Андрей САМОХИН

30.03.2015

Новые реалии, ставшие следствием охлаждения отношений с Западом, обострили проблему технологического суверенитета страны, поставили под вопрос долгосрочные направления нашего научно-технического развития. В декабрьском Послании Федеральному собранию Владимир Путин анонсировал разработку Национальной технологической инициативы в 2015 году. По каким критериям следует выбирать научные приоритеты и отдельные проекты, способные вывести Россию на более высокий уровень конкурентоспособности? Об этом мы беседуем с директором Центра научно-технической экспертизы РАНХиГС при президенте РФ доктором биологических наук Наталией Кураковой.

культура: Каким, по Вашему мнению, будет содержание Национальной технологической инициативы?
Куракова: Наполнением НТИ конкретикой будет заниматься Агентство стратегических инициатив совместно с Российской академией наук, поэтому полный ответ, скорее всего, мы получим не ранее начала лета. Пока известно, что в список вошли биомедицина, нейротехнологии, фотоника, а также развитие перспективных промышленных технологий. Есть все основания полагать, что ключевым элементом как раз и станут последние, в том числе послойный синтез, робототехника, «интернет вещей», автоматизация организации и управления производственным циклом.

Уверена, что НТИ будут характеризоваться точным определением ожидаемых конечных результатов, концентрацией значительных финансовых средств на ограниченном числе направлений и особым форматом администрирования. Упоминание, в качестве примера, советской атомной программы в Послании в контексте НТИ, представляется не случайным. Обескровленная тяжелой войной страна когда-то смогла реализовать проект, который обеспечил ей огромное стратегическое преимущество и в сегодняшней терминологии может называться прорывом мирового уровня.

культура: А насколько, по Вашему мнению, подобное возможно в краткосрочной перспективе?
Куракова: Мы провели достаточно подробный библиометрический и патентный анализ развития вышеназванных технологий в мире, из которого ясно следующее: только четыре страны — США, Китай, Южная Корея и Япония — создали опережающие заделы для победы на новых технологических рынках. Все остальные игроки пока существенно уступают лидерам по числу как публикаций, так и патентов, взятых национальными промышленными гигантами, что более важно.

«Патентное» отставание России составляет десятки, а по некоторым направлениям, таким как послойный синтез, сотни раз. Тревожит и немалая доля патентов РФ, полученных нерезидентами, в основном крупными зарубежными компаниями. Тем не менее выбор этих технологий в качестве драйверов развития России абсолютно закономерен.

культура: Количество патентов, вероятно, не самое главное. Ведь наиболее прорывные решения разумно не раскрывать вовсе. Есть ли более объективный метод оценки уровня отечественных научных проектов?
Куракова: В последнее десятилетие государство настойчиво стремится оценивать российскую науку в «международных зеркалах». То есть — измерять эффективность и перспективность работы научных коллективов по количеству публикаций и патентов. В одном из майских указов президента содержится наукометрический индикатор — доля национальных публикаций в глобальной базе данных (БД) Web of Science. Такая нацеленность на «интернационализацию» крайне важна: это единственный способ объективной оценки соответствия национальных исследований мировому уровню. Можно констатировать: несмотря на рост объема российского потока публикаций по этому международному индексу, их общемировое количество также постоянно растет, а значит, и наш долевой показатель не возрастает.

Другое важное замечание: примерно половина таких «интернационализированных» российских публикаций размещаются в журналах с низким импакт-фактором (0,2–0,5), то есть в изданиях с небольшой и неактивной аудиторией. По нашим оценкам, до 95 % национальных научных статей недоступны мировому научному сообществу и, стало быть, не имеют обратной связи от него в виде ссылок.

Оценка актуальности и перспективности таких вот «невидимых» миру отечественных исследований — нетривиальная задача. Для ее решения мы разработали подход, основанный на составлении «лингвистических портретов» горячих направлений науки. На русский язык переводятся ключевые термины, и с помощью семантического анализа русскоязычного сегмента публикаций выявляются коллективы, развивающие передовые направления, а также носители уникальных компетенций. Важно, что использование нашей модели позволяет оперировать понятием «отечественные разработки мирового уровня» не как эмоционально-субъективным, а как наукометрически обоснованным фактом.

Обнадеживает, что уже на первых порах в недрах российской науки удалось обнаружить немало научных групп и отдельных чрезвычайно талантливых ученых. Некоторые из них и не подозревали, что работают на самом переднем крае! Например, молодой ученый из Томска Глеб Зюзьков был искренне удивлен, когда я рассказала ему, что с его именем связана так называемая «отличительная» научная компетенция в разработке новых подходов клеточной терапии, зафиксированная по двум глобальным индексам. Также с использованием нашей модели обнаружились российские научные коллективы мирового уровня, работающие в таком перспективном направлении, как оптогенетика.

культура: Ваше исследование, представленное широкой общественности в июне прошлого года, называлось «Национальная научно-технологическая политика «быстрого реагирования»: рекомендации для России». Расскажите, о чем идет речь?
Куракова: По некоторым перспективным направлениям исследований Россия отстает на 5–6 лет. Вроде бы немного? Но это опоздание критично для завоевания технологических рынков обозримого будущего. Только что в Японии стартовал национальный проект, ставящий целью обеспечить 80 % населения искусственными органами к 2020 году. Запущена абсолютно новая индустрия, основанная на технологии перепрограммирования «взрослых» стволовых клеток, за которую ее автору Синъе Яманаке была присуждена Нобелевская премия. Первая его публикация датируется 2006-м: до старта индустрии прошло всего восемь лет! А у нас направление лишь год назад было включено в «Прогноз научно-технологического развития РФ на период до 2030 года», утвержденный правительством РФ. То есть в Японии — индустрия, а в России — только прогноз. Аналогичная ситуация, увы, характерна и для других отраслей нашей науки.

культура: Что же нужно делать, чтобы Россия впредь успевала занять свое место на новых технологических рынках?
Куракова: Мы предложили конкретную модель повышения «чувствительности» национальной системы научно-технологического мониторинга и экспертизы. Разработана, запатентована и находится в стадии практической апробации новая для страны «Система поддержки принятия экспертных решений». Она обеспечит экспертов визуализированной актуальной информацией о мировых трендах развития науки и техники за последние 10–15 лет. Думаю, что к концу 2015-го мы сможем предложить работающую модель обнаружения самых перспективных российских разработок мирового уровня.

Сегодня в глобальной научно-технологической сфере значительно ускорился прирост новых знаний. Наука, по сути, превратилась в область «больших данных». Информационный вызов уже осознан. В 2012 году в США стартовал проект Национального научного фонда «Core techniques and technologies for advancing big data science and engineering (BigData)». К сожалению, сей факт остался почти незамеченным в России. Между тем это настоящая смена парадигмы в использовании нового научного знания с помощью инструментария BigData! Научно-технические корпорации по базам данных всего мира, используя определенный алгоритм, ищут специалистов и коллективы с ключевыми научными и инженерными компетенциями, составляют из них эффективный «пазл», который приводит к быстрому практическому результату и одновременно — рождению новых перспективных областей исследований. Можно сказать, речь идет о проектном конструировании открытий. При этом научный поиск может вестись распределенно — в разных центрах и на разных континентах. Ряд крупных промышленных компаний и научных центров планеты его уже вовсю применяют. Так, например, действует Массачусетский технологический институт, суперэффективность которого вряд ли кто-то оспорит.

Мы сейчас с огромным нетерпением ждем уточнения контуров НТИ, предложенной президентом, и готовы с использованием наших наработок конструировать новые технологические решения для ускорения реализации аналогичных проектов в России.

культура: Не боитесь, что Ваша модель станет ножом, которым под предлогом «неэффективности» будут зарезаны целые традиционные направления отечественной науки со сложившимися школами?
Куракова: В руках не умного администратора она может стать ножом. Но у нее есть гораздо больший потенциал стать навигатором, с помощью которого из невидимой миру зоны российских исследований можно будет выделить направления и проекты мирового уровня или особо приоритетные для технологической безопасности страны.

культура: Не кажется ли Вам, что взгляд на ученых сквозь призму цитируемости в научных изданиях и «раскрученности» в обычных масс-медиа все дальше уводит науку от первоначального рыцарства в познании истины?
Куракова: Сегодня библиометрические индикаторы (пресловутый индекс Хирша) и другие количественные характеристики результативности ученого все жестче определяют уровень его капитализации. Но и это уже парадигма вчерашнего дня. На смену ей приходит тот самый инструментарий BigData, о котором я говорила.

В любом случае предъявлять себя миру ученому необходимо. Его статьи — это форма отчетности перед обществом (на что я трачу государственные ресурсы) и перед коллегами (не занесло ли меня куда-то). В 90‑е все делали вид, будто забыли об этом, поскольку государство платило ученым сущие копейки. Вопрос стоял о физическом выживании. До научных ли статей было? Но в последние лет десять ситуация существенно изменилась: деньги по направлениям выделяются порой весомые, так что ученым придется гораздо интенсивнее изучать мировые тренды и рапортовать обществу о собственных успехах.

Основной психотип ученого в России, как и прежде, — это подвижник, стоически отстаивающий свое право и долг заниматься поиском истины, несмотря на низкий социальный и имущественный статус. В течение трех лет я работала в Управлении развития науки в президиуме РАМН и могу утверждать: процент «ловчил», имитаторов среди наших ученых традиционно низок. Но, увы, столь же стабильно низкой остается среди них доля тех, кто может грамотно «подавать» свои проекты, доказывать их перспективность. Молодые ученые этими умениями сегодня охотно обзаводятся. Думаю, что общий дух русской науки должен удержать перспективную молодежь от скатывания в трюкаческий самопиар. Но вот знать, куда идет мировая наука и какое место в этом движении занимают они сами, — это нынче категорический императив.