Всех иностранцев на Руси издревле называли немцами — от слова «немой», то есть не говорящий по-русски. Отец Владимира Даля, датчанин, попавший в нашу страну в конце XVIII века, «немцем» быть перестал уже в 1799-м, приняв российское подданство и русские имя-отчество Иван Матвеевич. Он находился «в просвещенье с веком наравне», если воспользоваться выражением Пушкина, знал множество языков (в том числе древнееврейский), занимался богословием и лингвистикой.

Малоизвестный факт: Даль-старший — один из первых российских лингвистов. Его заметила сама императрица Екатерина II, однако тесть Ивана Матвеевича решил, что труд библиотекаря, пусть и при дворе — занятие для отца семейства несерьезное. Что ж, иным родственникам и императорская воля не указ... Так Иван Даль стал медиком. Но вот что значит быть человеком просвещенным: новое поприще он воспринял не как драму вынужденного отказа от любимого дела, а как возможность узнать много нового, попробовать себя в незнакомой сфере.

Все его способности, а главное, желание непрестанно творчески трудиться унаследовал старший сын, ставший и лингвистом, и медиком, и писателем в придачу. В те годы гуманитарные занятия считались обязательным дополнением к основной профессии образованного человека, будь то военный, врач, инженер или чиновник. Такого понятия, как «профессиональный литератор», до Пушкина в нашей культуре не существовало. Великий поэт Гавриил Державин, например, подвизался на госслужбе, но кто помнит сейчас его чины и регалии? А вот оду «Бог» или предсмертное стихотворение «Река времен в своем стремленье» читают даже школьники.

В подобном духе воспитывали и Владимира Даля. Его отец, получивший дворянство и должность старшего лекаря Черноморского флота, обеспечил своим детям право обучаться в Морском кадетском корпусе, и он не спрашивал сына, хочет тот быть моряком. Да и Владимир не обсуждал намерения родителя — таков был обычай эпохи, ведь тесть Ивана Матвеевича тоже не интересовался, желает ли муж его дочери оставить книги ради помощи больным.

Во время одного из учебных плаваний гардемарин Даль ступил на землю Дании, родины предков, и не ощутил в сердце ничего, кроме желания вернуться на Родину настоящую. Тогда-то будущий писатель-лингвист и записал крылатые слова: «Отечество мое Россия».

Позже он, 25-летний моряк, уже по своей, а не по отцовской воле решил стать медиком. В число студентов его принял Дерптский (ныне Тартуский) университет, отличавшийся в то время сильным преподавательским составом. Владимир Иванович зарабатывал на жизнь частными уроками русского языка (средства к существованию давало ему едва ли не самое любимое занятие!), но и в учебе добивался выдающихся успехов, отмеченных университетскими медалями.

В 1828 году разразилась Русско-турецкая война. Пришлось досрочно сдать экзамен и влиться в когорту медиков, причем не только «терапевтов», как определили бы их сегодня, но и хирургов. Беда не приходит одна, к тяготам кампании добавились ужасы чумной эпидемии — здесь он также отличился. А во время войны с поляками, когда армии, переправлявшейся через Вислу, срочно потребовался мост, эту задачу решил 30-летний моряк-медик-хирург Владимир Даль. Особое преимущество просвещенного, превыше всего ценящего труд человека состоит в том, чтобы все делать хорошо. Владимир Иванович тогда сообразил: мост можно соорудить из находившегося под рукой деревянного лома — пустых бочек, сломанных колес, упавших деревьев, — надо только по-умному связать их веревками. Стоило армии преодолеть препятствие, как солдаты перерубили скреплявшие переправу узлы, и река унесла обломки.

За удачно реализованный проект самодеятельный инженер получил от непосредственного начальства выговор (не своим делом занялся), а от царя Николая I — орден. После данного поощрения переехал в Петербург и стал одним из самых известных врачей. Причем прославился опять-таки в новой области — офтальмологии. Заболевания глаз он лечил едва ли не лучше всех коллег. В какой-то момент увлекся гомеопатией и до конца жизни предпочитал именно этот метод поправки здоровья.

Всему на свете рано или поздно приходит конец, Владимир Даль последовательно утрачивал интерес к морской, инженерной и медицинской службам. В какой-то момент решил послужить самому великому и могучему владыке — русскому языку.

Публиковался Владимир Иванович с начала 1830-х, избрав себе псевдоним Казак Луганский (по названию города, в котором родился). Подготовленная им книга русских сказок заслужила внимание ректора все того же Дерптского университета. Новоиспеченный литератор едва не вернулся в альма-матер, но уже на словесный, факультет. Помешала крайне неприятная случайность: один из чиновников всесильного Третьего отделения усмотрел в сказках крамолу, и автора арестовали прямо во время врачебного обхода. Этот эпизод он тоже использовал с умом, решив после освобождения не возвращаться к прежним занятиям...

А вот Пушкин ничего предосудительного в далевской книге не обнаружил, признал сочинителя братом и тут же сделал ему подарок — рукописный вариант одной из своих сказок. Гениальный поэт и выдающийся собиратель фольклора стали друзьями настолько близкими, что перед смертью Александр Сергеевич передал Владимиру Ивановичу на вечное хранение собственный перстень-талисман. Общего у них было много и помимо любви к родному слову, однако и ее они изначально получили из одного источника: у Пушкина была замечательная няня, у Даля — тоже.

Его звездный час наступил по назначении чиновником особых поручений при губернаторе в Оренбурге. Обязанности службы требовали постоянных поездок по вверенной территории. Аккуратный и исполнительный (все-таки «немец»!), он тратил на служебные задания вчетверо меньше времени, чем потребовалось бы кому-то другому, а освободившиеся часы посвящал собиранию коллекций: его интересовали и растения, и насекомые, и народные сказки, и отдельные слова, выражения. В Оренбуржье жили племена, сравнительно недавно принявшие российское подданство. Предания башкир и казахов, а также их обычаи увлекали Даля не меньше, чем какое-либо редкое русское слово, подхваченное то там, то сям.

Он стал писателем «натуральной школы» (реалистом), записывал сюжеты из народной жизни с тем же рвением, с которым фиксировал каждую услышанную легенду, текст незнакомой старой песни. Мало кто знает, что знаменитые Афанасьевские сказки (получили название по фамилии исследователя, подготовившего их к печати) в немалой своей части собраны Далем, щедро поделившимся найденными сокровищами с коллегой. Причина была проста: Владимир Иванович понимал, что век его не бесконечен, и хотел заниматься только словами. Почти каждое из них, как ему представлялось, содержало увлекательный сюжет со своими поворотами, конфликтом, интригой...

Первым привлекшим его внимание словом было «замолаживает»: в Новгородской губернии так говорили тогда, когда небо становилось пасмурным, затягивалось тучами. Потом к лексикографу пришло множество других чудесных словечек: «АБДРАГАН м. каз. оренб. (татарск.? дрожать?) страх, испуг, боязнь. Меня такой абдраган взял, что я — давай Бог ноги... ГАЛАНИТЬ сев. галачить, галашить зап. (от галас южн. зап. голос, шум, крик), горланить, кричать, шуметь; спорить, шумно пустословить, вздорить. |Вят. зубоскалить, гаганить, гагарить. |Кур. кутить, гулять, жить разгульно (голь, голячить? см. также галить и галдить). Галачить, кстр-нрх. браниться с криком; Галашить, костр. то же | сар. будить кого криком, булгачить. Галавес (головес?), вологодск. повеса, ветрогон. Галавера? галафа? ж. костр. шумная толпа, ватага... НАБАСТЫРНИЧАТЬ чем, где, вят. насорить, особенно стружками».

Или взять, скажем, слово «лужа». В разных губерниях неглубокую яму с водой называли по-разному, и Далю доставляло особое удовольствие повторять за местными жителями: калуга, лыва, лузь, мочажина.

Говорят, что многие слова он придумал сам — от восторга перед созвучьями, оттенками смысла, нюансами значений. Может, и так. В любом случае Владимир Иванович сделал удивительную по своей значимости вещь: уравнял в правах все слова живого великорусского языка — и такие, которыми пользуются в литературной или официальной речи (при составлении государственных актов или объяснении в любви), и такие, которые употребляют где-нибудь на окраине империи, в Богом забытых местечках. Язык для Даля перестал быть явлением социальным, дифференцирующим, превратился в этакое живое существо — огромное, прихотливое, разнообразное и в то же время единое-неделимое. Знаменитый словарь включает в себя примерно 200 000 слов и 30 000 поговорок, служащих иллюстрациями к лексическим единицам.

Первое его издание состоялось в 1863–1866 годах. Но уже в 1863-м автор, регулярно публиковавший результаты исследований, получил высокую награду — Константиновскую медаль Императорского Русского географического общества. А в 1872-м великий лингвист скончался, успев насладиться результатом своего труда.

Почти сразу после его смерти была написана икона, изображающая Косьму и Дамиана — чудотворцев и покровителей медиков. В образе одного святого изображен Пушкин, лик другого похож на лицо Даля. «Врачами» неизвестный богомаз представил русских литераторов, как бы совершивших чудо излечения народа от немоты бескультурья, незнания родной речи, пренебрежительного отношения к собственным корням, а значит, и самому себе.

Владимир Иванович сумел познакомить условно просвещенных соотечественников с народной картиной мира, люди как бы заново увидели самих себя, отражение своего сознания в зеркале языка. В него, в это зеркало, каждый из нас смотрится от рождения и до смерти.

«Толковый словарь живого великорусского языка» в отечественной культуре — почти то же самое, что поэзия Пушкина: константа, точка отсчета, фундамент национальной идентичности. И хорошо, что московский Государственный музей истории российской литературы с 2017 года носит имя Владимира Даля.

Материал опубликован в сентябрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».